Времена не выбирают (СИ) - Горелик Елена Валериевна - Страница 88

Карл рассчитывал на генеральное сражение у Мстиславля, куда и направлялся корпус Шереметева, но русские, объединив войска, не стали ждать гостей. Пётр немедленно отдал приказ уходить на юго-восток. В строну Батурина. А до населения городка довели информацию, что Карл идёт сюда, причём, голодный. Мол, делайте выводы. И большая часть населения, сделав нужные выводы, бросилось из города врассыпную, вывозя продовольствие и всё ценное. Что из припасов не смогли увезти ни перепуганные обыватели, ни русская армия, было предано огню…

…Такая игра в кошки-мышки, с одной стороны, безумно нравилась Карлу. Это был тот типаж, который жить не может без дозы адреналина в крови. Приказав Левенгаупту ещё раз пройтись частым гребнем по «освобождённой» от короля Августа части Польши и собрать новый большой обоз, он всё же вынужден был остановиться у полусгоревшего Мстиславля и дожидаться, пока подвезут уцелевший у Головчина провиант. Шведы едва тянули ноги, а сытые и довольные русские преспокойно уходили куда им вздумается, почему-то не желая давать сражение. Разведка доносила, что к армии Петра присоединяются новые полки, подвозят припасы. Противник усиливался, тогда как сам Карл пока только терял.

В день, когда до Мстиславля дотащились шведские интенданты с обозом, явились представители гетмана Мазепы. Они объявили о присяге, которую Иван Степанович принёс королю Карлу, поведали, что клятые донские казаки не поддержали его в том и, более того, направили два полка на подмогу Петру.[3] Но самое главное — гетман собрал в своей столице, городе Батурине, значительное количество еды и боеприпасов! Если его величество желает разместиться на зимних квартирах и воспользоваться провиантом, собранным его верным подданным — гетманом — то добро пожаловать. А там к весне и полсотни тысяч запорожцев на усиление подъедут, под ручку с калмыками… Обрадованный новостями, Карл отдал приказ — выступать на Батурин.

Про Смоленск он уже успел благополучно забыть. Так же, как Мазепа забыл сообщить, что в крепости Батурина прочно сидит русский гарнизон. Ну, и ещё про пару несущественных деталей. Бывает.

Интермедия.

— Речь… За это, честно сказать, наши историки тебя готовы были ногами бить, — призналась Катя, когда они на очередных учениях устроили обеденный перерыв. — Причём, с особым цинизмом. Умудриться так засрать язык, хоть разговорный, хоть письменный — это нужен особый талант. У тебя получилось.

— А что было делать? — немного легкомысленно ответил Пётр Алексеевич, отдавая должное «сиротским бутербродам». — Что делать, когда везёшь вещь либо понятие, а у нас слова такого нет? Только и остаётся, что тащить ещё и слово.

— Ну, ладно — ещё всякие там корабельные термины, все эти шкоты, фалы и кофель-нагели, якорь им в корму, — настроение у солдат-девицы, судья по всему, было хорошее. — Это как раз понятно. А можно спросить, за какой надобностью тебя понесло тащить кучу немецких слов ещё и в быт? То есть туда, где нужные и всем понятные слова как раз были?

— Да пустое…

— Кому как. Просто у нас там шла война с упоротыми ребятами, кто аналогично засрал язык своей земли всякими «накшталт» и «гэликоптэрами» — вместо слов, которые давно есть, да вот беда, слишком похожи на русские. Тебе-то простительно, ты не знал, что творишь. А у нас эту же задачу выполняли явные враги.

— Катя, — Пётр Алексеевич тоже пребывал в недурном настроении: только что провёл тренировку на егерской полосе препятствий. И одет он был в полевой мундир соответствующего рода войск. Да и лето в разгаре, а обед на траве — самое оно для душевной беседы. — Как у вас там говорят — морали решила почитать? Уймись. Что можно, то изменим. Чего изменить уже нельзя, так и останется… Кстати, что такое «гэликоптэр»?

— Такая летающая хреновина с винтовыми лопастями.

— Очень понятно объяснила, — рассмеялся государь.

— Я могу гораздо подробнее, даже с рисунками, но на это уйдёт слишком много времени, — сказала в ответ Катя. — Проще сказать «хреновина» — и всем всё ясно.

— Это оттого, что сию штуку у вас каждый видел. А ты мне попробуй объясни.

— Красиво ты съехал с неудобной темы. Как у нас говорят — слив засчитан, — рассмеялась она. — Ладно, ладно, уже вижу, как ты мысленно мне голову рубишь. Итак, начнём с самого начала — то есть с принципов. Видел проект винтового аппарата Леонардо да Винчи?..

Иногда у них случались такие непринуждённые разговоры, с дружескими подначками и смехом, да. Но уж очень редко, просто по пальцам одной руки пересчитать…

8

Когда стало ясно, что шведская армия свернула с дороги на Смоленск и движется в направлении гетманщины, Пётр Алексеевич перекрестился и облегчённо вдохнул. Получилось.

Ему оставалось одно: следовать параллельным курсом по своей территории, не позволяя Карлу совершать фланговые манёвры. Вокруг «хувудармен» стали крутиться летучие отряды русских, коих именовали «партизанами». Эти выслеживали и уничтожали шведские корволанты, перехватывали гонцов, а то и, объединившись, совершали дерзкие атаки из засад. Февраль, который в старом русском календаре именовался словом «лютый», сделался для шведов не только холодным, но и весьма «увлекательным» по части разнообразных приключений. А попытку повернуть на Киев пресёк неожиданный удар регулярных русских войск по растянутому флангу шведской армии. Пётр не давал Карлу закрепиться ни в одном мелком городке, а крупные населённые пункты были загодя укреплены, благо, целых пять лет для этого было. Лишь в Гадяче шведам удалось взять крепостицу измором, да и то русский гарнизон в полторы тысячи человек, во-первых, продержал там шведов две недели, а во-вторых, сдался «на пароль», то есть под честное слово. Уважая тех, кто столь малым числом сумел ему так долго противостоять, Карл приказал обустроить для пленных русских отдельный лагерь, выделил охрану и скудный, но паёк из собственных припасов, и двинулся дальше.[4]

В этом году тепло пришло лишь во второй половине марта. Дороги мгновенно развезло в кисель, скорость продвижения обеих армий резко упала. Теперь Карлу, с учётом его манёвров и непредвиденных «сидений», до Батурина было не две недели ходу, а все два месяца — пока дороги не просохнут.

Гонец с известием о выдвижении корпуса Левенгаупта с собранным по половине Польши провиантом прибыл в ставку Петра уже по весенней распутице. Что самое интересное — Карлу о выступлении обоза известно до сих пор не было: курьеров Левенгаупта благополучно перехватывали. Зато в Батурин стали ездить люди в шведских мундирах, принося гетману хорошие новости о скором приближении армии Карла. Мазепа в свою очередь слал с этими гонцами письма — мол, ждём и надеемся, все глаза уже проглядели… Одним словом, у Петра Алексеича в отдельной папочке к концу апреля уже скопился убойный компромат, написанный гетманом собственноручно.

Вы не поверите, но Мазепа слал письма и Петру! В них он уверял в своей абсолютной лояльности, и что присяга Карлу была подставной, и что он заманивает шведов, дабы государь мог ударить по ним, когда ему заблагорассудится. Словом, сказочный …персонаж. Читая его эпистолярию, Катя начинала понимать, почему некоторые из её современников взяли себе этого типа за образец для подражания. Пётр Алексеич даже подумывал, не отправить ли эти письма Карлу, чтобы швед тоже почитал и оценил слог.

А дела у Мазепы и без того шли очень так себе. На свою сторону он сумел склонить около десяти тысяч запорожцев. Как и чем мотивировал, неизвестно, но, когда войско в апреле появилось в районе Батурина, и гетман начал облегчённо вздыхать — хоть не с пустыми руками к королю — среди явившихся казаков нашлись неглупые люди, которые начали здраво оценивать обстановку. В результате процесса осмысления ряды явившихся поредели где-то на треть. В самом деле — шли, как обещал гетман, на всё готовое, а тут надо крепость осаждать. В которой злые солдаты и гора припасов. И ещё неизвестно, в насколько плохом настроении придёт швед. У многих казаков были личные связи в Польше, так оттуда уже понаписали обо всех прелестях шведской оккупации. Наблюдать то же самое у себя дома почему-то мало кому хотелось. А тут ещё слухи о приближении Петра, также пребывавшего далеко не в лучшем расположении духа. О причинах последнего курсировали сплетни, будто какой-то из гетманских отрядов обнаружил поезд царицы, приближавшийся к Киеву. Но поскольку кареты с женщинами и детишками охранял воинский корпус численностью около двенадцати тысяч солдат, от идеи захвата заложников почему-то отказались.