Аламазон и его пехота - Абиджан Анвар - Страница 15

Остаток дня он провел, валяясь на ковре и сочиняя стихотворение для себя.

Вечером начался пир. В огромном зале собралось много народу, шум, гам, беготня переполняли дворец. Придворные дружно работали челюстями, и хруст костей вместе с сопением и чавканьем словно аккомпанировал песням и танцам, без которых не обходилось, как обычно, ни одно торжество. Наконец, на середину зала вышел поэт Дутари. Как же мог остаться он в стороне от такого праздника, если, увидев хотя бы двух человек, всегда подходил к ним и принимался читать свои стихи? Жажда выделиться, блеснуть снедала придворного поэта. В руках у негд был свернутый лист бумаги, на губах играла льстивая улыбка. Окружающие ненавидели его, потому что он, послухам, жил богаче многих из них. Завывая, Дутари стал декламировать свою новую газель:

Как обычно, со всех сторон раздались ободряющие и приветствующие возгласы:

— Браво!

— Молодец!

— Очень хорошо!

Когда, освободившись наконец от Дутари, присутствующие облегченно вздохнули, владыка объявил, что приготовил сюрприз. Сейчас стихотворение прочтет не кто иной, как его новый любимец Ишмат «ишма»!

— И опять раздались притворные крики «Браво!», хотя невольно у многих лица вытянулись — оказывается, новый любимец укрепляет свои позиции!

Ишмат, неуклюже переваливаясь и оступаясь, вышел на место Дутари и, вынув бумагу, стал неторопливо разглаживать ее.

— Нашему владыке и опоре — Грязнуле Первому посвящаю!

Опять послышались одобрительные выкрики. Ишмат нараспев стал читать:

И хотя Ишмат перепутал ударения, придворные изо всех сил нахваливали его «произведение». Пусть сдохнет от зависти этот Дутари, который успел награбить и нахапать больше их всех! А с этим… новоявленным поэтом справиться будет легко! А Ишмат тем временем объявил:

— Наш светлый властитель тоже в свободное время рифмует строки. Он делает это лучше всех нас!

Тут уж придворные совсем обезумели. Они подняли такой крик, так приветствовали появление Грязнули Первого, что вороны, которые мирно сидели на крыше дворца, с шумом улетели прочь. А он, не торопясь, вынул из рукава парчового халата свиток со стихами и зашмыгал носом от волнения. Наконец важно произнес: «Посвящаю себе!» и стал мямлить:

— Хих, — он чихнул, и Бурбулит Идрис Ибрагим поспешно вытер ему нос.

продолжал Грязнуля Первый.

— Прекрасно! — восхитился главнокомандующий Шаламан Шылдыр.

— Изумительно! — главный сыщик Исам Итту Искабтапар от удовольствия закрыл глаза. А почему? Потому что он палкой Выгнал и мыло, выгнал мочалку, — читал падишах, спотыкаясь на каждом слове.

Фискиддин Фискал и главный казни Хашим Хезиддин Хум одновременно пробасили: «Отлично!»

Дутари тоже выражал безмерное восхищение. Но сердце его грызла зависть. Он прекрасно видел, как несколько сановников смотрели на него с насмешкой, вероятно, предчувствуя его скорое падение, и по спине у него поползли мурашки.

«Где уж мне соревноваться с самим падишахом, если даже у него такие безобразные стихи!» — горестно думал он, и лицо его стало желтым и совсем больным из-за разлившейся желчи. Но он улыбался, улыбался, пока губы у него совсем не заледенели от напряжения…

Крики одобрения, которые придворные выражали своему повелителю, донеслись даже до стражников, охраняющих Черную дыру, и повергли их в некоторое замешательство. «Что это там творится во дворце?» — пробурчал Тыртык и плотнее застегнул свой чапан, потому что вечер был прохладный. Шылпык, наоборот, представив, сколько блюд нынче выставлено на пиру у владыки, облизнулся и жадно смотрел в темноту — оттуда, казалось ему, доносится и запах жареных куропаток…

Эти крики услышал и Аламазон, который с тремя своими новыми друзьями пробирался к подземному колодцу, наконец-то выбравшись из зловонной темницы.

Весть о том, что сбежали три нарушителя порядка и шпион из Змеиной пещеры, дошла до придворных, когда пир подходил к концу.

— Болван! — топая ногами, закричал Грязнуля Первый на Фискиддина Фискала. — Ты прозевал его! Ответишь за все своей головой!

— Но, владыка… — начальник тайной службы пытался поцеловать руку падишаха, — я ведь их поймал. Содержать шпиона — дело Главного Сыщика Исама Итту Искабтопара!

— Оба вы болваны! — не унимался Грязнуля Первый. — Ищите его! А заодно и этих дураков, которые не хотели целовать мне ногу! Если не поймаете — пеняйте на себя!

Услышав, что Аламазон сбежал, и Шмат почувствовал огромное облегчение. Он верил — пройдет время, и они вернутся в родной Таштака!

АНСАМБЛЬ «БАИ-БАЙ-БАИ»

Мушкетер из Таштака и его оруженосцы, как теперь называл их Аламазон, вовремя добрались до безопасного места. Было темно, и через некоторое время, набрав соломы и сделав себе постели, они легли отдыхать. В отдыхе они очень нуждались — побег отнял у них много сил.

— Ох и спали они, эти сторожа! — начал Ушастик, чуть придя в себя. — Этим хочу сказать, что если им даже отрезать носы, то они узнают об этом от других!

— Напримерчик чуть нас не подвел — споткнулся о бородатого! — отозвался Тапочка. — Ходить надо полегче!

Они говорили, уже засыпая, и не слышали, как прямо над ними несколько раз проходили сыщики, окликая друг друга и ругаясь. Им тоже было обещано, что если не найдут сбежавшего шпиона, то на них обрушатся всяческие кары, и они ходили, злые и растерянные, вынюхивая, спрашивая и угрожая.

В последующие дни мальчики соблюдали величайшую осторожность. Только убедившись, что поблизости никого нет, они выползали из своего убежища, чтобы наловить рыбы или запастись едой, сварив яйца диких птиц или их мясо в недалеком роднике. Делали они все это с оглядкой, постоянно ставя кого-нибудь сторожить, и тут же скрывались, ползая в траве, как ящерицы, едва только раздавался сигнал тревоги.

Однажды Тапочка, не сказав никому ни слова, исчез и появился только через час.

— Лепешек очень уж захотелось, — виновато оправдывался он, показывая ребятам свежие, горячие лепешки.

— Где ты их взял? — строго спросил Аламазон.

— В конце вон той улицы, — Тапочка показал в сторону заброшенной хижины. — Там живет старушка, у нее всегда очень вкусные лепешки.

— Нехорошо воровать! — Аламазон как старший сердито выговаривал другу. — Мы преследуем благородные цели, а сами…

— Пока мы сделаем то, что задумали, можем умереть с голоду! — Тапочка не считал себя виноватым. — Мы же стараемся для них. Подумаешь, несколько лепешек!

В конце концов голод Взял свое. Ребята с наслаждением поели свежих лепешек, утешая себя мыслью, что со временем как-нибудь рассчитаются за них.

Дни, проведённые в убежище, не пропали даром. За это время Аламазон написал насмешливое стихотворение о Грязнуле Первом, которое называлось «Бай-бай-бай», а юные музыканты написали к нему музыку и выучили песню. Инструменты они принесли из старой хижины. Репетировать приходилось тоже с большой осторожностью, и тоже всегда ставили кого-нибудь на страже, чтобы сыщики не застали их врасплох. Солистом был Ушастик, ему помогали Например и Аламазон — они повторяли припев. Тапочка же в этот момент аккомпанировал им на сурнае.