Аламазон и его пехота - Абиджан Анвар - Страница 22

Он подошел к Аламазону и с любопытством спросил:

— Ну что, мой племянник-похититель? Где ты побывал? Что видел?

Аламазон доверчиво взглянул на Агабека Туркони:

— Вы должны мне поверить, что я и в самом деле побывал в Юлдузстане — огромной подземной пещере, где нет солнца. Там очень красиво, драгоценных камней везде полным-полно, много золота и серебра. Даже у простых людей тарелки из золота, и это никто не считает за драгоценность. Но они никогда не видели звезд, не знают, что такое настоящее небо. Я обещал своим друзьям показать белый свет и уже собрался вместе с ними в поход, но вот как оказался опять в пещере — хоть убейте, не пойму! А еще этот Ишмат, который притворяется, будто ничего знать не знает о Юлдузстане!

— Успокойся, мой мальчик! — заговорил дядя. — Я верю тебе. Отдыхай, а потом мы снова поговорим о Юлдузстане!

Но Аламазон, словно влекомый странной силой, направился к Кочкарсаю. На берегах никого не было видно, только пастух Усман невдалеке сидел возле отары.

— Скажите, вы не видели в сае труп? — спросил Аламазон.

— Н-ет, не-ет, — испуганно ответил пастух Усман. — Но не дай аллах мне стать лгуном — труп овцы я видел.

— Провалиться мне на месте, это был Бурбулит! — взволнованно воскликнул Аламазон.

— Бурбулит? Это какой породы баран?

— Не баран, а визирь! Из Юлдузстана!

Пастух Усман молча заерзал на месте.

— Не верите?

Пастух Усман продолжал молча смотреть на Аламазона.

— Конечно, не верите! Отрежьте мне уши, если это был не Бурбулит! Недаром Ахмад-могильщик когда-то сказал, что смерть всех уравнивает, вот поэтому и он стал смиренной овцой, этот страшный Бурбулит!

Как видите, после приключений в Юлдузстане наш Аламазон стал в некотором роде и философом. Но пастух Усман этого не оценил: в недоумении смотрел он вслед нашему герою, который направился в сторону водопада.

Ему казалось, что в тихих струях сая слышен голос его новых друзей. Где-то там осталась Хазина, Хумо Хартум. Феруз… И слезы тихо покатились из его глаз. Падая в воду, они словно заставили реку заволноваться.

Аламазон по колени вошел в воду, наклонился и тихо стал шептать:

— Я оставил вас, дорогие мои, простите — и вы, господин Хумо, и вы, ребята — пехотинцы, и ты, Хазина. Но верьте мне — я все равно найду к вам дорогу, чтобы показать, как прекрасен белый свет. Все вы обязательно увидите солнце! И звезды! И небо!

Тем временем профессор Туркони разговаривал с родителями Аламазона.

— Конечно, мальчики выпили пилюли, которые я вез своему другу в Индию, доктору Кришану из Нишапура, говорил он. — И этим объясняются все их разговоры о Юлдузстане, о стране Горячего Шашлыка…

Он вспомнил, как молодой археолог, выпивший одну из чудесных пилюль, проспал подряд шестнадцать часов и, проснувшись, еще не вполне понимая, где он и что с ним, стал лихорадочно рисовать причудливые вазы и невиданные узоры. Потом потребовал, чтобы ему срочно дали командировку в места, где как раз шли раскопки сокровищ Афрасиаба. Приехав туда, он прямо направился к стене у разрушенного дворца и попросил помочь ему раскапывать это место. Сначала ему возражали, но он смог заразить своим энтузиазмом несколько своих коллег. Когда же в раскопках обнаружили небольшой сундучок, набитый драгоценностями, и попросили его объяснить, как он узнал о сокровище, он объяснил, что во сне побывал в молодом Афрасиабе в тот момент, когда город отражал натиск врагов. Он собственными глазами видел, как один из жителей тайком закапывал этот сундучок возле стены и поставил на этом месте памятный знак… Тут он подошел к стене, и как изумлены были все собравшиеся, увидев, что и в самом деле на стене виднеется едва заметная отметка!

Удивительные вещи происходили и с архитектором, который рискнул выпить вторую пилюлю. Он после пробуждения тоже нарисовал огромные здания, напоминающие проекты Корбюзье, и объяснил, что во сне гулял по городу будущего, где стояли сотни таких домов. Проекты, увиденные или придуманные этим архитектором рассматриваются сейчас на самом высоком урйвне и признаны вершиной архитектурной мысли.

— Так, выходит, каждый видит то, что хочет увидеть, о чем мечтает? И эти шалопаи испортили драгоценное лекарство! — огорчилась мать Аламазона.

— Выходит так, — согласился профессор. — Огорчительнее всего, что откладывается моя поездка — везти сейчас нечего. А я было рассчитывал поговорить с доктором Кришаном и исследовать вместе с ним состав таблеток, так странно достигших нашего времени!

— Но, с другой стороны, — добавил он, — не проглоти Аламазон пилюли, мы бы даже не подумали о том, что в Джиндагаре могут быть сокровища.

— А они и вправду могут там быть? А люди? — спросил отец Аламазона.

— Насчет людей не знаю, а вот в отношении сокровищ… почему бы и нет? Подскажу своим друзьям-геолегам мысль — пусть как следует обследуют Джиндагар.

— Так теперь, значит, не найти больше таких пилюль? — продолжала сожалеть мать Аламазона. — Ах, шалопай, шалопай мой сын!

— Чудес на свете больше, чем мы думаем, — загадочно ответил профессор. — Кто знает, что еще всплывет из глубин времени?

…Собираясь уезжать, он подарил своему племяннику серебряную коробочку. Полустертую от времени надпись «Выпей и пус…та», которую можно было прочитать лишь сквозь лупу, впоследствии расшифровали работники музея. Надпись эта, словно и сама хранящая таинственный пряный аромат, гласила: «Выпей, и пусть сбудется твоя мечта».

Прощаясь, профессор сказал Аламазону:

— Не слушай, что станут говорить о твоем путешествии незнающие и нелюбопытные. Верь, что ты побывал в волшебной стране. Было бы неплохо, если бы каждый из нас хранил в душе мечту о своем Юлдузстане!

Таинственная коробочка с помятой крышкой, с едва заметными буквами стоит теперь на полке в музее. Иногда Аламазон приходит сюда и подолгу смотрит на нее и тыквушку с мерцающими перламутровыми пластинками. А Ишмат? Помнит ли он о том, что случилось с ним во время волшебного сна? И что с ним происходило в стране Горячего Шашлыка?

Об этом расскажем в следующий раз.

Алтыарык, 1976–1978 гг.

ЧТО СОРОКА НА ХВОСТЕ ПРИНЕСЛА СПЛЕТНЯ ПРО БАХРАМА

Ха, вы только поглядите, как он стоит — руки в карманах, рот до ушей! Веселится, словно ему петушка на палочке подарили. Бездельник! Чем так вот на улице болтаться, лучше бы «Букварь» или еще какую умную книгу полистал.

У-у, жадина! Недавно гляжу — в школу идет. В одной руке портфель, в другой — пашмак-халва.

— Э-гей, — кричу я ему, — Бахрам! Не разделить ли то, что у тебя в руке, на двоих?

Вообще-то, у ребятни сейчас хватка такая, что ой-ойой! И аппетит — тоже. Любому мальчишке этого пашмака хоть сотню дай — в два счета проглотит, крошки никому не оставит.

К чему, спрашиваете, я клоню? Да к тому, что и Бахрам вот пожадничал, не захотел делиться. Ну, думаю, раз так — держись, Бахрамджан! Р-раз, и разнесла по всей округе его тайну. Какую? Неужто еще не слышали? Ладно, так и быть, скажу, вы ведь, как никак, тоже свои.

Вы ведь знаете: в этом году в первый класс принимали только тех, кому до тридцатого сентября семь лет исполнилось. До тридцатого! А Бахрам когда родился? Первого октября! Уж кому-кому, а мне точно известно. Так вот, он в школу, как говорится, под шумок пробрался. Пролез, понимаете ли, воспользовался тем, что в школе добрые люди работают. Они даже документы толком не посмотрели. Видят, вроде ростом вышел, а что у него в голове это будущее, мол, покажет.

Так вот, одним словом, шепнула я одному, другому про эту тайну-секрет. На свете справедливых существ, вроде нас с вами, немало, не один, думаю, так другой до директорских ушей доведет, какого обманщика приласкали. Начнут документы проверять. А там, глядишь, скажут:

«До свидания в будущем учебном году!». Короче говоря, выставят Бахрамджана из школы. Вот уж мы над ним посмеемся!