Времена не выбирают (СИ) - Горелик Елена Валериевна - Страница 22

Там Россию попросту бы не услышали. Вплоть до 1709 года её не замечали, считая почти колонией Швеции, пусть ещё и не захваченной. После Полтавы скрип перьев был заглушен грохотом пушек, и информационную войну как таковую Пётр не вёл. Или вёл, но слабовато. А здесь повод начать подали пришельцы из «Немезиды», да ещё какой громкий: пленение короля Швеции, который перед тем одним ударом выбил из войны Данию и принудил Саксонию вести войну на истощение. И добро бы просто Карла взяли в плен — это сделала какая-то безвестная казачка!

Вот умора, не правда ли?

8

«…Заслугу пленения Каролуса возьмёшь на себя. Считай, что сие есть твой Орлеан, — говорил ей тогда Пётр Алексеич. — Вижу, поняла. Скажи ещё раз, точно ли ты девица?.. Ежели так, то хорошо. Сделаешь дело — сможешь служить далее, как пожелаешь, или замуж иди. Ежели солгала и медикусы сие установят — берегись. Костёр тебе избавлением покажется…»

Кате в этом плане опасаться было нечего: при таких физических данных и «сдвиге по фазе» с ней попросту боялись связываться — она действительно могла убить за попытку распустить руки. С пяти лет на лыжах, с пятнадцати — на полигонах и в окопах. Высокая, тренированная, злая. А ещё у неё есть брат — здоровенный молодой мужик с реальным боевым опытом, который одним своим видом отпугивал от сестёр любого потенциального ухажёра. Катя от этого не страдала совершенно, и не задумывалась о собственном будущем. Шла война, а там не знаешь, увидишь ли завтрашний рассвет. Иные в таких обстоятельствах, наоборот, старались завести семью, а то и пускались во все тяжкие — мол, одним днём живём. Но они не были безумными.

А Катя — была. Потому что как иначе назвать человека с убитой душой? Счастье ещё, что способность логично мыслить сохранила, да кое-какие моральные ориентиры, привитые родителями.

«Безумие, но в нём своя система, как говаривал товарищ Гамлет, — подумала она, уже засыпая на большой охапке соломы, заменявшей здесь гостевую постель — чай, не в люксе остановились. — Кому-то сдвиг мешает жить, мне наоборот — помогает… Да, уж. Что бы я делала, если бы не вписалась в планы нашего реформатора по всем параметрам? Курила бы бамбук?»

Если Орлеанская дева со всеми её видениями имела чёткий духовный подтекст, то в век, когда уже воцарилось рациональное мышление, религиозный аспект «не зайдёт». Здесь давно отгремела Тридцатилетняя война, когда люди воочию увидели, что веру можно менять как перчатки, в зависимости от политической целесообразности. В эпоху цинизма… простите, государственных интересов, как их понимал незабвенный кардинал Ришелье, и герой газетных полос должен быть таким же: жёстким, циничным и, как ни странно, патриотичным. Притом, он обязан быть ещё и непохожим на всех, эдаким апельсином на снегу. «Казак-девица» на эту роль вполне подходила. Но и тем, кто ещё жил старыми представлениями, этот герой тоже должен был угодить, а значит, образ девы обязан быть непорочным. Чтобы любая медкомиссия могла это подтвердить. А в том, что Пётр пригонит лекарей, толпу знатных баб, и устроит нечто, подобное учинённому Жанне д’Арк осмотру, сомнений не было. Ему нужен был железобетонный фундамент под образ «русской девы», которая не иначе, как волей Господней вырвала победу из рук шведского короля.

«Я не Карлус Французский, благодарным быть умею, — сказал ещё государь. — Знаю, чего попросишь. Всё устрою, только послужи, как надобно…»

Вот как ему объяснить, что таких, как она, быть не должно? И что он не в силах вернуть её в двадцать первый век?

Ладно, бог с ним и со всеми его идеями. Повозить Карла физиономией по условному столу — дело полезное. Над ним будет потешаться вся Европа за компанию с Османской империей — примерно так же, как потешались над самим Петром в известной истории после Нарвы. Но, немного изучив шведа, Катя была абсолютно уверена, что он, обсмеянный, начнёт бушевать и полезет в большую войну с Россией намного раньше 1708 года, не подготовившись столь тщательно. У него не будет столько финансовых возможностей, как в известной истории, поскольку земель и доходов у Швеции станет несколько меньше, а ручеёк французских субсидий усохнет. Зато он наверняка сумеет взбудоражить подданных идеей реванша. И вот тут ему в хвост с гарантией вцепится Август Саксонский, которому шведская военная гегемония уже поперёк горла стоит. Если удастся ещё уговорить датчан снова начать военные действия против Швеции, и склонить к тому же пруссаков, то Карлу будет чем заняться по пути в Россию. Но в любом случае года три-четыре как минимум, а при хорошем раскладе все пять лет у Петра для подготовки будут.

Вот тут должна будет случиться Полтава, или куда там черти Карла на этот раз занесут. Иначе — полный провал. Армия нового строя и флот нужны как воздух. Ну, и кое-какие ништяки, которые помогут хоть немного облегчить эту задачу.

И уже на грани бодрствования и сна пришла мысль: зачем Август Саксонский в той истории всё-таки виделся с Петром после Нарвы? Что они обсуждали тогда, если русская армия и сам Пётр к тому времени стали посмешищем? Может быть, эпикуреец Август был гораздо умнее, чем казался позднейшим историкам, и понимал реальный потенциал России?

Бог весть. «Немезида» теперь живёт в другой истории. Конечно, они попытаются сделать её чуточку лучше.

[1] Плащ, надеваемый в холодное время года поверх форменных кафтана и камзола.

Глава 5. Приговор суда

1

Этот огромный, как ему казалось, город совершенно не был похож на Стокгольм. Но не был он и вонючим становищем дикарей, как расписывали учителя. Вряд ли Карл захотел бы здесь жить, но Москва однозначно не была каким-то захолустьем.

Всё в точности так, как говорила та ужасная девица: «Мы не хуже и не лучше вас. Просто другие. И либо вы это принимаете, либо воспитательные беседы будут продолжаться…»

Карл не знал, что «брат Петер» чуть более полутора лет назад издал указ «О наблюдении чистоты в Москве и о наказании за выбрасывание сору и всякого помёту на улицы и переулки». Большую часть мусора стали вывозить за город и закапывать. И случилось чудо: столица России действительно начала очищаться от смрада, характерного для всех европейских столиц того времени. Ну, а как иначе, если за засорение улиц били и по спине, и по карману: десять рублей для большинства обывателей были неподъёмно большой суммой.

Его, как почётного пленника, поместили в одном из зданий Кремля, находившемся внутри крепостных стен. Однако тюрьма остаётся тюрьмой, даже если отделана с языческой роскошью, а к столу подают изысканные блюда. Более всего Карла раздражал колокольный звон, плывший над городом перед каждым богослужением. Для него это было чересчур, да и количество церквей внушало одновременно и почтение, и неприязнь.

Портрет Карла Двенадцатого в 1700 году.

Переговоры о размерах выкупа завершились вчера поздно вечером. Русский царь явно торопил события: со времени приезда в Москву и недели ещё не прошло. Посредником выступал этот прощелыга, Август Саксонский, которого Карл мысленно пообещал ограбить до нитки, чтобы возместить ущерб, нанесенный позорным пленом. Правда, за его плечами совсем не бедная Речь Посполитая, но чем богаче враг, тем весомее будет добыча, не так ли?..

«Меня не смогли победить на поле боя, — думал швед, — разглядывая в окно с мутноватыми стёклами заснеженный внутренний двор, где было полно солдат. — Взяли лишь хитростью и обманом. Я ещё посмотрю, каковы будут эти московиты, когда армия встанет против армии!»

Время от времени среди солдат мелькали хорошо знакомые пятнистые мундиры. Тогда Карл отходил подальше от оконного проёма, чтобы не злиться. Бессильный гнев разлагает душу, а поскольку он сейчас ничего с этим поделать не может, то хотя бы оградит себя от лицезрения столь ненавистных людей.

Они ещё встретятся — на поле битвы. И тогда, без всякого сомнения, станет понятно, с кем Бог.

2

— Во-он то окошко — видишь? Там и держат нашего Карлсона, почти что на крыше.