Трубадура (СИ) - Волкова Дарья - Страница 12

- Нет. У меня игра завтра. Простите, мне надо в душ, - выставив перед собой сумку как щит, Степка и в самом деле ретировался в ванную. И там первым делом проверил крепость защелки. Ничего, надежная. Пришлось по второму кругу принимать душ. Думалось ему под водными струями про наставления Матуша. И еще почему-то о том, темнеют ли от воды волосы цвета льна. И еще о том, что с Еленой Преужасной он окончательно испортил отношения. И с Ту как-то все сложно в последнее время. Лишь профессор им доволен - каждый вечер радует лекциями. И то хлеб.

*

После пары гудков скайп оповестил о том, что соединение установлено. Только картинка не появилась. Вместо этого из динамиков послышалось такое знакомое:

- Вот ведь бисовская машина… как же тут… да чтоб тебя… А, вот!

И экран ноутбука явил светлый лик Василисы. Поверх цветастого платка, повязанного на ее любимый манер, с узлом на лбу, были надеты огромные Левкины наушники.

- Вот жеж сотонинская техника! – всплеснула руками Василиса в мониторе. – Пока разобралась – чуть не померла. Ну, здорова, Степка, что ли.

- Привет, ба.

- Схлопочешь сейчас, - женщина пригрозила ему пальцем.

- Прощения просим, Василиса Карповна, - улыбнулся Степан. Соскучился все-таки по Василисе, несмотря на ее тяжелый характер. Родная бабка, вырастила их с Леликом.

- Как у вас дела? Где Левка?

- На рынок послала, - Василиса с несвойственной ее движениям неуверенностью поправила на голове наушники. – Рыбу буду на обед жарить. Ты сам-то как? Бледный чего-то. Совсем у вас там солнца не бывает, что ль?

- Бывает. Но я в те дни могу быть занят.

Спустя пару секунд Василиса расхохоталась - низким грудным смехом, который не менялся с годами. Оценила шутку, стало быть.

- Отец как? – вид смеющейся Василисы Карповны доставлял удовольствие. Помнил ее привычно суровой и хмурой.

- Да помру я с ним, - поджала губы старшая женщина семьи Кузьменко. - К старости совсем характер испортился!

Тот факт, что Василиса была старше зятя на двадцать с лишним лет, ее не смущал. Свои года она явно не считала. И не менялась с возрастом - по Степкиному разумению.

- Неужели снова… - осторожно начал Степан.

- Не! – отмахнулась Василиса. – Эту напасть я ему напрочь отбила. С работой с ума сходит, не вылезает из секции.

Подперев голову рукой, Степан слушал рассказ о том, как сотона Аркадий – а сотоной у Василисы бывали под горячую руку все, но чаще всего сам Степа – не давал ей житья и делал нервы. Слушал и вспоминал. Как Василиса своему зятю напасть отбивала, Степка помнил очень хорошо – так, словно это было вчера. А и многое, впрочем, другое тоже помнил отлично. Будто вчера, ага.

*

Греками были как раз предки по роду Василисы. Точнее, по линии ее мужа, деда Степана со стороны матери. И внешность Степка тоже от матери унаследовал. А она – от своего отца, того самого Константиноса Георгадиса, о котором Степан рассказывал Туре. Был Константинос хрестоматийным одесским портным, только не еврейским, а греческим. Юную Василису, уроженку станицы Копанской, в Одессу привели дела серьезные, комсомольские. Она его за кудри полюбила, а он ее – за стать казачки. А уж потом судьба занесла их в Ейск. Как пели немного позже в одной популярной песне «Мой адрес не дом и не улица, мой адрес Советский союз». Так вот их домом на всю оставшуюся жизнь стал курортный азовский Ейск.

В семье поначалу не было детей. То есть, дети были, два мальчика. Но оба недолго. Первый умер в полгода - после прививки. Второй родился мертвым. И только потом появилась на свет Ларочка.

Василиса утверждала, что это все «грецкая» кровь такая никудышная в дочери дала себя знать. Да что угодно могла утверждать, потому что Константиноса к тому времени, когда Василиса ругала непутевую дочь, уже лет семь как не было на этом свете. Он ушел из жизни спустя год после рождения Степки. Хоронила его, как рассказывала Василиса, половина Ейска. Первый был мастер по мужскому костюму. Людей из парткома одевал. И жили поэтому неплохо, и образование дали Ларочке – в Москву поехала учиться, на искусствоведа, не просто так, птица высокого полета. Да только, приехав после третьего курса на каникулы домой, пала эта птица жертвой белозубой улыбки, залихватского чуба и спортивной фигуры волейболиста местного клуба Аркаши Кузьменко. Да так пала основательно, что пришлось брать академический отпуск. Полугодовалый Степа был оставлен на попечение бабушки и отца, а мать уехала доучиваться в Москву. Образование получила, диплом искусствоведа в кармане, а потом, спустя еще пару лет родился второй сын.

Василиса крестилась тайком, и смахивала слезу – тоже тайком. Своих мальчишек вспоминала, стало быть. И растила внуков со всем пылом и широтой казачьей души. Не баловала, и ругалась, и кричала, бывало – такой уж характер. Но души не чаяла в своих сотонах.

Гром грянул, когда Степке исполнилось шесть, а Левке два. Был скандал, грандиозный, Степа помнил. А вот Лева, по малолетству – нет. Тонкая душевная организация искусствоведа Ларочки Кузьменко не выдержала жизни с мужем-тренером и двумя маленькими детьми.

- Я здесь погибаю, - рыдала она, красиво заламывая тонкие руки. – Я же здесь просто придаток к кастрюлям и пеленкам. Я теряю квалификацию, Аркадий. Давай уедем в Москву, умоляю. Мне предлагают работу!

Работу, как уже потом, позже выяснилось, предлагал будущий второй муж Ларочки. К нему она, в конце концов, и уехала. Чтобы жить в столице, работать по специальности и не быть привязанной к кастрюлям и пеленкам.

Василиса дочь прокляла. И через порог плюнула ей под ноги. И даже сказала сакраментальную фразу, что дочери у нее больше нет - умерла Лариса, стало быть, для матери.

А вот внуки были. Их-то и пришлось тянуть на себе Василисе, потому что Аркадий запил. По черному. Пить он не умел, поэтому быстро лишился работы. Потихоньку стали исчезать из дома приметы состоятельной жизни, нажитые еще при лучшем мужском портном города Ейска.

Зять пил, теща свирепела, мальчишки притаились и старались по возможности отсиживаться на улице – благо, теплый климат давал возможность пропадать почти сутками на море, лишь по темноте приходя грязными и голодными домой.

Два года это все длилось. Два. А потом в один день… Степка так и не узнал, что послужило причиной, спусковым крючком, поводом, последней каплей. Видел лишь результат. По его детскому разумению – страшный результат. Терпение старой казачки лопнуло. И отходила она зятя, одной только скалкой отходила, но как! И «скорую» потом сама же вызвала, и показания потом в милиции дала, сопроводив их финальным «Убить бы гада за все. Да рука не поднялась внуков сиротами оставить».

Нос сломанный Аркадию Кузьменко хирург вправил. Два сломанных ребра срослись. А сотрясение головного мозга средней степени тяжести дало неожиданный эффект. Не пил с того раза Аркадий. Даже по праздникам. И даже пива.

Василису ходили в милицию отстаивать всей улицей. И заявления писали, и на поруки взять обещали. Замяли как-то дело, в итоге. Но с тех самых пор главой их семьи, царем и судией была она – Василиса Карповна.

*

- Я рад, что у вас все в порядке.

- Да где же ж это в порядке, Степан? – уперла руки в бока Василиса. А потом вздохнула. – Да ведь и правда - в порядке. Все живы и здоровы, а что еще надо? Только тут это, Степа…

Нерешительные интонации Степке решительно не понравились. Денег просить хочет? Так он дает всегда без разговоров. Да и не нуждаются вроде – и отец, и Лева работают. Получают немного по Степкиным меркам, но стараются лишний раз не просить – гордые. А у Василисы пенсия. Нет, не в деньгах дело. Так в чем же?

- Лариса звонила, - неохотно продолжила Василиса. – Про тебя спрашивала.

- Левка с ней говорил? – внутри все подобралось в тугой холодный комок.

- Да, - короткий ответ Василисы сказал все сам, лучше длинных слов.

С матерью Степан виделся после ее ухода лишь раз. В возрасте семнадцати лет. И все ему тогда стало ясным.