Князь Голицын (СИ) - Лифановский Дмитрий - Страница 69

«В объятьях смерти день застыл,

И наши тени встали в тень.

Над нами плачет Серафим,

А дома зацвела сирень.

Над нами плачет Серафим,

А дома зацвела сирень.»

Туманное облако за спиной конюха медленно приняло вид цветущей сирени. Егор Кузьмич встал на одно колено, и глядя на присутствующих ничего не выражающим взглядом стал пересыпать пыль в ладонях, как будто это прах. И продолжил петь:

«Смерть дописала свой дневник,

Кровавый вечер умирал.

Он в душу мне насквозь проник,

Он рядом кровью истекал.»

Егор Кузьмич оглянулся на сирень за спиной. Раздался раскат грома, как будто ударил колокол. И оказалось что это и не сирень вовсе, а старая, заброшенная церковь. Со свалившейся, всей в дырах и потеках грязи маковкой. Проемы церкви смотрели на мир страшными провалами разбитых окон и дверей. И вокруг рокотал гром как тревожный набат.

- Петр Алексеевич остановитесь! - воскликнул отец Иоанникий, пытаясь выбраться из-за стола, и броситься во двор к пошедшему в разнос Петру. Все увидели творящиеся с Петром изменения. Создавалось впечатление, что Петр постоянно изменялся, не останавливаясь ни на одном из телесных состояний, и постоянно теряя свою телесность. Стало видно как он стал светиться еще сильнее, и периодами, на короткое время становился прозрачным. А крылья у него за спиной теряли дымчатый вид, и становились такими же прозрачными, представляя собой единое целое с телом Петра.

- Петр! - испуганно закричала Елизавета Петровна, одновременно стараясь закрыть Ольгу Константиновну и Александру Георгиевну, от взгляда светящихся и ничего не выражающих глаз сына. В этих глазах было буйство стихии, но не человеческие эмоции. Петр на мгновение опять принял прежний вид, и только яркое свечение выдавало неестественность происходящего.

- Матушка. - пророкотало вокруг. Но песня повела дальше, только пели уже Егор Кузьмич и Петр:

«Я рано утром, до зари,

С моим врагом в раю гулял.

Клялись мы в дружбе на крови,

А дома колокол упал.»

Раздался особо сильный удар грома похожий на удар колокола упавшего на землю. В это время все в имени почувствовали дрожь земли, как будто действительно упало что-то тяжелое и большое.

- Какой сладкий вкус у страха — пророкотал Петр снова обретя телесность.

- Детей пожалей ирод! - Петр, да что же с тобой твориться? - прозвучал одновременно крик бабки Марфы и мамки Николаевны. Они вместе вышли вперед и закрыли собой присутствующих.

- Мамка, бабка Марфа у вас неправильный страх. Нет, не умеете вы бояться. Не то что там. - Петр указал рукой на возвышенность стоящую в отдалении — там правильный, вкусный страх. Липкий, на зависти и презрении замешанный.

Дядька Николай переглянулся с вахмистром Елисеевым. Елисеев только бровью успел повести как пять казаков запрыгнув на коней, умчались из имения. А Петр поглядел на стоящих в отдалении казачка и Ольгу Николаевну. Казачек выступил вперед закрывая Ольгу Николаевну. Ольга Николаевна прижалась к нему со спины и обняв, не отпускала его от себя. И не давая возможности, принять участие в защите жильцов имения.

- Николка, неправильно ты боишься. - и сделал шаг к ним. Бабка Марфа и мамка опять встали на пути у Петра. - Ты ведь не за себя боишься, а за нее. А избранница твоя за кого боится? Ну как можно бояться за тебя, ты же воин. Нет, это не страх в вас говорит. Это любовь.

И опять Петр стал полупрозрачным, снова пытается развернуть крылья во всю ширь. И опять его повела песня:

«В объятьях смерти день застыл,

И наши тени встали в тень.

Над нами плачет Серафим,

А дома зацвела сирень.

Над нами плачет Серафим,

А дома зацвела сирень.»

Петр снова потерял свою прозрачность и стал смотреть на возвышенность. - Неправильный страх взял вкусный страх. Они его увозят от меня! Зачем?

Петр увидел матушку прикрывающую Ольгу Константиновну и Александру Георгиевну. - Матушка? Сестренка? Зачем вы боитесь? Вы мои! Вас никто не сможет обидеть! Уничтожу!

Петр каким то текучим и мягким движением обошел мамку с бабкой Марфой. И приблизился к Александре Георгиевне, присев перед ней пророкотал — Сестренка, не надо бояться. Ты все равно не правильно боишься. Поверь, тебя здесь никто не обидит. - И поднявшись огляделся вокруг — Кого вы боитесь? Не волнуйтесь я найду его. - и резко стал прозрачным.

Откуда-то со стороны к нему подбежала внучка бабки Марфы и взяла за руку. - Варенька! — раздался крик бабки Марфы

- Петр Алексеевич, — позвала она Петра — не надо нас пугать. Пожалуйста.

Петр обрел цвета тела — Малышка? Разве я вас пугаю? Вспомни мы же с тобой песню пели для бабушки? Ты хочешь что бы я ушел?

Со слезами на глазах внучка вцепилась в Петра — Вы прозрачный весь! - заревела она — И другим стали. И Федору помощь ваша нужна. Давайте лучше я буду с вами песни петь? Они добрые и красивые. Только не надо этих страшных песен.

- Песня. - Петр поднял малышку на руки и в несколько шагов оказался у бабки Марфы. Передав ее в руки бабки, перешел к Егору Кузьмичу в центр двора:

«В объятьях смерти день застыл,

И наши тени встали в тень.

Над нами плачет Серафим,

А дома зацвела сирень.

Над нами плачет Серафим,

А дома зацвела сирень.»

Песня закончилась сразу, без переходов. Егор Кузьмич упал без сознания. А Петр стал смотреть на свои полупрозрачные руки — Слишком много веры. - произнес он и посмотрел на отца Иоанникия — Очень много веры. Почему все так?

Окружающие заметили что Петр когда следит за собой, становится нормальным и даже может вести диалог с окружающими. Но стоит только отвлечься, и он сразу становится полупрозрачным и чужим. Матушка кинулась к нему и прижала его к своей груди — Петенька, ты только держи себя в руках. Я с тобой. Все будет хорошо.

Петр снова стал полупрозрачным — Опять неправильный страх. Это не страх. Это любовь. К кому? Ко мне? Матушка, ты хочешь что бы я стал таким каким и был? - и рассмеялся — Не возможно прошлое вернуть назад. Мы всегда меняемся. Но посмотрим, это интересно.

Петр начал смотреть на свои руки. Неожиданно он стал светиться очень ярко и полностью потерял свою полупрозрачность. Постояв немного и с какой-то детской обидой посмотрев на мать спросил — Что это? - И упал там где стоял, больше не двигаясь.