Крысиная тропа. Любовь, ложь и правосудие по следу беглого нациста - Сэндс Филипп - Страница 35

Negative, негативы. 24 папки с названиями: Папа́ и Отто, 1934. Лето 1938. Версаль. Тумерсбах, 1944. Kriegspolizeiauto, полицейский автомобиль военного времени. И так далее.

Nachlass, документы на недвижимость и иную собственность. 8 папок.

Privatdokumente 1901–1961. 13 папок частных и личных бумаг по годам: 1938, 1939 и так далее до 1945 и дальше.

Stammbuch, «Племенная книга», т. е. дневник: он начинается с записи Шарлотты 1 января 1925 года о встрече Нового года с родителями.

Tagebücher, дневники Шарлотты, 29 папок, каждая за один год, обычно разделены по годам: 1927, 1929, 1930, так до 1945 года. Некоторые годы отсутствуют: не столь важный 1928-й, но также 1933-й и 1939-й — критические годы в их жизни. Она не вела дневник в те годы, дневники потеряны или уничтожены при чистке архива?

От мужа остался всего один дневник, Kalendar за 1949 год: год вписан карандашом, угловатым почерком Отто, обложка в пятнах. Здесь содержится информация о жизни в бегах после войны и в Риме, в последние месяцы его жизни.

Zeitungen 1949, газетные вырезки за тот год.

Tonbӓnder, звукозаписи. 14 папок, каждая — две оцифрованные стороны старой кассеты с пленкой. Запустив первую сторону первой кассеты, я впервые услышал голос Шарлотты: ритмичный, педантический (она говорила по-немецки), высокий, тревожный. «Декабрь 1966» — с этого начиналась запись[450]. Я прослушал еще одну кассету — «Беседу с Мелиттой Видеман», журналисткой. Дело было в апреле 1977 года в кафе отеля «Фор Сизонс» в Мюнхене. Слышен звон бокалов, тост, потом рассказ Шарлотты о встречах с интересными людьми вроде сэра Освальда Мосли, основателя Британского союза фашистов. «Яркая личность, — сказала о нем Шарлотта своей собеседнице. — Какой политик!»

«Я была энтузиасткой нацизма», — признался женский голос.

«Я тоже. И остаюсь до сих пор».

«Великое время! — продолжил первый голос. — Гитлер был нашим спасителем». Впрочем, добавил второй голос, не со всеми делами фюрера она соглашалась. Уточнений о проступках «спасителя» не последовало.

Материалов были горы. Недели и месяцы я не вылезал из компьютера. Фотографии были вполне четкими, но письменный материал читался с трудом: все по-немецки, от руки. Пришлось расшифровать тысячи страниц разными почерками. К почерку Шарлотты я постепенно привык, особенно в письмах, но возился с дневниками, которые пестрели сокращениями, оборванными фразами. Много обыденных записей, повседневная рутина (пробуждение, еда, дневная дрема, отход ко сну), простые факты из жизни детей (вес, простуда). Ей нравилось градуировать аспекты жизни: что-то она оценивала как ganz nett (прилично), что-то как sehr schӧn (отлично), schrecklich (ужасно), nicht sehr gut (не очень хорошо). Людям тоже ставилась оценка: recht nett (весьма приятный), leider beide so sehr unintelligent & dumm (увы, оба так неумны и скучны).

Почерк Отто читался гораздо хуже. Он писал аккуратно, но мелко и угловато, для меня часто совершенно непонятно. Я невольно обращал внимание на то, что не вызывало сомнения: какую-то цифру, инициал, рисунок (встречались и рисунки).

В целом я все же улавливал смысл написанного. Сотни писем и открыток, которыми обменивались Шарлотта и Отто на протяжении более двух десятков лет, с датами и адресами, позволяют составить географическую карту их жизни. Свидетельство о рождении. Университетский диплом. Билет на венский трамвай 1929 года. Три документа со свастикой. Личное дело члена СС. Штабные рапорты. Документ, выданный Венской коллегией адвокатов. Страница показаний на Нюрнбергском процессе. Научная статья о путче в июле 1934 года. Автобиография Отто 1935 года. Обеденное меню, декабрь 1939-го. Указ с подписью Отто, Краков. Письмо из Лемберга. Страница «Нью-Йорк Таймс». Записка епископа Алоиза Худала, Рим. Вырезка из газеты «Унита». Детский рисунок. Карикатура. Стихотворение Гете. Машинописный текст «Quo Vadis Germania?».

Бумаги Шарлотты не выходили у меня из головы. Как-то летним вечером мы с женой пригласили на ужин друзей. Среди них была моя коллега по университету, историк, руководитель Центра издания биографий и переписки профессор Лиза Джардин. Недавно она выступала с лекцией «Соблазн архивов». В ней она ставила интересные и сложные вопросы: каковы способы доступа к личным архивным материалам? Как включить такие материалы в широкий исторический контекст? Как быть с неожиданностями? В чем главная ценность личных документов и есть ли она?[451]

За ужином разговор коснулся бумаг Шарлотты. Лиза очень заинтересовалась и пригласила меня к себе в Центр, хотя была уже неизлечимо больна раком. Она попросила показать ей некоторые документы. Через несколько дней мы встретились у нее дома, около Британского музея. Она лежала на широком диване, рядом находился ее муж Джон. Лиза пригласила своего аспиранта Джеймса Эвереста, пришел также мой редактор из «Вэнити Фэйр» с женой — они оказались в те дни в Лондоне.

Я принес с собой много распечатанных документов, которые могли бы заинтересовать Лизу, письма, фотографии. Разговор затянулся на несколько часов. Лизу привлекли документы личного характера, переписка Отто и Шарлотты на протяжении двадцати лет, дневники.

Особенно ее поразило, как много писем относится к последним месяцам жизни Отто.

— Зачем мужу и жене так часто, так пространно, с такими подробностями друг другу писать? — спросила она.

— Любовь? — предположил я.

У Лизы оживленно блестели глаза. Она сильно опередила нас в своих умозаключениях.

— Нет! — уверенно отрезала она и с улыбкой покачала головой. Она столкнулась с таким не впервые.

— Возможно, тайный код, обмен сведениями, не предназначенными для чужих глаз. — Нам предстояло открыть истину, прочитать между строк. — Давайте разберемся, что на самом деле происходило с Отто Вехтером, знала ли об этом Шарлотта, помогала ли она ему.

Зерно упало в благодатную почву. Через несколько дней мы обговорили исследовательский проект, не задумываясь о его масштабах и о времени, которое он займет. Джеймсу предстояло возглавить трех немецкоязычных ассистентов из числа моих дипломников. Задача состояла в том, чтобы расшифровать письма и дневники последнего периода совместной жизни Шарлотты и Отто.

Мы подошли к делу обстоятельно. Письма и дневники сначала записывались на нормальном немецком языке, потом оцифровывались и переводились на английский. Мы искали общее, повторяющиеся имена и названия, старались расшифровать то, что было явно закодировано. Вписывали в более широкий исторический и политический контекст события и информацию, которыми обменивались супруги. Мы понимали, что работа будет очень тщательной и медленной, потребует много времени. Но важно было разобраться с этим уникальным материалом, ведь Отто предъявлялось обвинение, он скрывался. Этот труд по реконструкции и интерпретации прошлого требовал неторопливой вдумчивости.

Мы начали с периода с 1945 по 1949 годы, с конца войны, когда Отто исчез, до его смерти на койке номер девять палаты Бальиви в больнице Святого Духа.

22. 1945, Хагенер Хютте

Конец войны и исчезновение Отто перевернули жизнь Шарлотты с ног на голову. Карл Реннер, только что назначенный глава временного правительства (с большой долей коммунистов), немедленно провозгласил независимость Австрии от Германии[452]. Австрия и Вена, оккупированные четырьмя союзными державами, были разделены на четыре зоны; внутренний город столицы был объявлен международной зоной. Тумерсбах, где жила Шарлотта с детьми, достался американцам. Мюрццушлаг попал в советскую зону.

Шарлотта писала о 1945 годе как о «годе коллапса» и до конца жизни так и не оправилась от шока. Но шестеро детей не оставляли времени для размышлений. Хорста и Хайде забрали из убежища в горах вместе с драгоценностями, хотя не обошлось без препирательств с «бессовестной» опекуншей, пытавшейся оставить ценности себе.