Единственное желание. Книга 4 (СИ) - Черпинская Надежда - Страница 39

Граю, несомненно, была в авторитете в этой компании, ибо спор замолкал каждый раз, когда она брала слово.

А Эливерт всё смотрел на эти детские забавы, не в силах сделать ни шага. Сердце в груди бешено колотилось.

Мать Земли Милосердная, неужели это правда? Вот он – здесь. И вот она – эта кроха. Разве есть на свете большее счастье, чем смотреть на эту пичугу?

Граю перескочила с клетки на крестик, искоса глянула в его сторону – всё-таки кто-то к их дому подъехал, любопытно… Отвернулась, собираясь сделать новый прыжок, и вдруг замерла.

Прокрутилась на пятке так стремительно, что тёмные косы перескочили разом за спину, и сорвалась с места. Восторженный визг огласил всю улицу.

Атаман позабыл дышать, рухнул на колени как подкошенный, поймал её, летящую навстречу, в свои объятия, прижал к себе.

Маленькая, хрупкая – и впрямь птенец, а не ребёнок. Тонкие ручки обхватили его шею. Уткнулась мокрым от слёз лицом. Он чувствовал, как скатывались по щеке и шее горячие капельки.

– Здравствуй, цыплёнок!

Тихо-тихо, шёпотом. Громче не вышло – сдавило в груди, голос пропал. Поцеловал в макушку, обеими руками прижимая к сердцу, что громыхало под рёбрами.

– Ты вернулся! – она чуть отстранилась, улыбалась счастливо, хоть слезы сияли в огромных серых глазах. – А я знала, что ты вернёшься. Я тебя сильно-сильно ждала!

– Я же тебе обещал, – серьёзно напомнил Ворон, но дурацкая блаженная улыбка всё равно против воли возвращалась.

– Я помню, – кивнула она, обняла ещё крепче, прижалась к плечу. – Мама Вириян научила меня молиться. И я каждое утро просила Великую Мать, чтобы она тебе помогала. Честно-честно, я каждый день тебя вспоминала и просила беречь! Великая Мать – она очень добрая, как ты, и как Вириян. Она обязательно услышит, если её просить!

Эливерт судорожно вздохнул:

– Я знаю, Воробышек. Она тебя слышала. И оберегала меня. Это так. Однажды я даже видел её…

Граю не поверила, поглядела недоверчиво.

– Правда! Видел! Вот как тебя сейчас. Мне тогда грозила большая беда, а она меня защитила. Это ты меня спасла своей молитвой... Воробышек мой маленький!

– Эливерт, мы тебя так ждали! – всхлипнула Граю. – Не уезжай больше никогда! Я опять буду молиться, чтобы ты навсегда остался. Пусть Великая Мать так сделает! А эрра Вириян… Она тоже за тебя молилась, я слышала. Ты зря думал, что она на тебя сердится. Она говорит, что ты ей подарил счастье. Это я – счастье! – гордо доложила девочка.

– Знаю, цыплёнок, знаю. Ты – единственное настоящее счастье на всём белом свете! – рассмеялся Эливерт.

«Милосердная, да разве я заслужил это? Как же мне благодарить тебя за твою милость, Всепрощающая? За то, что не отняла у меня жизнь. За то, что позволила снова лицезреть этот мир и это небо. За то, что снова позволила увидеть эту девочку. За это хрупкое чудо в моих руках. Разве стою я этих чистых слёз? О, Светлые Небеса, неужели мне и впрямь нужно было сдохнуть, чтобы наконец прозреть и понять – все эти годы я и не жил вовсе?!»

– Один раз я знаешь, как напугалась! – насупившись, доложила Граю. – Мне сон приснился. Плохой сон. Я потом плакала, плакала… Мне приснилось, что ты упал.

Она посмотрела на него в упор, а Эливерт даже ответить не смог, поражённый этими словами.

– Там такая была большая яма, страшная! Я не знаю, как назвать… А внизу речка. Камни вот таку-у-ущие, больше дома! А ты на мосту. А потом он сломался. И ты упал прямо вниз, вместе с твоим Вороном! – Девочка посмотрела за спину атамана. – А где твой Ворон?

– А у меня теперь другой конь, – пожал плечами Эливерт, с трудом приходя в себя.

– Там ещё во сне была та красивая эрра – Дэини. И дядьки какие-то… И она так кричала! Страшно. Она испугалась, что ты совсем разбился. А я стояла с ней рядом на краю. И я тоже кричала. Я подумала, что ты умер. Как моя мама. И проснулась, и всё кричала и плакала, а эрра Вириян меня никак не могла успокоить! А потом она сказала, что это только сон. Что ты не мог умереть, потому как обещал мне, обещал вернуться. А ты всегда держишь слово. И я больше не боялась этого сна. Я просто ждала и молила за тебя Великую Мать. И ты приехал!

– Сон, моя девочка, – Эливерт снова прижал к себе Граю. – Конечно, это был просто сон. Вся моя жизнь – это просто плохой сон. Всё так... Обещал – приехал. А теперь вот я, здесь. Больше не будет никаких ночных кошмаров. Идём в дом? А то, гляди, как твоя вольница на нас таращится во все глаза! Головы ломают, кто это я такой… Ты ж у них тут за королеву! А я вот смею обнимать тебя. Этот белокурый, небось, дружок твой?

– Вот ещё! – фыркнула девчонка, стирая слёзы. – Мне такие совсем не нравятся. Я когда вырасту – у меня будет жених как ты! А с Юраном… мы так, играем просто. Он там, на углу, живёт. Пойдём скорее! Мама Вириян в саду. Ой, как она рада будет!

– Пойдём, цыплёнок! Я тоже её видеть хочу, – Эливерт поднялся с колен.

– Я – Воробышек, – степенно поправила малышка, не отпуская его руку ни на миг.

Парочка направилась к воротам. Притихшая детвора провожала их заинтересованными взглядами.

– Играйте без меня! Я сегодня уже не выйду, – распорядилась Граю, махнув им прощально рукой.

– А это кто к вам приехал? – спросил, не сдержав детского любопытства, белобрысый веснушчатый мальчишка.

– Это…

Граю замялась на миг, не отпуская его крепкой ладони, поглядела снизу вверх. Серые глаза восторженно сияли.

– Это мой папка! – заявила она во всеуслышание, гордо задрав нос.

И Эливерт почувствовал, как сердце его сдавило в тисках доселе незнакомого, щемящего чувства.

***

Скрипнула калитка. Пёс не залаял, а взвизгнул радостно.

Вириян, должно быть, решила, что Граю прибежала с улицы. Она спокойно дотянулась до последнего спелого яблока на ветке, бросила его в корзину, лишь потом обернулась и…

Корзина выскользнула из ослабевшей ладони.

– Светлые Небеса! – всплеснула руками Вириян, бросилась к нему, прижалась, тёплые руки обвили шею.

– Жив! – дрогнувшим голосом шепнула Вириян, и столько было в этом коротком слове безграничной радости и облегчения. – Великая Мать, жив!

И тогда из груди его вырвался тяжкий вздох, судорожный, как всхлип ребёнка после долгих слёз – из самой глубины, со дна души, из самых её тёмных лабиринтов, пыльных и угрюмых, как древние гробницы, из мрачных, заколоченных, как казалось, навсегда уголков. И точно сломалось что-то внутри, лопнула ледяная скорлупа, сжимавшая сердце.

В тёплых объятиях Вириян и нежных маленьких ручках Граю, так и льнущих к нему, Эливерту показалось, что он тает, как иней на ярком солнце.

«Ждали! Меня ждали… – кольнуло в груди. – Я дома».

Мир вдруг задрожал, расплылся, потонув в мглистом тумане. Слёзы навернулись на глаза, и их солёная пелена внезапно застлала всегда ясный взор атамана.

Слезы?.. Нет! Это исключено. Он забыл, что значитслёзы.

Когда-то, давным-давно, ещё мальчишкой, он умел плакать, как и все дети. Так давно… тысячи лет назад… Когда уводили мать и сестру, в суровой, устланной ковром вереска пустоши Вифрии, по дороге на невольничий рынок в Левенте. Тогда он видел их последний раз и, понимая это, ревел от собственного бессилия. Надсмотрщики за это жестоко били, но ему было всё равно.

Да, это были последние слёзы Эливерта. Он поклялся тогда, что больше никогда не станет плакать. Он будет сильным. И никто из этих чужих, враждебных ему людей, жестоко насмехавшихся над плачущим мальчишкой, не увидит его слабости.

А после он привык к этому состоянию, к подавлению собственных чувств. Если били – скалился как волчонок, если унижали – терпел до поры до времени. Знал, что придёт его час, час его мести и их расплаты.

И вдруг – слёзы! И что-то живое шевельнулось в душе, проснулось, заворошилось и не пожелало больше молчать.

Не хотелось больше думать о мести, о расплате, о…

«Дома! Я дома…» – единственная мысль, что осталась и принесла с собой чувство сладостной горечи и безмятежного покоя.