За городом - Дойл Артур Игнатиус Конан - Страница 27

— Слава Богу, — сказала с жаром Клара.

— Сумма долгов меньше, чем я думал, и у нас оказалось денег более, чем нужно. Нам можно было очень легко устроить это дело.

— Легко! — доктор нахмурился и начал говорить холодным тоном. — Я думаю, Гарольд, что вам лучше бы принять от меня эти деньги, чем те, которые кажутся вам приобретенными так легко.

— Благодарю вас, сэр. Если бы мне пришлось занимать деньги, то я конечно, занял бы у вас. Но эта самая сумма, пять тысяч фунтов стерлингов, есть у моего отца, и как я сказал ему — я уже должен ему так много, что меня не будет упрекать совесть, если я буду должен ему еще больше.

— Не будет упрекать совесть? Но ведь есть такие жертвы, до которых сын не должен допускать своих родителей.

— Жертвы! Что вы хотите этим сказать?

— Неужели же вы не знаете, каким способом были приобретены эти деньги?

— Даю вам честное слово, доктор Уокер, что я решительно ничего не знаю об этом. Я спрашивал у отца, но он не хотел мне сказать.

— Я так и думал, — сказал доктор, лицо которого прояснилось. — Я был уверен, что вы не такой человек, который для того, чтобы поправить свои денежные дела, готов пожертвовать счастьем матери и здоровьем отца.

— Господи, Боже мой! Что такое вы говорите?

— Справедливость требует, чтобы вы знали об этом. В эти деньги была обращена пенсия вашего отца. Благодаря этому он дошел до бедности и намерен отправиться опять в плавание и зарабатывать себе кусок хлеба

— Отправиться в плавание? Это невозможно!

— Это верно. Чарльз Уэстмакот сказал об этом Иде. Он был вместе с вашим отцом в Сити, когда тот носил эту несчастную пенсионную книжку от одного комиссионера к другому и старался продать ее. Наконец, это ему удалось, и вот откуда деньги.

— Он продал свою пенсию! — воскликнул Гарольд, закрыв руками лицо. — Мой дорогой старый отец продал свою пенсию!..

Он бросился опрометью из комнаты и быстро вбежал туда, где сидели его родители.

— Я не могу взять чека, отец, — закричал он. — Лучше банкротство, нежели это. О, если бы только мне был известен ваш план! Мы должны вернуть назад пенсию. О, мама, мама, неужели же вы меня считали таким эгоистом?! Дайте мне чек, папенька, и я нынче же вечером повидаюсь с этим человеком, потому что я скорее издохну, как собака в канаве, чем возьму хоть пенни из этих денег.

Глава XVI

Полночный посетитель

В то время, когда на этих трех подгородных дачах разыгрывалась трагикомедия, когда на сцене повседневной жизни быстро сменялись любовь, веселье и страхи, свет и тени, когда эти три семьи, соединенные судьбою, шли вместе по жизненному пути, влияли одна на другую и вырабатывали себе, каждая по-своему, странные цели человеческой жизни, которых трудно достигнуть, — были и такие лица, которые внимательно следили за каждою сценою этого представления и строго критиковали игру каждого актера. Через дорогу, в доме за зеленою решеткой, с лужайкой, на которой была подстрижена трава, сидели, спрятавшись за драпировками своих обвитых ползучими растениями окон, две старушки — мисс Берта и мисс Моника Вильямc и смотрели, точно из театральной ложи, на все то, что происходило перед их глазами. Возрастающая дружба трех семей, помолвка Гарольда Денвера с Кларой Уокер и Чарльза Уэстмакота с ее сестрой, опасное влияние, которое имела вдова на доктора, предосудительное поведение обеих мисс Уокер и огорчение, которое они причиняли отцу, — все это было замечено старыми девами. Берта, которая была помоложе, улыбалась или вздыхала, говоря о влюбленных, а Моника, старшая, хмурилась или пожимала плечами, говоря о старших. Они каждый вечер говорили о том, что видели, и благодаря соседям их собственная скучная, бесцветная жизнь оживилась и приняла некоторую краску, подобно тому как отражается на белой стене свет маяка.

А теперь им на старости лет было предназначено судьбою испытать такое тревожное чувство и быть свидетельницами такого достопамятного происшествия, с которого они потом начали считать года.

Ночью, в тот самый день, когда случились рассказанные нами в предыдущей главе события, мисс Монике Вильямc, которая не спала и ворочалась на своей постели, вдруг пришла в голову мысль, которая заставила ее подняться с испугом и трепетом и сесть на кровати.

— Берта, — сказала она, схватывая за плечо свою сестру, — я оставила окно, выходящее на дорогу, открытым.

— Нет, Моника, наверное нет!

Берта также поднялась, села на постели и дрожала из сочувствия к сестре.

— Я уверена в этом. Ты помнишь, я позабыла полить горшки с цветами и отворила окно, и в это самое время Джэн позвала меня, чтобы спросить насчет варенья, а после этого я так и не входила в комнату.

— Господи, Боже мой, Моника, это милость Божия, что нас не убили в постели! На прошлой неделе ограбили один дом в Форест Гилле. Не сойти ли нам вниз, чтобы запереть его?

— Я боюсь идти вниз одна, моя милая, пойдем вместе со мной, Надень свои туфли и капот. Не нужно брать свечки. Ну, Берта, пойдем вместе!

Два маленьких белых пятна начали пробираться наугад в темноте; лестница заскрипела, дверь издала звук, похожий на визг, и они подошли к окну, выходящему на дорогу. Моника потихоньку затворила это подъемное окно и заперла его на задвижку.

— Какая чудная лунная ночь! — сказала она, смотря из окна. — Можно видеть все так ясно, как днем. Как все спокойно и тихо в этих трех домах через дорогу! Право, грустно смотреть на записку на номере первом, что эта дача отдается внаймы. Жильцам во втором номере будет очень неприятно, когда выедут из первого номера. По-моему, пусть бы лучше уезжала эта ужасная женщина в коротенькой юбке с ее змеей, та, которая живет в третьем номере. Но,., о, Берта, посмотри, посмотри, посмотри!

Ее голос вдруг понизился до шепота и дрожал, и она указывала на тот дом, который занимали Уэстмакоты. Ее сестра разинула рот от ужаса и стояла, крепко ухватив за руку Монику и смотря в том же направлении.

В комнате с окнами по фасаду был какой-то свет, — слабый колеблющийся свет, как будто бы от маленькой или от восковой свечи. Штора была опущена, но свет тускло светил через нее. Снаружи, в саду стоял какой-то человек, повернувшись спиною к дороге, и в освещенном четырехугольнике вырисовывалась вся его фигура: он положил обе руки на выступ окна и немножко наклонился, как будто стараясь разглядеть, что делается за шторой. Он стоял так спокойно и так неподвижно, что они могли бы совсем не заметить его, если бы не было этого предательского света за шторой.

— Ах, Господи! — сказала с ужасом Берта, — ведь это — вор.

Но ее сестра поджала губы с суровым видом и покачала головой.

— Посмотрим, — прошептала она, — Может быть, что-нибудь и похуже.

Быстро и бесшумно этот человек выпрямился во весь рост и начал медленно поднимать раму подъемного окна. Затем, поставив одно колено на окно и осмотревшись кругом, чтобы убедиться, не видит ли его кто-нибудь, он влез в комнату. В то время, когда он лез, он должен был отодвинуть штору, и тогда обе зрительницы увидали, откуда шел свет. Посредине комнаты, неподвижно, точно статуя, стояла миссис Уэстмакот с зажженной восковой свечкой в правой руке. Они на минуту увидали ее суровое лицо и ее белый воротничок. Затем штора приняла опять свое прежнее положение, и обе эти фигуры исчезли за ней.

— Ох, эта ужасная женщина! — воскликнула Моника. — Эта ужасная, ужасная женщина! Она ждала его. Ты видела это своими глазами, сестрица.

— Потише, милая, потише; и слушай, — сказала ее собеседница, которая была добрее ее.

Они опять подняли раму своего окна и стали наблюдать, спрятавшись за драпировки.

Долгое время в доме было совершенно тихо. Свет был все на том же месте, как будто бы миссис Уэстмакот продолжала стоять неподвижно в одной и той же позе, но время от времени по шторе пробегала какая-то тень, и это как будто бы указывало на то, что полночный посетитель ходил взад и вперед по комнате. Один раз они ясно видели его фигуру, он протягивал руки, как будто умолял о чем-то. Затем послышался какой-то глухой звук, крик, шум, как будто что-то упало, свеча погасла, и какая-то черная фигура опрометью побежала по саду при лунном свете и исчезла в кустах на противоположной стороне.