Времена не выбирают (СИ) - Горелик Елена Валериевна - Страница 73

— Карл весьма хозяйственный молодой человек, это всем известно, — Катя наконец сняла плащ и шляпу, тряхнув аккуратно подстриженными по плечи темно-русыми волосами. — Полагаю, мы с вами в пути тоже увидим немало интересного, потому запасёмся в дорогу хотя бы сыром и сухарями.

— Верно, господин. Вряд ли мы далее сможем купить их, хоть бы и за серебро.

— Кстати, насчёт серебра, — Катя достала из кармана бархатный кошелёк с монетами. — Здесь французские ливры, не талеры. Их принимают хорошо. Купите всё необходимое. И себе одежду — тоже. На вас смотреть больно, что за жалкие обноски.

— Так это, в порту сейчас не особенно разживёшься, — хохотнул Мартин, принимая деньги. — Я ж говорю — все войны ждут, опасаются даже сюда ходить. Ладно, господин, вы располагайтесь покуда, а я пойду готовиться в дорогу…

…Этот разговор случился в октябре 1705 года. Путь до Варшавы из-за осенней распутицы занял долгих десять дней, и преодолели они его не без приключений. В районе Торна[2] проехали через польскую деревню, в которой недавно побывала шведская провиантская команда. То ли у местных жителей вышел конфликт с ними, то ли просто у захватчиков руки чесались, неизвестно, но… Словом, тела ещё не успели остыть[3]. А уже в самом Торне Кате повезло, если так можно выразиться. В гостинице средней руки, где они остановились, в зале пировали шведы, судя по их похвальбам — те самые. Она, мысленно проклиная себя за нарушение собственных правил, в изысканно-издевательской форме высмеяла их офицера, здоровенного и сильно смахивавшего на секача. Тот довольно тяжеловесно прошёлся по её «женоподобному» виду. «Что ж, — насмешливо ответил на это «пан Владислав». — Лучше быть похожим на женщину, чем на хряка». Как и следовало ожидать, швед насмешки не стерпел — озлился, наговорил всякого и озвучил вызов. Почему-то он нисколько не сомневался в исходе поединка в свою пользу. «Всё честно, сударь: ваш вызов — мой выбор оружия», — сказала Катя, вынимая шпагу из ножен. Зря, что ли, четыре года не вылезала из фехтовального зала Сухаревой башни. Беспощадно используя своё преимущество в скорости, она с чистой душой заколола шведа на глазах у подчинённых. После этого, естественно, пришлось срочно мотать удочки из Торна. Хоть история и прошла в полном соответствии с духом эпохи, а противник вообще-то сам нарвался, но убийство шведского офицера на дуэли — это косяк, причём, огромный. Повезло, что вовремя дали дёру, иначе могли провалить дело. Кстати, Мартин совершенно справедливо её за это отчитал по дороге.

Количество войск, собранных Карлом под Варшавой, впечатляло. Путешественники приехали как раз в тот день, когда возле города разместился корпус из Финляндии. Каролинеры вели себя здесь как хозяева, это было заметно по их отношению к местным жителям — хоть к простецам, хоть к дворянам, хоть в предместьях, хоть в городе. Шведы-лютеране весело орали полякам-католикам: «Папёжники, мы вас научим правильно молиться!» Ксендзов не трогали, а верующих, шедших в костёлы, частенько били — просто так, ради развлечения. Женщин на улицах тоже что-то не видно: скорее всего, на то имелась веская причина… Словом, поляки полной ложкой хлебали то, на что нарвалась их недальновидная верхушка, сделавшая ставку на шведов. Хорошо себя в этом бедламе чувствовал, пожалуй, только один из панов — Станислав Лещинский, да и то лишь оттого, что с ним бражничал сам Карл.

Шведы радовались. Шведы предвкушали новые виктории. Шведы уже обсуждали и заранее распределяли будущую добычу, которую собирались взять восточнее. В России.

— Самое неблагодарное дело — делить шкуру неубитого медведя, — усмехнулась Катя, послушав, о чём трепались каролинеры в местной приличной забегаловке. — Но мечтать не запретишь.

— Нелегко нам придётся, — сказал Мартин. — Что бы там ни говорили, а свеи — сила.

— А кто сказал, что будет легко? Просто, когда армия настроена именно так, как сейчас эти …победители, любая большая неудача затем воспринимается как крушение мира… Знаете, почему Карл так торопится с походом? У него в казне уже дно показалось. Расходы превышают доходы, даже с учётом пенсионов от французов и того, что он сумел прихватить здесь, в Польше. Если он кого-нибудь срочно не ограбит, содержать армию и флот скоро будет не на что.

— Так и взятое скоро закончится, — резонно заметил Мартин, покосившись на компанию подвыпивших шведов, увязавшуюся за ними следом. — Что далее делать-то будет?

— Попробует обчистить Великого Могола, — хохотнула Катя. В образе пана Владислава она часто улыбалась, подражая оставшемуся в Москве оригиналу. — Но, думаю, индусам можно спать спокойно.

Их не трогали только потому, что «пан Владислав» на публике болтал по-французски. Его изысканные манеры и версальские тряпки служили настоящий бронёй. Но от выпивших шведских пехотинцев лучше было держаться подальше. Встреча с отцом-иезуитом намечалась только через неделю, одиннадцатого ноября, лишние эксцессы ни к чему. Торнской истории за глаза хватило.

3

Зуб был белым и, насколько могла видеть Дарья, отменно здоровым. Это же прекрасно видел и Пётр Алексеевич. Но операцию по удалению оного всё же произвёл — в назидание, так сказать.

Всё началось с того, что один из нанятых немецких специалистов — молодой и весьма симпатичный человек — как-то посетовал в разговоре, что недавно женился, а жена постоянно недужит. Зуб, мол, болит и оттого ей приходится спать отдельно от супруга. «Зуб болит? — переспросил Пётр Алексеевич, которого хлебом не корми, дай попрактиковаться в прикладной стоматологии. — А пойдём к тебе домой, приятель, погляжу я на её зуб. Может, и помогу чем». Пользуясь тем, что дети по позднему часу спали в кроватках под присмотром нянек и статс-дам, Дарья увязалась за мужем. Всё-таки тоже врач, хоть и иной специальности. Щипцы-«пеликаны» у государя были с собой всегда, так что собираться долго не пришлось.

Точный диагноз супруги-медики поставили с первого взгляда: пресловутое inflammatio dolum, воспаление хитрости, то бишь. Только отговорка не самая обычная — не «голова болит», а «зуб нарывает». Молодая женщина, узрев стоматологические щипцы, едва не лишилась чувств, но всё же дала вырвать «проблемный» зуб. Затем ещё и выслушала от Петра Алексеевича краткую лекцию о послушании, которое обязана проявлять жена в отношении мужа.[4] Только после этого венценосные супруги покинули этот дом и сели в карету: не любил государь ходить пешком по Москве.

Трофей — вырванный зуб — Пётр Алексеевич забрал с собой, для пополнения своей стоматологической коллекции[5]. Это была ещё одна его причуда, притом, из числа вполне безобидных.

— А если бы она жаловалась на мигрень, ты бы ей голову оторвал? — не без иронии поинтересовалась Дарья, пока карета неспешно везла их с Кукуя в кремлёвскую резиденцию.

— Иным жёнам бы то не помешало, чтобы в разум прийти, — проговорил Пётр Алексеевич, глядя в окошко.

— Я поняла, что назидание о послушании — это был камень в мой огород, — ответила Даша. — Каюсь, виновата. Ослушалась твоего приказа. Но в той ситуации я не могла поступить иначе.

— Знаю, — не меняя тона ответил драгоценный супруг. — Оттого и не гневался на тебя. Но ты запомни, Дарьюшка: жизнь твоя мне дороже собственной… Без тебя бы там обошлись.

— Ты прав, Петруша…

Скандал в благородном семействе — он такой. Без криков, ругани и битой посуды. Все говорят тихо и вежливо, и все всё понимают… А перед глазами у Дарьи всё ещё стоит картина из недавнего прошлого: Фёдор Апраксин, настаивающий на немедленном отъезде её и детей в Москву.

— …И как, по-вашему, это будет выглядеть, Фёдор Матвеевич? — спросила она тогда. — Шведы на подходе, два полка лейб-гвардии в полном составе строятся в боевые порядки — а государь в отъезде, да ещё жену с детьми срочно отзывает… Вы представляете, как это ударит по боевому духу солдат?

— Не смею нарушить приказ государев, матушка. Сказано было — отправить вас и царевичей в Новгород, — ответствовал Апраксин. — Не упорствуйте. Пётр Алексеевич знает, что делает. Да и кто болтать станет? Поедете себе тихонечко, никто и не узнает про то.