Венский вальс (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич - Страница 12

Тесть, отужинав, отправился на деловую встречу. Не иначе, уже принялся заниматься покупкой банка, теща ушла к себе, а мы с Натальей отправились в ее комнату.

— Наташ, а что у нас в Австрии? — поинтересовался я.

— А что вас интересует, товарищ Кустов? — задала Наталья встречный вопрос. — История государства, текущее положение?

На самом-то деле, моей супруге было не до ответов и вопросов. В данный момент она занималась более важным делом — примеряла свободное платье, сшитое у какого-то модного портного (а то и самой мадам Шанель?), рассматривала себя в зеркало и фыркала. Я подошел к Наташке сзади, обнял ее и поцеловал в щечку:

— И чем же графинюшка недовольна?

— Фигура куда-то делась, — вздохнула Наталья Андреевна. — Вся расплылась, пузо на нос лезет…

Чудит моя благоверная. Как по мне — так Наташка и с животиком красивее всех парижанок. Про россиянок не говорю — давно не видел, сравнивать не с чем. Впрочем, соотечественницам до моей супруги тоже еще расти.

— Фи, — пощекотал я губами ухо любимой женщины. — Потомок древнего рода, гимназистка, а так вульгарно изъясняется… Это в моей деревне так говорили, если девка замуж не вышла, а забеременела. И не пузо на нос, а симпатичный животик.

— А в моей юности дамы из высшего света носили корсеты, чтобы фигура была стройнее, — парировала Наталья.

— Вот-вот, а потом и рожали невесть кого, — пробурчал я. — Чего хорошего, если ребенка в утробе матери стискивает корсет?

— Согласна, — кивнула супруга. Махнув рукой, отвернулась от зеркала и уже более деловым тоном спросила:

— Так что тебе в Австрии нужно?

— А платье-то не от Коко Шанель? — сделал я страшные глаза. — Что нам товарищи по партии скажут, если узнают, что жена начальника ИНО у самой Шанель одевается?

— Товарищи по партии даже не знают, кто такая мадам Шанель, — усмехнулась «старая большевичка». — А если и узнают, то неужели начальник ИНО не придумает, что соврать, чтобы выручить жену?

— Конечно придумает, — не стал я спорить. — Например… — призадумался я. — Можно сказать, что Коко Шанель шила платье для монастырского приюта.

— Почему для приюта? — вытаращила глаза Наталья. — Да еще и для монастырского? Где это видано, чтобы воспитанницы монастырского приюта ходили беременными?

— Вот видишь. Сшила Коко Шанель платье для сироток, а не подумала, что воспитанницы монастырей беременными не бывают, а платье нам за бесценок продала.

— Ох, Володька, — вздохнула супруга. — Вечно ты со своими дурацкими шуточками. А знаешь, — прищурилась Наталья, что-то припоминая. — Бывали случаи, когда даже воспитанницы Смольного института беременели, а уж за ними догляд был не чета каким-то сиротским приютам. А платье мне наша горничная сшила. Между прочем, не хуже, чем от модного портного. А Коко Шанель такими глупостями, как гардеробы для беременных женщин, не занимается.

А вот это напрасно, посетовал я на Коко. Шила бы на беременных, стала бы еще моднее. Впрочем, модельерам виднее, на чем зарабатывать деньги. Возможно, что и беременные женщины пока не рвутся заказывать себе платье от кутюр.

Наталья Андреевна уселась в кресло, устроилась поудобнее. Я, повинуясь ее взгляду, притащил подушечку, которую супруга пристроила сбоку.

— Давай-ка товарищ Кустов, все-таки к Австрии вернемся, — скомандовала Наташка. — Что ты хотел узнать? Как я поняла, у тебя, то есть, у нас, появляются интересы в Вене и ты, как добросовестный работник, решил обновить свои знания?

— Про интересы я пока ничего сказать не могу, — не стал я врать. — Историю тамошнего государства немного знаю, и о наших взаимоотношениях. Даже не забыл, что мы Францу-Иосифу помогали восстание венгров подавлять.

— Не восстание, а буржуазную революцию, — педантично уточнила большевичка с дореволюционным стажем.

— Борьба венгерского народа за свое освобождение от австрийского гнета и формирование у угнетенных народов национального самосознания, — добавил я.

Я не стал вспоминать, что Россия считалась в те времена жандармом Европы, а от Франца-Иосифа императору Николаю во времена Крымской войны прилетела «благодарность». Правильно говорят, что коли протянул кому-нибудь руку помощи, то успей увернуться от пинка благодарности. Но сейчас мне нужно что-то более современное.

Итак, что же меня интересует? Про экономику можно не спрашивать. Говоря простым нелитературным языком — полная э-э… задница. Австрия теперь лишь обрубок некогда могущественной Австро-Венгерской империи без надежды на скорое восстановление. Полякам, венграм, чехам и прочим народам, входившим в Австро-Венгерскую империю, после распада было гораздо проще — идея национального возрождения вещь сильная, способная объединять и дисциплинировать население, подвигнуть его к созидательному труду. А в Вене ситуация складывалась по-другому. Национальной идеи, покамест, нет. Старые экономические связи разорваны, на создание промышленности денег нет, а еще обязательно должна начаться инфляция. Или уже началась? Не узнавал. Если я встречусь со статс-секретарем из посольства, то для развития дела все равно придется ехать в Вену, договариваться о каких-нибудь поставках из Австрии. А что может дать России нищее государство? Надеюсь, что-нибудь сможет. Уж очень заманчиво легально расширить деятельность торгпредства. Съездить в Вену, организовывать там резидентуру, имеющую прикрытие.

— А как у австрияков с коммунистической партией?

— А никак, — пожала плечами Наташ. — То, что осталось от компартии — жалкие крохи.

Я слегка удивился. Помнится, перед первой поездкой во Францию читал данные о количестве членов компартий в разных странах. Австрийская, хоти и уступала по численности германской или французской, но все-таки в ее рядах состояло около сорока тысяч человек. Неужели правительство выбило коммунистов после революции девятнадцатого года[2]?

— А куда коммунисты девались?

— Разбежались, — вздохнула Наташа. — Кто вообще решил от политики отойти, кто в социал-демократы подался. Сейчас в австрийской компартии реальных членов не больше трех тысяч, если не меньше. У них даже руководителя своего нет.

— Вон как? — искренне удивился я. — Компартия без руководителя?

— Так очень просто. После девятнадцатого, когда наши пытались власть в Вене взять, но неудачно, компартия раскололась на фракции. А фракционная борьба хуже, нежели борьба между партиями. Если летом девятнадцатого численность коммунистов составляла сорок тысяч человек, то в ноябре только десять, а в двадцатом году пять. Понятное дело, что фракционная борьба вещь увлекательная, да и на реального врага не отвлекаешься, но для партии гибельна. В результате пришлось Коминтерну отдать приказ, чтобы лидеры фракций покинули Вену, а в австрийскую компартию назначили нового руководителя — товарища Алоиса Нейрата. Но Нейрат руководит немецкой секцией компартии Чехии, а в перспективе ему хотят доверить всю чешскую коммунистическую партию. Разумеется, если чешские товарищи не будут против, — поправилась Наталья, но по ее тону было понятно, что чешские товарищи против не будут. — Что смог, товарищ Нейрат, то сделал — развал приостановил, членские взносы собирает, а что еще? Деньги для австрийских коммунистов он в Праге ищет и газету для Австрии в Чехии издает, хотя в Вене типографии гораздо дешевле. Не успевает Нейрат руководить. Из Праги до Вены поезд четыре часа идет, но ведь все время не наездишься.

Из Петрограда в Москву поезду еще дольше идти, но это никого не смущает, а товарищ Зиновьев умудряется и Питером править, и в Москве важными делами занимается, да еще и мировым коммунистическим движением руководит. Но у европейцев четыре часа езды — это много. А как я сам умудряюсь руководить Иностранным отделом, что в Москве, из Парижа? На месте Дзержинского я бы такого сотрудника давно уволил. На всякий случай спросил:

— Неужели своего товарища не смогли найти?

— А вот про это надо товарища Троцкого спрашивать, — усмехнулась Наталья. — Нейрат — его ставленник. Они еще до империалистической войны познакомились. Есть еще товарищ Коричонер, он член ЦК, но пока у него среди товарищей нет авторитета. Надеюсь, после конгресса Коминтерна что-то измениться.