Эликсиры Эллисона. От глупости и смерти (сборник) - Эллисон Харлан - Страница 75

Луна вернулась. Недавно она была полной, а теперь стала молодой. Ветер стих. Он отнес меня туда, где я должен был оказаться. Грунт просел. Годы облетели, словно шелуха.

Я стоял один на заднем дворе дома 89 по Хэрмон-драйв. Снег стал глубже. Дом был тем же самым, но выглядел иначе. На нем не было свежей краски. Великая Депрессия закончилась совсем недавно, и денег по-прежнему не хватало. Он не производил впечатления совсем уж обшарпанного, но через год-другой отец его покрасит. В светло-желтый цвет.

У окна нашего обеденного уголка рос сумах. Он питался лимской фасолью, супом и капустой.

«Будешь сидеть, пока не съешь все до последней капли. Мы не выбрасываем еду. Ты знаешь, что в России голодают дети?»

Я спрятал драгуна в карман пальто – малыш поработал на славу. Я обошел дом и улыбнулся, увидев у боковой двери деревянный ящик для молока. Утром, очень рано, молочник оставлял там три бутылки молока в кварту каждая. Но прежде, чем их заносили в дом таким холодным декабрьским утром, сливки приподнимали на дюйм маленькие картонные крышечки над горлышками бутылок.

Гравий о чем-то шептал под моими ногами. Улица была пустынной и холодной. Я стоял во дворе около большого дуба и рассматривал дом.

Он выглядел таким же. Как будто я никогда и не уезжал отсюда. Я заплакал. Здравствуй!

Гас качался на качелях на детской площадке. Я смотрел сквозь решетку забора около начальной школы Латорпа, как он, стоя на сидении, крепко сжимал руками веревки и приседал на своих маленьких ножках. Он был меньше, чем я запомнил его. Гас не улыбался, пытаясь раскачаться посильнее. Для него это занятие было очень серьезным.

Наблюдая за Гасом через ограждение из проволочной сетки, я чувствовал себя счастливым. Почесывал сыпь на правом запястье, курил сигарету и был счастлив.

Я увидел их только после того, как они выбежали из тени кустов и устремились прямо к нему.

Один из них выскочил вперед и схватил Гаса за ногу, пытаясь стащить с сидения как раз в тот момент, когда качели опустились вниз. Гас сумел удержаться, но цепочки, на которых были закреплены качели, сильно изогнулись, и когда качели пошли вверх, они ударились о столб металлического каркаса.

Гас упал, уткнувшись лицом в землю, затем попытался сесть. Мальчишки проскочили под раскачивающимися качелями и окружили Гаса в тот момент, когда тот все-таки сумел встать. Джек Уилдон подошел к нему. Я помнил Джека Уилдона.

Он был выше Гаса. Они все были выше Гаса, но Уилдон – еще и мощнее. Я видел, как вокруг него сгущаются тени, предрекающие этому мальчику однажды превратиться в мужчину с пивным животом и толстыми руками. Только его глаза навсегда останутся такими же.

Он положил ладонь на лицо Гаса и с силой толкнул его. Гас отшатнулся, наклонился и бросился на него, втянув голову в плечи и выставив вперед маленькие кулаки, которые он прижимал к себе. Он ударил Уилдона в живот и сцепился с ним. Они дрались, словно два неумелых боксера из бойцовского клуба, поднимая вокруг себя пыль.

Один из мальчишек, стоявших в кругу, выбежал и сильно стукнул Гаса по затылку. Гас отвернул голову от живота Уилсона, и в ту же секунду Уилсон ударил его по губе. Гас заплакал.

Когда это случилось, я застыл на месте, но Гас плакал.

Я осмотрел забор и увидел дыру справа от себя. Выбросив сигарету, я пошел вдоль забора, оглядываясь по сторонам. Пробравшись через дыру, я побежал к ним через все бейсбольное поле наискосок к площадке с качелями. Они уже повалили Гаса и пинали его ногами.

Завидев меня, они бросились наутек. Джек Уилдон задержался, в последний раз пнул Гаса в бок и тоже убежал.

Гас лежал на спине с перемазанным грязью лицом. Я наклонился и поднял его. Он не двигался, но серьезно не пострадал. Я крепко прижал его к себе и понес к кустам, росшим на небольшом возвышении сбоку от игровой площадки. Там мы скрылись ото всех среди прохладной зелени, я уложил его на землю и платком вытер ему лицо. У него были ярко-голубые глаза. Я убрал прямые каштановые волосы, закрывавшие его лицо. Он носил подтяжки. Одна из резинок, поддерживающая брюки, порвалась. Я отстегнул ее.

Он открыл глаза и снова заплакал.

В груди у меня отчего-то стало больно.

Он стал шмыгать носом, пытаясь перевести дух. Хотел что-то сказать, но изо рта доносились только нечленораздельные звуки, которые вырывались из груди вместе с воздухом и болью.

Затем Гас все-таки сел и вытер сопливый нос тыльной стороной ладони. Он уставился на меня. В его взгляде была паника, страх, смятение и стыд из-за того, что его увидели таким.

– Он ударил меня сзади, – сказал Гас, всхлипывая.

– Знаю. Я видел.

– Это вы их спугнули?

– Да.

Он не поблагодарил меня. В этом не было необходимости. У меня заболели бедра от сидения на корточках. Я уселся на землю.

– Меня зовут Гас, – сказал он, стараясь быть вежливым.

Я не знал, какое имя ему назвать. Я собирался представиться первым попавшимся, которое придет мне в голову, но невольно проговорил:

– Моя фамилия Розенталь.

Он, похоже, сильно удивился.

– И моя тоже. Гас Розенталь!

– Вот ведь история! – проговорил я. Мы улыбнулись друг другу, и он снова вытер нос.

Я не хотел встречаться с матерью или отцом. У меня о них осталось достаточно воспоминаний. Большего мне и не было нужно. Я хотел побыть с Гасом. Но однажды ночью я пробрался на задний двор дома номер 89 по Хэрмон-драйв через пустыри, которые впоследствии застроили домами.

Я стоял в темноте и смотрел, как они обедали. Там был мой отец. Я и не помнил, что он был таким красивым. Мама что-то говорила ему, а он кивал и ел. Они сидели в обеденном уголке на кухне. Гас играл с едой.

«Не размазывай еду по тарелке, Гас. Ешь, иначе тебе не дадут послушать “Люкс-радио представляет Голливуд”».

«Но они же передают “Рассветный патруль”!».

«Вот и не размазывай еду по тарелке!»

«Мама, – пробормотал я, стоя на холоде. – Мама, в России дети голодают. – А затем добавил, опоздав на тридцать пять лет: – Ты забыла свой второй аргумент, мама».

Я встретил Гаса в центре города у газетного киоска.

– Привет.

– Ой. Здрасьте.

– Покупаешь комиксы?

– Угу.

– Ты читал «Человека-Куклу» или «Парня из загробного мира»?

– Ага, очень интересные. Но они у меня уже есть.

– Только не последние выпуски.

– Еще как есть!

– Спорим, у тебя выпуски прошлого месяца? Продавец ведь только начал расставлять новые комиксы.

Мы стояли и ждали, пока владелец газетного киоска, вооружившись тяжелыми кусачками, распаковывал стопки журналов и сверял их с длинным, распечатанным на мимеографе списком, который прислал ему дистрибьютор. И я купил Гасу «Аэробоя», «Джингл-Джангл комикс», «Синего Жука», «Чудо-комиксы», «Человека-Куклу» и «Парня из загробного мира».

Затем повел его в кафе «Айсли», и мы съели там мороженое с горячим шоколадным сиропом. Его подавали в высоких, похожих на тюльпаны стаканах, а сироп был в маленьком кувшинчике. Когда официантка ушла, чтобы принести мороженое, Гас посмотрел на меня и спросил:

– А откуда вы знаете, что я люблю дробленые орешки, но не люблю взбитые сливки и вишню?

Я откинулся на высокую спинку своего сидения и улыбнулся ему.

– Гас, чем ты хочешь заниматься, когда вырастешь?

Кто-то опустил монетку в музыкальный автомат, и Гленн Миллер запел «String of pearls».

– Так ты никогда об этом не задумывался?

– Нет, ага. Мне нравится рисовать, может, комиксы буду рисовать.

– Хорошая идея, Гас. На рисовании можно отлично заработать. – Я обвел взглядом кафе-мороженое, посмотрел на рекламные плакаты «Кока-колы», на которых были изображены хорошенькие девушки с локонами до плеч, нарисованные художником по имени Гарольд У. Макколи, чей стиль будет знать весь мир, в отличие от его имени.

Гас удивленно смотрел на меня.