Единственное желание. Книга 4 (СИ) - Черпинская Надежда - Страница 62

Олеся заговорила жёстко, без всякого снисхождения.

– Рыжая, мозги включи! Ты и так тут год провела. Начнёшь эту тему дальше развивать – они тебя тут навсегда оставят. Ты, конечно, не буйная, но дверь они в палату всё-таки запирают. Знаешь, по-моему, это не лучшее место! Хочешь, чтобы тебя как лягушку препарировали? У тебя и так сейчас трудностей хватит. В этом городе ты – звезда. Но звезда такая, знаешь, подпорченная… В институт обратно возьмут, наверное… Но что дальше ты будешь делать – ума не приложу! Со справкой из Ледовки, только улицу мести, дворником… Куда тебя с такой нехорошей славой теперь на работу возьмут?

Леся вдруг просияла.

– Слушай, может тебе волосы перекрасить? Ну, Романовы – не такая уж редкость. А если не рыжая будешь, может, меньше узнавать станут, да? По-хорошему, конечно, уезжать надо из города…

– Леся, ты серьёзно? – Настя ушам своим поверить не могла. – Я что, преступление какое-то совершила? За что меня чморить? Я – это я. Что изменилось? Ну, болел человек целый год, так что его теперь, расстрелять за это?

– Наивная… – Леся скривила красивые губки. – Подруга, я тебя не брошу, конечно. Но вот посмотришь, когда отсюда выпустят, как от тебя народ шарахаться начнёт! Ты, кстати, знаешь… Не обижайся, но я к тебе сюда не поеду больше! Ты давай, веди себя хорошо, чтобы выписали скорее! И там уже я к вам приду. А от Ледовки избави меня боже!

– Ясно, – холодно хмыкнула Настя.

– Ну чего ты сразу обижаешься? – воскликнула Петрушенко.

– Я не обижаюсь, я выводы делаю.

– Да иди ты со своими выводами! – дёрнулась блондинка, спрыгивая с подоконника. – Рыжая, тебе уже всё равно, а мне нет. Я не хочу в изгои общества попасть.

– Так не попадай! – пожала плечами Настя. – Зачем ты приехала? Мама попросила?

– Ну… попросила, – Леся скривилась и добавила: – Я ведь не только поэтому.

– Иди, Леська, я тебя не держу! – махнула Рыжая, добавила устало: – Прав был Эл, как всегда прав – страшно видеть истину.

– Дура ты, Рыжая! Я тебе добра желаю, – Петрушенко стояла напротив, сунув руки в карманы роскошного красного пальто. – Но это ведь не значит, что мне теперь тоже надо себя закопать? Тебе от этого легче будет, если нас обеих в белые вороны запишут? Тем более тут опять ажиотаж вокруг этой темы…

Олеська передумала уходить, оживилась.

– Ой, точно! Я же забыла рассказать ещё, важное. Ведьму-то нашу нашли! Шаманку эту… Прикинь! Володя мне даже сам позвонил по этому поводу. Хоть он на меня и в обиде. Я на опознание ездила.

– В смысле, на опознание? Она мёртвая?

– Ага, – Олеся спешила поделиться подробностями. – Вот, буквально два дня назад. Тело в лесу нашли. Там, на поляне этой проклятой. Ножевое ранение, или что-то вроде. Дырка в груди. Оружие преступления не найдено. Никаких свидетелей, никаких больше следов и улик. Как всегда! Труп обнаружили туристы. Она там в полном боевом раскрасе валялась. Те, понятно, незамедлительно не только в полицию позвонили, но и в новости. Журналюги сразу параллель с прошлогодним эпизодом провели. Ну и, давай опять все эти передачи, интервью по новому кругу гонять! Опять про тебя все кому не лень вспомнили.

– Только про меня? А ты там, значит, не была?

– Была, но не загремела на год после этого в дурку, – огрызнулась Петрушенко. – Про меня сплетничать неинтересно… Насть, не парься! Всё образуется… Ты, главное, отсюда сейчас выберись! Сделай вид, что ты нормальная!

– Я – нормальная.

– Блин, ты обидчивая такая стала, нервная! – фыркнула Олеся. – Ты же поняла, о чем я говорю.

– Да, я поняла.

– Надо, чтобы тебя выписали, – наставительно добавила блондинка. – Поэтому не пытайся им доказать, что это они – психи, а ты – герой Долины… Как её там? А потом всё наладится постепенно. Ну, правда, всё проходит… И это забудут. И будешь жить дальше!

Олеся не дождалась ответа на свою пламенную речь.

Добавила негромко:

– Я пойду?

– Ага, иди! Спасибо, что зашла… – отсалютовала Рыжая.

***

«И будешь жить дальше…»

Это жизнь?

«Я не могу жить! Меня больше нет…»

За окном серый дождь. Такой стылый и пронизывающий, что даже по эту сторону стекла от него леденела душа.

Дворник, натянув на голову капюшон, мел облетевшие мокрые листья.

Леся вышла из здания и теперь уходила прочь по узкой дорожке, выложенной квадратными плитами. Над головой у неё – радужный зонтик. Самое яркое пятно в бесцветном тусклом мире.

Цветик-семицветик.

«Лети, лети, лепесток…» Исполни заветное желание! Исправь всё, почини!

Беспросветная тоска сдавила горло петлёй.

«Как будто… сломалось что-то… здесь»

Какая глупая жизнь! Всё, что казалось настоящим – ложь, мороки, фальшь… Ничего не было. И ничего уже не будет…

Потому что не бывает чудес. И всё, во что верила, оказалось обычной иллюзией. Игры разума. Так хотелось сказки, что воображение её создало.

Так хотелось жизни…

А теперь? Что осталось от неё?

Настя растопырила пальцы, приложила руку к холодному стеклу. С уличной стороны к окну прильнул такой же пятерней кленовый листочек.

Зачем нужен мир, в которомегобольше нет? Вопрос, на который нет ответа. Но есть вопрос ещё страшнее – а зачем нужен мир, в которомегодаже не было никогда? Зачем ты вернулась из Зазеркалья, Алиса?

«Надо было вместе с Чашей в пропасть шагнуть! Отчего мне это не пришло в голову? Так ведь… не было никакой Чаши, никакой Бездны… – Настя прижалась лбом к стеклу, смотрела, как дождинки скатываются по поникшим бледным листьям. – Пусть так! И меня бы не было… Остаться навсегда там. Где меня не было, нет, и не будет…»

***

39 В лунном свете

Так дай же мне воздух, и я стану тебе крылом.

Я дам тебе бурю и, может быть, даже грозу.

Твоё время течёт за мной, как расплавленное стекло,

Мои сны о тебе – далеко остались внизу, и

Перед тем, как очнуться, смотри – с твоего корабля

Крысой прыгает страх, почти не касаясь бортов,

И ты видишь, как мимо плывёт голубая Земля

На спинах холодных гладких черных китов.

Наталья О’Шей

Уснуть не получалось ещё долго.

Настя лежала и смотрела в окно. Слёзы стояли комком в горле, но плакать она не могла. Жуткое оцепенение никак не отпускало. Будто кто-то наложил ей гипсовую повязку на душу.

Неужели так теперь будет всегда?

Полная луна с тревогой всматривалась в глубину комнаты, проглядывая сквозь ветви старого клёна. И от её ледяного сияния становилось так холодно и так… Насте хотелось бы назвать это спокойствием. Но тишина внутри напоминала безмятежность кладбища.

Глубокой ночью она проснулась от ощущения, что на неё кто-то смотрит. В палате, естественно, никого быть не могло, и Романова не торопилась открыть глаза, напуганная этим почти детским страхом.

Чудилось, будто из сна её вырвал тихий шёпот, оклик: «Анастэйсия, проснись! Жемчужинка моя…»

Наверное, она действительно сумасшедшая.

Настя, наконец, приоткрыла глаза…

Лунный свет утопил комнату в белом молоке. Всё пространство пронизывали сияющие серебряные лучи, будто струны волшебной арфы. И даже мерещилось, как они заполняют воздух чуть слышными хрустальными переливами мелодии.

Лунная соната…

Холодная мёртвая комната больницы превратилась в дивные чертоги королевы ночи. Огромная круглая луна застыла по ту сторону стекла, поблёскивающего будто бриллиант, и Настя залюбовалась её чарующим ликом.

Проём окна сейчас казался огромным серебряным зеркалом. Бело-голубым манящим порталом в небеса.

Насте сразу вспомнился заброшенный домик в Герсвальде и их смелый шаг в сияющую пустоту, на Дорогу Девяти.

Жаль, что сквозь лунный портал нельзя сбежать из этих стылых безжизненных стен, нельзя сбежать обратно, нельзя сбежать в прошлое. Особенно, в то прошлое, которого и не было никогда…