Крысиная тропа. Любовь, ложь и правосудие по следу беглого нациста - Сэндс Филипп - Страница 26

В конечном счете все прошло хорошо, сообщал Отто. Так хорошо, что ему было «почти стыдно»[326]: Гиммлер, говоривший о муже Шарлотты только положительно, поддержал его во всех главных вопросах. После этого Отто позволил себе короткий отдых: сплавлялся на байдарках по Днестру с двумя коллегами.

В начале сентября Мартин Борман, ближайший соратник Гитлера, получил из первых рук положительный отзыв о трудах Отто в Лемберге[327]. Вехтер стабилизировал положение в Галиции: область выигрывала при сравнении с другими дистриктами Генерал-губернаторства, избавившись от слабохарактерных и некомпетентных служащих. Отличное впечатление произвел «весьма способный» начальник канцелярии Лозакер[328], было отмечено суждение Отто о Гансе Франке (сексуально зависим от жены, больше годится для жизни художника или ученого).

Пока Отто принимал Гиммлера, его отец и родители Шарлотты жили в Тумерсбахе. Йозеф ежедневно гулял с Хорстом, своим любимым внуком, Шарлотта тем временем была с Фишбёками на Зальцбургском фестивале: на Дне поэзии в замке Леопольдскрон, на «Женитьбе Фигаро» в Фестшпильхаусе, потом на «простом ужине» для пятидесяти поэтов и писателей, затянувшемся до утра. В последующие дни она побывала на утомившем ее спектакле «Много шума из ничего» и на прекрасном исполнении Седьмой симфонии Брукнера, своей любимой. Слушать музыку, сидя в ложе гауляйтера, было особенно приятно[329].

Она остановилась у Липпертов и съездила на расположенную неподалеку виллу «Шуберт» с Трудл Фишбёк, пожелавшей приобрести этот понравившийся ей дом. На него был высокий спрос, среди желающих фигурировал Герберт фон Караян[330], собиравшийся выселить всех жильцов, чтобы было спокойнее работать. «Интересно, кому достанется вилла»[331], — писала Шарлотта Отто. Дети всех радовали, маленький Хорст рос «душевным и сердечным, как его дедушка, очень чувствительным». Шарлотту по-прежнему занимало состояние кухни в доме в Лемберге. «Что происходит с печами?» — спрашивала она.

Через четыре дня, 27 августа, Шарлотта порадовалась, что визит Гиммлера прошел успешно, и выразила желание поскорее вернуться в Лемберг. Тем временем прогулки вокруг Тумерсбаха были «невыразимо чудесны»[332]. Поднимались на отдаленную гору Шмиттенхёхе, обедали у пруда, плавали, лежали голые, «как младенцы», во мху на ласковом солнышке. Ее переполняло «величие природы». Спасибо, спасибо, писала она, тысячу раз спасибо от всего сердца за возможность наслаждаться таким «невероятно красивым» домом.

Пока семья нежилась в горах, в Лемберге завершилась Grosse Aktion. Отто проплыл на байдарке 180 км по Днестру, прожил несколько дней в палатке, удил рыбу, питался простой пищей («в основном картошкой, кукурузой, всегда чай»). После его возвращения в Лемберг прибыли из Берлина контролеры, разбираться с проблемами в Генерал-губернаторстве, о которых писали местные газеты, поэтому работы в саду замедлились. Отто жаловался на нехватку рабочих рук. «Евреев депортируют во все большем количестве, трудно раздобыть песок для теннисного корта»[333].

Шарлотта надеялась, что война кончится уже в следующем году, но это было маловероятно. Отто сообщал об авианалетах на Краков и Варшаву, а она тем временем еще раз посетила виллу «Шуберт». «Мой любимый Хюмхен! — написала она из Тумерсбаха и добавила цветной карандашный рисунок путешествующего семейства. — Не мог бы ты спросить у гауляйтера, можно ли мне взять кое-какую старую мебель?» Она также выражала надежду, что свою десятую годовщину 11 сентября они встретят вместе, ведь он «смягчил» ее давнюю ожесточенность. Да, они переживали трудные времена, но лишь потому, что они разлучены.

Отто не смог соединиться с Шарлоттой на годовщину: он был поглощен проблемами Галиции, в том числе нехваткой продовольствия и негативным докладом контрольной комиссии в Берлине. Лучом света мог стать визит министра внутренних дел, доложившего о «весьма положительном впечатлении» от работы Отто в Лемберге[334]. К письму Отто приложил вырезку из «Дас Райх» («есть фрукты перед сном вредно для зубов») и описал чудесное представление «Похищения из сераля» Моцарта в Краковской опере в исполнении гастролирующих итальянцев. Хюмми передавал свои наилучшие пожелания с годовщиной, выражал любовь и слал прочувственное «Хайль Гитлер!».

«Тропа жизни может пролегать через горы»[335], — ответила Шарлотта, имея в виду его труды. Она в третий раз наведалась на виллу «Шуберт», на сей раз вместе с губернатором, а также побывала в заповеднике Нойкирхен в обществе Йозефа Торака, чтобы полюбоваться 48 грифами с Кавказа, за которыми там тщательно ухаживали.

С приближением Рождества Отто радостно докладывал Гиммлеру о положении в Галиции. Рейхсфюрер в ответ похвалил «прекрасную картину в Лемберге», покой и порядок[336]. Все это было достигнуто стараниями Отто, «гармоничным сотрудничеством между ним и компетентным Кацманом», писал Гиммлер, отмечая «реальную взаимопомощь администрации Отто, СС и полиции в дистрикте». Надеясь вскоре снова побывать в Лемберге, он направил копию этого письма своему заместителю обергруппенфюреру СС Карлу Вольфу, начальнику личного штаба Гиммлера, знакомому Отто еще по работе в Берлине[337].

Отто мог быть в курсе и другой, гораздо менее приятной новости, поступившей в конце года. «Нью-Йорк Таймс» сообщила о том, что польское правительство в изгнании обвинило десять ведущих нацистов в преступлениях на территории Польши. Первым в списке значился Ганс Франк[338], там же перечислялось еще несколько соратников Отто, включая Фридриха-Вильгельма Крюгера («террор и казни»), Одило Глобочника («истребление евреев») и Людвига Фишера («специализация — гетто в Варшаве»). Отто значился под номером 7 (его фамилия была указана с ошибкой) как «опозоривший себя истреблением польской интеллигенции». «Таймс» писала, что по его приказу сто университетских профессоров отправили в концлагеря; многие из них умерли, другие сошли с ума.

15. Майкл

Я часто размышляю о том, какой была жизнь в Лемберге при «гуманном» правлении Отто Вехтера. Этот город, родина моего деда, стал мне знаком. Работая над «Восточно-западной улицей», я узнал, что вся тамошняя родня Леона была перебита, но это оказалось не до конца верно. Через два года после выхода книги я получил любезное письмо от преподавателя инженерных наук из Лос-Анджелеса. «Прошу извинить меня за беспокойство, причиняемое этим нежданным посланием», — написал он и объяснил, что был удивлен, встретив в книге имя Натана Флашнера, дяди Леона. У Натана был сын Хенрик, отец автора письма, сбежавший из Лемберга, продолжал он. Всю жизнь Хенрик искал других выживших, но Леона, своего двоюродного брата, так и не нашел.

Несколько лет назад меня познакомили в Нью-Йорке с еще одним живым свидетелем «гуманного управления» Лембергом, оставшимся в живых на подконтрольной Отто территории, где погибло более миллиона человек. Сегодня Майкл Кац — заслуженный врач-педиатр. Он приехал во Львов с родителями в конце 1939 года, когда Варшаву заняли немцы, и поселился в квартире своих дедушки и бабушки на Яновской улице. Он запомнил, как изменилась жизнь летом 1941-го с началом немецкой оккупации и как спустя несколько месяцев его заставили надеть белую нарукавную повязку со звездой Давида.