ЭТНОС. Часть третья — "Стигма" (СИ) - Иевлев Павел Сергеевич - Страница 21

Каюсь, сначала при этом известии меня охватила глупая радость: «Война кончилась!» И только потом я осознал последствия. Война, оказывается, была единственным государствообразующим фактором, придающим Меровии хотя бы призрачный смысл существования. Государство было структурой, ведущей войну. Все делалось ради войны: растили еду, добывали металл и уголь, производили патроны, поддерживали в рабочем состоянии дороги. Вся управляющая вертикаль была заточена под обеспечение одного процесса — войны. Не стало её, и всё рассыпалось.

«Зачем это? Ведь война кончилась…» — сказал мне равнодушно управляющий завода. Бросил на стол отчёты и ушёл.

«Так война-то кончилась! — недоуменно пояснил начальник станции, которого я едва не расстрелял за дезорганизацию движения. — Куда ехать-то теперь?»

Такое впечатление, что из людей вынули последний стержень, удерживающий их в рамках осмысленной деятельности. Зачем это всё, если война кончилась? Они разучились жить без войны. Непонятно, что делать и зачем, если не ради фронта. Государственная власть развеивалась по ветру, и удержать её было невозможно, потому что держать стало нечего. В обществе исчезла цель, и это стало последней соломинкой, сломавшей его условную целостность. Фактически, Меровия перестала быть страной, оставшись только территорией. Ничего больше не работало — ни суды, ни армия, ни промышленность, ни транспорт, ни торговля, ни финансовая система. Деньги потеряли ценность. Преступления перестали быть таковыми за отсутствием действующих законов. Доехать от города до города можно только на моём бронепоезде, который везёт с собой запас рельсов и бригаду дорожных рабочих, восстанавливая размытые насыпи, убирая упавшие на пути деревья и расстреливая из пулемётов банды разбойников. Но даже добравшись до очередного завода, я находил там только разграбленные и заброшенные цеха. Вся та система промышленности — добычи, производства, логистики, хранения и сбыта, на выстраивание которых я потратил годы жизни и которую держал всё это время немыслимым напряжением сил, воли и жестокости — всё просто исчезло. Это было, как минимум, обидно.

* * *

Телеграф перестал работать одним из первых, так что о Кровавой Погибели мы узнали, когда уже стало поздно. С фатальным запозданием стало понятно, почему прекратилась война, — Киндур и Багратия притащили из колоний какую-то жуткую заразу и начали от неё массово вымирать. На фронт идти у них просто некому.

Я не знаю, что это за болезнь. Я участковый педиатр и военврач, а не эпидемиолог. По симптоматике эту инфекцию я бы, пожалуй, отнёс к геморрагическим лихорадкам. Начинаясь как обычная вирусная инфекция — повышение температуры, слабость, мышечные и суставные боли, ангинозные симптомы, — на пятый-седьмой день она переходила в стадию обострения со рвотой и диареей, за которыми начинались признаки развития внутренних кровотечений. Гематомы, кровоизлияния и самое впечатляющее — кровь из всех отверстий тела, включая слизистые глаз. Смерть наступает, как правило, через неделю-две после появления первых симптомов вследствие гиповолемического шока. Это немного напоминает Эболу, но, насколько я помню, та не передаётся воздушно-капельным путём, а Кровавая Погибель — запросто.

Мы всё же пытались что-то сделать. Мобилизовав оставшиеся у нас управляемые вооружённые формирования — в основном, это моя графская гвардия и «команчи» Портка, — старались установить карантинные кордоны, чтобы не пустить болезнь хотя бы в центральную часть страны — но тщетно. У нас не хватало сил перекрыть все дороги и задержать людей, бегущих от эпидемии целыми посёлками. Мы не стеснялись в средствах, используя огнемёты и последние запасы боевых газов. Мы творили чудовищный беспредел, и руки наши были по локоть в крови невинных, но волновало меня только одно — мы не справлялись.

Когда Кровавая Погибель пришла в столицу, я, не слушая ничьих возражений, погрузил семью в бронепоезд и погнал его в графство. Боюсь, тогда я действительно «узурпировал власть», потому что ослушался повеления Императрицы, которая собиралась остаться на мостике тонущего корабля под названием «Меровия». У неё не получилось, так что я фактически похитил действующего монарха.

Впрочем, всем было плевать. Столица пребывала в панике и ужасе, в окрестностях полыхали «чумные бунты» потерявших надежду людей, аристократы либо закатывали «последние пиры», на которых принимали яд, либо пытались прорваться в загородные поместья, надеясь там отсидеться. Может быть, кому-то из них это даже удалось, но я сомневаюсь. Даже на бронепоезде было не просто: давно не пополнявшийся боезапас таял на глазах, а пулемёты перегревались, потому что люди, поняв, что обречены на смерть, не боялись уже ничего. Но мы добрались.

* * *

Графство Морикарское оставалось на тот момент почти единственным организованным анклавом по эту сторону гор — моя личная гвардия и лояльное население удерживали небольшую область от хаоса. Впрочем, было понятно, что это ненадолго — стоит появиться первым заболевшим, и всё развалится. Пока нас спасало то, что графство отделено от остальной страны густым лесом, через который идут всего две дороги. Их было реально перекрыть, и мы это сделали. Через кордоны не пропускали никого ни под каким предлогом, а в непонимающих стреляли на поражение. Но я не сомневался, что «преимущество леса» работает в обе стороны — отловить тех, кто рискнёт пробираться глухими чащобами, нереально, а волкам всех не сожрать.

Население свято верило в своего графа, и я сделал для них то немногое, что мог — организовал эвакуацию на Юг. Там пока не было вспышек Кровавой Погибели — от заражённых колоний Киндура и Багратии нас отделяла саванна, которую трудно пересечь и в которой почти невозможно укрыться, а летучие конные патрули расстреливали издали любого, кто пытался. Решительный Порток пресёк всё сообщение с Нарнией, потому что торговый порт Кэр-Паравэль уберечь от эпидемии было невозможно. Забрав всех, кто ему дорог, он откочевал в Форт Док — самое первое наше поселение на Юге, стоящее у самого тоннеля и разросшееся к этому времени в немалый город. Его личная харизма пока что успешно противостояла влиянию коллапса, поэтому «нарнийские команчи» оставались самым боеспособным подразделением на континенте. Уходя, он снял рельсы с железки и оставил заслон на реке и топил из пушек любой пароход, идущий вверх по течению. У нас были неплохие шансы сберечь хоть что-то. В конце концов, Берконес же пережил свой коллапс? Да, с оставшись с голым чёрным задом, но прошло время — и там новая прекрасная жизнь. Может быть, здесь мы начнём её сами.

* * *

Я смотрю, как грузятся в поезд жители графства — с семьями, пожитками, кошками и собаками. Скотину я брать запретил, после гражданской войны её и на той стороне до чёрта, ухаживать некому.

Все люди прошли пять дней карантина и медосмотр. Повышенная температура — приговор, разбираться, не простуда ли это, некогда. В барак на изоляцию, и пусть надеются на своего Искупителя, я рисковать не буду. Может быть, пяти дней мало, но если ждать дольше, то мы не успеем вывезти всех. Надеюсь, что инкубационный период не больше, чем обычно у вирусов такого типа. Когда поезд сделает последний рейс, мы запечатаем тоннель и поставим охрану. Может быть, однажды этот кошмар кончится, и тоннель заработает снова, но пока что это наш последний рубеж.

— Мы не вернёмся домой никогда? — спрашивает Андрий.

Стоим вместе на балконе замка, из которого уже эвакуировалась вся прислуга. Прощаемся с этим местом. У сына на лице тёмные очки. Официальная версия — унаследовал по отцовской линии слабые глаза.

— «Никогда» это слишком большой срок, — повторяю я то, что говорил когда-то Нагме. — Всё меняется и всё проходит. Однажды пройдёт и это. Мы вернёмся и начнём всё сначала.