Аламазон и его пехота - Абиджан Анвар - Страница 20

— А кто же будет судить Грязнулю Первого?

— Народ, — ответил Аламазон. — Лучшие его представители — Хумо Хартум, Надим Улуг — за ним я послал вечером гонца. И мы, наконец! Ведь мы же придем на площадь!

Как мы знаем, их встретили восторженно, и они повторили свою знаменитую песню, прибавив к ней новые слова.

…Вечером, когда все угомонились и решено было с завтрашнего дня образовать совет старейшин, чтобы решить, какой должна быть отныне жизнь в Юлдузстане, Аламазон, который вместе с Ушастиком, Тапочкой и Напримером сидел в одной из комнат дворца, услышал слабый стон. Выглянув в окно, он увидел, что невдалеке на лужайке лежит Хумо Хартум, а в спине у него торчит кинжал с рукояткой, украшенной большими красными рубинами. Прижимаясь к траве, от лежащего Хумо кто-то быстро полз в сторону леса.

— Хумо-бобо! — крикнул Аламазон и, вскочив на подоконник, быстро выпрыгнул из окна.

Прежде чем ошеломленные музыканты успели догадаться, в чем дело, он выхватил у одного из стражников саблю и побежал за убийцей. Тот, увидев, что обнаружен, поднялся с травы и тоже побежал, петляя из стороны в сторону. Вот он уже добежал до сая и, спотыкаясь об алмазы, которые густо устилали берега, побежал вдоль него. Когда он достиг «Золотых глыб» — так называлось место, где отдыхали придворные артисты, он оглянулся.

— Так вот кто ты, убийца! — крикнул Аламазон, бежавший следом. — Если хочешь жить, защищайся, Бурбулит!

— Тысяча благодарностей священному Ишаку, что он привел тебя в мои лапы! — Бурбулит, оглядываясь по сторонам, вытащил саблю из ножен.

— Давай-ка, подходи поближе!

Аламазон, крепко держа в руке саблю, стал приближаться к Бурбулиту. Они глядели друг на друга, чтобы не пропустить ни одного движения противника.

— Думаешь, я не знаю, кто затеял весь этот переполох? — заговорил Бурбулит. — Ты да Хумо юродивый, и еще пара бунтовщиков. Вот сейчас отделю голову от туловища — сразу поумнеешь, зараза!

При этих словах он резко ударил саблей. Когда Аламазон ловко успел подставить свою, раздался резкий скрежет, искры посыпались дождем. Несмотря на то что наш герой избежал первого удара, он все-таки был слабее противника и понял — чтобы добиться успеха, надо изматывать Бурбулита, изматывать, пока хватит ловкости! И тогда он стал шаг за шагом отступать, прыгая с камня на камень. Бурбулит же, напротив, уверился, что победа за ним, А заспешил. Нагоняя Аламазона, он то и дело взмахивал саблей, но каждый раз удар встречал пустоту, и он, теряя равновесие, спотыкался или скользил по камням. Вскочив, он опять замахивался, уверенный, что на этот раз удар достигнет цели, но мальчик увертывался от него.

Медленно отступая, Аламазон остановился на золотой глыбе — под нею кипел и пенился водоворот. Сай в этом месте терял свою плавность, он превращался в стремительный поток, который исчезал под рубиновой стеной. Это было опасное место — стоило поскользнуться, и можно было проститься с жизнью, потому что рубиновая стена уходила отвесно вверх, не давая ни малейшей возможности уцепиться за нее.

— Ну что, попался! — захохотал Бурбулит. Задыхаясь, он стал приближаться к золотой глыбе. — Попробуй теперь отступить!

Собрав все свои силы, он послал удар вперед, целясь прямо в сердце Аламазона. Этот удар мог бы оказаться последним, потому что мальчик чувствовал, как отяжелели руки, какой громоздкой кажется недавно еще легкая сабля и как огромен Бурбулит. Впервые Аламазон почувствовал, как затрепетало его сердце. Но гибкость и быстрая реакция снова сделали свое дело — удар прошел мимо, и он оказался роковым для Бурбулита. Не удержавшись, тот поскользнулся и с криком полетел вниз, прямо в водоворот, бешено пенящийся внизу.

Тяжело дыша, Аламазон перепрыгнул на соседнюю глыбу и тут увидел, как к месту схватки бежит принц Феруз. Подбежав, он некоторое время смотрел вниз, — там уже не было видно тяжелого тела Бурбулита, только возле камней оставался розоватый след крови. Водоворот, как будто ничего не случилось, пенился и бурлил, стремительно уходила вода под рубиновую скалу.

— Эх, жаль, что не мне удалось сразиться с Бурбулитом! — сказал наконец Феруз. — Я, как только увидел, что ты побежал, бросился вслед, но пришлось вернуться за саблей.

— Как видишь я и сам недлохо справился.

— Но если бы Бурбулит не поскользнулся… — возразил Феруз.

— Ты хочешь сказать, что я слабак? Давай попробуем кто кого! — запальчиво возразил Аламазон.

Феруз был одного роста с Аламазоном. Правда, коренастый и крепкий Аламазон был чуть шире в плечах, но тонкий, гибкий Феруз не уступал ему в ловкости.

— Попробуем!

С первых же движений Феруза Аламазон понял, что встретил достойного противника. А через несколько минут ему пришлось признать, что юный принц владеет ударом лучше, чем он: сабля Аламазона отлетела на несколько шагов, выбитая из рук точным ударом.

— Браво, наш падишах! Хоп-па! — раздалось неподалеку.

Недалеко стояла группа стражников, среди которых Аламазон сразу же признал Тыртыка и Шылпыка. Они были в числе тех, кто перешел на сторону восставших, и теперь охраняли дворцовые покои.

— Хих, тьфу! — с восторгом говорил Тыртык. — Этот удар достоин знаменитого мушкетера Юлдузстана Барри Барака!

— Кто этот Барри Барака? — ревниво спросил Аламазон, поднимая саблю.

— В прошлые века был такой непревзойденный мастер своего дела! — ответил Шылпык.

Феруз крепко обнял за плечи Аламазона, и наш мушкетер из Таштака, подавив досаду, ответил тем же — храбрость и ловкость всегда находят дорогу к сердцу!

Они вышли на дорогу. Стражники сопровождали их. Оглянувшись, Аламазон увидел в руках одного из сопровождающих перламутровую тыквушку для нас, уже знакомую ему.

— Это, кажется, вещь Кандыра-коротышки? — он попросил тыквушку, чтобы лучше разглядеть ее.

— Да, была его! — весело ответил новый владелец драгоценной вещи. — Но когда он бросился бежать, он растерял все, что у него было! Теперь эта вещь моя!

Задумчиво вертя в руках безделушку, Аламазон мучительно вспоминал, почему она кажется такой знакомой. Да, еще до прихода в Юлдузстан он определенно видел где-то эти перламутровые пластинки, эти мерцающие жемчужины…

— Вспомнил! — вскрикнул он. — Такая лежит у нас в музее. Да-да! Ребята нашли ее, когда купались в Кочкарсае!

Память быстро подсказала ему слова Кандыр-коротышки о том, что одну такую тыквушку он нечаянно уронил в сай.

«Зачит, Кочкарсай — продолжение вот этого сая, — думал он. — Иначе как бы вещь Кандыра-коротышки оказалась возле нашего селения?»

— Что ты узнал? — с любопытством спросил его Феруз.

— Узнал, что есть еще один путь к нам в белый свет! — возбужденно поделился новостью Аламазон. — Быстрее бы отыскать его!

— А ты возьмешь меня с собой? — застенчиво спросил Феруз.

— Тебя? А что ты будешь у нас делать?

Аламазон тут же спохватился, что своим вопросом мог обидеть нового друга. И он стал путано объяснять:

— Ведь ты — потомок падишаха. Значит, тебя оставят здесь… Я это имел в виду…

— Нет, я не хочу оставаться здесь, — печально сказал Феруз. — Когда Хумо Хартум рассказывал о белом свете, я услышал, что, по твоим словам, люди там летают по небу на железных птицах — это ведь правда?

— Правда! — горячо подтвердил Аламзета. — И даже в ракетах летают к звездам!

— Когда я услышал об этом, — продолжал принц Феруз, — я захотел к вам, в белый свет, чтобы тоже научиться летать высоко-высоко! Я помогу тебе найти путь домой!

— Правда? — радостно спросил Аламазон. — Клянешься?

— Клянусь Матерью-Звездой! — горячо сказал юный принц и поднял вверх тонкую смуглую руку. — И Хазина тоже хочет искать путь в белый свет, чтобы помочь тебе!

— Хазина? — Аламазон густо покраснел.

Сестра принца Феруза, Хазина, — невысокая, черноволосая, с большими темными глазами девочка — уже несколько раз встречалась Аламазону в покоях дворца, и каждый раз он ловил на себе ее восхищенный взгляд. Придворные говорили, что щеки ее напоминают лепесток, а стройная фигура и лицо — красавиц древности. Но Аламазону казалось, что больше всех она похожа на его одноклассницу Азизу, только, конечно, Азиза не носила такие пышные одежды и драгоценности, а вместе с мальчиками играла в волейбольной команде школы и любила шахматы. Хазину же трудно было представить в школьной форме, с мячом в руке — походка ее была мягкой и неслышной, а тонкое личико всегда опущено.