Я Распутин 4 (СИ) - Вязовский Алексей - Страница 7

Нифига себе этот клоп раздулся… Уже генеральский чин выбил из Никсы и Аликс!

— А я граф! Извольте обращаться ко мне “Ваша светлость”! — рявкнул я.

Ничего, и не таких перешибал. Поскольку Николай Авдеевич не пошевелился, пришлось пойти в обход стола. Ясновидец взвизгнул и пустился наутек, так мы и прыгали вокруг здоровенного творения краснодеревщиков, пока не распахнулась дверь и на меня с воплем “Дядя Гриша приехал!” не напрыгнуло ихнее императорское высочество государь наследник цесаревич и даже великий князь Алексей Николаевич.

В дверях улыбался Митька. Здоровый лоб вымахал, гренадерских статей молодец, хоть сейчас в строй, тем более он в мундире — не в казачьем, как Алексей, а в полувоенном. Гимнастерка, шаровары, сапоги, ремень, но без погон, шифровок и прочих “выпушек, петличек”.

Литер выписали за пять минут, пока императорское высочество притопывало ножкой. Девять лет мальчишке, а уже характер виден и вовсе не такой тихоня, как был в моей истории — не иначе, здоровье покрепче сыграло, да и Митька рядом. Ну что же, порадуемся за наследника престола — малохольный царь России совсем не нужен.

Отпустив казаков-конвойцев и отправив шоффера с машиной на специальную площадку перед дворцом, отправился в царские покои. Ну как отправился — Алексей тащил меня за рукав и рассказывал, рассказывал, рассказывал… Столько всего накопилось за то время, что мы не виделись…

— Дядя Гриша, а вы меня на аэроплане покатаете? — вспомнил он о моем статусе покорителя воздушного океана.

Эх, да только поздно вспомнил, мы уже пришли в Восточное крыло и навстречу нам из царицыных комнат показалась сама Аликс…

— Никаких аэропланов! — в ужасе распахнула она глаза. — Даже не думай! Григорий, я прошу вас не забивать Алексею голову!

Ну хоть “Григорий”, а не “Григорий Ефимович”, и то хорошо. Я поклонился, Алексей отпустил наконец мой рукав и тут грохнул сдвоенный выстрел, я аж подпрыгнул и подался вперед закрыть цесаревича. Но судя по тому, что все, кроме меня отреагировали совершенно спокойно, опасности никакой нет, что и подтвердила Аликс:

— Ники ворон стреляет, прямо из окна. Кричат поутру — сил никаких нет.

— Матушка, а проводи меня к государю.

Облом. Дернула Александра Федоровна бровью, подозвала лакея да отправила с ним. И куда все “милый друг” девались, будто и не было истерик, лечений, да и откачивал я после ладоги совсем другого человека…

Николая мы нашли в западном крыле, на втором этаже. Сквозь распахнутые, несмотря на мороз, створки и голые деревья просматривался Детский пруд, на подоконнике рядком лежали ружья, рядом в готовности их перезарядить пребывали два егеря. Сам же император, благоразумно одетый в бекешу и барашковую шапку, жадно смолил папиросу и вполголоса беседовал с начальником императорской охоты, князем Голицыным. Помимо аромата крепкого турецкого табака в комнате витал кислый запах сгоревшего пороха и даже еще не развеялся сизенький дымок.

Казаки конвоя, стоявшие у входа, двинулись было ко мне, но Николай движением руки остановил их:

— Как здоровье, Григорий?

— Благодарю, государь, гораздо лучше.

— Мы весьма беспокоились, — добавил Голицын, хорошо знакомый по делам Императорского стрелкового общества.

Дмитрий Борисович, “Димка”, как звали его в семье Николая, был большим фанатом правильной охоты и правильной подготовки к ней, оттого мы вполне пристойно взаимодействовали на стрельбищах и соревнованиях.

Николай тем временем сунул докуренную до половины папиросу в пепельницу и тут же задымил следующей.

— Сейчас передохнем, вороны вернутся и продолжим.

Голицын взял со столика толстую тетрадь, выглянул в окно и, удовлетворенно хмыкнув, поставил на страницу две галки:

— Две, государь, как вы и сказали. Сдохла.

— Это вы ворон считаете? — не сдержался я. — Ну ладно постреляли, чтоб не каркали, а считать-то зачем?

— Вся императорская охота подлежит строгому учету, Григорий Ефимович, — назидательно сообщил мне Голицын, искоса поглядывая на Николая, беззаботно дымившего папироской. — Вот, извольте ознакомится.

Я листнул тетрадь… мама дорогая! Это же сколько патронов и пороха тратится! Зверья десятками, если не сотнями… Вороны… Лоси… Кошки… Кошки???

Увидев мои вытаращенные глаза, Голицын поспешил пояснить:

— Бродячие, подлежащие отстрелу согласно “Правилам об охоте”.

— Все равно божьи твари, надо бы поумерить…

Договорить мне не дал выстрел — Николай пальнул в окно, отбросил винтовку на руки егеря. Схватил заряженную, пальнул еще раз…

— Ушла! Вот умная тварь! Ну да ничего, теперь долго не появятся.

Мда. Похоже, мои эко-френдли проповеди в общем и зоозащита в частности тут не сыграют. Император еще что-то рассказывал о повадках ворон, потом выслушал мои приключения с литером и обнадежил, что непременно внесет в общий список. Если за валом бумаг не забудет — в преддверии празднования 300-летия дома Романовых ему приходилось перелопачивать просто кипы корреспонденции, а секретаря, как ни парадоксально, не давала завести вся окружающая придворная камарилья. Ну как же, появится лишний человек, способный напрямую влиять на Николая! Нет уж, пусть сам мучается. И Аликс, кстати, тоже не желала, чтобы на мужа влияла какая-то канцелярская крыса.

А тут подвернулся Демчинский — так сказать, личный прорицатель, имеющий, если в терминах моего времени, имеющий все допуски. И Николай обходными путями засунул его в канцелярию Демчинского — пусть заодно и бумажки перебирает. Ну и от щедрот навесил классный чин, причем сразу генеральский — чинов в стране много, не жалко. Сам же отдыхал или, скорее, прятался от потока документов на охоте и на радиостанции. Причем честь по чести сдал все положенные военному радиотелеграфисту экзамены, чем с гордостью похвастался. Ну слава богу, на одного радиста в армии больше. Но что же мне делать?

В дворцовой церкви ударил колокол. И меня тоже ударило, прямо как свыше.

Глава 4

— Николай Авдеевич, ваше высокородие! — я невежливо растолкал толпу в Свитской гостинной, схватил Демчинского за локоть — Вот прости невежу, давай, что называется с чистого листа. Ты человек образованный, а я дремучий, сибирский… Ты меня в тычки, я в молчки. Ты ко мне с лаской, и я к тебе с подсказкой.

Чиновничья братия смотрела на меня с удивлением. Давненько им никто представлений не устраивал. Отвыкли. У Демчинского все культурно, красиво. Давление, ветра, влажность…

— Граф, ваше сиятельство, я бы меньше всего хотел нажить такого врага, как вы! — новый фаворит умильно улыбнулся, но в глазах у него стоял лед. Ладно, мы знаем, как этот ледок сломать. Есть способ.

— Вот и славно, вот и отлично! — я не отпускал рукав — Пойдем в церковь, помолимся. Праздник то какой… Крещенье Господне! Вон и царское семейство уже собирается.

Последнее, коненчо, подействовало больше всего. Где император — там и фаворит. А где Крещение, там что? Правильно, окунание в прорубь. Помнится несколько лет назад, я не дал этому совершиться, спас Менделеева от смертельной пневмонии, что должна была последовать после купания. А сейчас у нас ровно обратная ситуация.

Всю Литургию я стоял рядом с Демчинским и царем, усердно клал поклоны. А как все причастились, опять попридержал фаворита.

— Не по обычаю поступаешь, Николай Евстратович! Окунутся бы надо. Смыть все грехи.

Царь заинтересовался, повернулся к Демчинскому:

— Григорий у нас большой знаток всех православных установлений, — выдал император с такой скрытой усмешечкой, типа “Слушай его!”

К моей искренней радости, казаки пробили в Александровском пруду прорубь, плотники поставили деревянную баньку, положили настилы.

Вот как чуял Демчинский, что что-то идет не так. Почти вырвал локоть. Но уже в предбаннике.

— Что вы себе позво… — к нам присоединился царь, принялся сам, без слуг быстро раздеваться

— Давай Николай Евстратович, не тушуйся. Дам нет, только казаки, да попы.