Свидетель Мертвых - Эддисон Кэтрин - Страница 48

Я ответил на том же языке:

– Ваша доброта делает меня счастливым.

– Вы говорите на нашем языке?! – с восторгом воскликнула она.

– Совсем немного, – ответил я.

– Все равно, это замечательно, – сказала она и добавила, обращаясь к Пел-Тенхиору: – Этот твой друг мне нравится.

Мое лицо вспыхнуло как от огня, а Пел-Тенхиор произнес:

– Матушка, не мучай оталу Келехара.

Она рассмеялась.

– Прошу прощения, отала. Приятного аппетита.

Глядя на сына, она резким тоном добавила какую-то непонятную мне фразу и вернулась в кухню.

Пел-Тенхиор перевел:

– Она сказала, чтобы я не ссорился с вами.

– Это часто происходит, когда вы ужинаете со своими знакомыми? – спросил я таким тоном, словно был придворным и вел светскую беседу.

– Здесь случались грандиозные скандалы, – уклончиво ответил Пел-Тенхиор.

Какое-то время мы ели молча. Обоняние не обмануло меня, суп оказался восхитительным; хлебцы были свежими и хрустящими, к ним подали мягкий белый бариджанский сыр.

Внезапно Пел-Тенхиор заговорил:

– Поверьте мне, я просто нуждался в компании, и ничего больше. Вы так спокойны, в отличие от большинства моих знакомых.

– Я спокоен? – с сомнением переспросил я. Неужели он угадал мое волнение и нарочно лжет мне? Может быть, он сказал это на всякий случай, чтобы ему тоже не пришлось признаваться в своих чувствах?

– Оперные певцы, – вздохнул он и закатил глаза. – Для них заноза в пальце – трагедия в пяти актах. И в большинстве своем они без умолку болтают, болтают, болтают. – Он изобразил пальцами движение челюстей и рассмеялся. – Я не лучше, но вы, наверное, это уже заметили.

Я ничего не сказал, и он снова расхохотался.

– Сейчас по сценарию вы должны были уверять меня в обратном, но я рад, что вы были честны со мной.

Я почувствовал, что обязан что-то ответить, и пробормотал:

– Я нахожу общение с вами познавательным.

– Будем считать, что это комплимент, – сказал Пел-Тенхиор, но при этом ослепительно улыбнулся.

Когда я вернулся домой, у меня так сильно дрожали руки, что мне не сразу удалось вставить ключ в замочную скважину.

Я вошел в квартиру, повесил на место сюртук, сел на кровать, и меня всего затрясло, как в лихорадке. Я сделал над собой усилие, снял обувь и скорчился у стены. Сглотнул ком в горле, свернулся калачиком, как соня в гнезде, и стал ждать, когда это пройдет. В конце концов я уснул, и мне снились призраки с Холма Оборотней. У всех было лицо Эвру.

Я проснулся с дикой головной болью и, взглянув на себя в зеркало, увидел, что глаза у меня налиты кровью, словно я не спал всю ночь.

Я умылся, заплел волосы в тугую косу и пошел в «Дерево Ханево» завтракать. Я заказал чайник крепчайшего орчора на две чашки. Чая было недостаточно, но приходилось довольствоваться тем, что есть.

Богини были снисходительны ко мне в то утро, хотя я не заслужил этого: в контору никто не пришел. Когда наступил полдень, мне была противна сама мысль о еде; я подумал, что надо бы пойти в Оперу, но не знал, что сказать Пел-Тенхиору. Честно говоря, я уже не мог сообразить, о чем расспрашивать других свидетелей. Прежде всего, мне нужно было добыть информацию о привычках мин Шелсин, касавшихся карточной игры: как часто она играла, сколько проигрывала. Неужели она оставляла в игорных домах все, что получала в ломбардах за драгоценности? Скорее всего, да, но у меня все равно не было гипотез относительно причин убийства и тем более относительно личности убийцы.

Возможно, покровители певицы могли сообщить мне кое-что на этот счет.

До сих пор я откладывал разговоры с поклонниками в надежде на то, что в этом не будет необходимости, что я смогу найти убийцу и без них. Мне очень не хотелось соваться в мир аристократов и богачей. Но эта надежда с самого начала была тщетной; я понимал, что мне нужно побеседовать с Боравой Корешаром и выяснить, что он знает о последних часах жизни Арвене’ан Шелсин.

По опыту своих прошлых расследований в Амало я знал, что для разговора с покровителями мин Шелсин следует подстеречь их где-нибудь вдали от дворцов и бдительных стражей наподобие мера Дравенеджа. Также я знал, что богачи обычно проводят время в модных чайных на улице Генерала Шулихара: в «Удачливом поросенке», «Вьющейся лозе» и, конечно же, в императрице всех чайных, старейшем заведении Амало, которое называлось «Шолави». Я не мог позволить себе выпить чаю в «Шолави» и часто сожалел об этом.

Даже мой лучший шелковый сюртук выглядел в «Шолави» потрепанным. Я шел между столиками, высматривая покровителей мин Шелсин. Посетители хмурились, подергивали ушами, но никто не обращался ко мне с требованием сказать, что мне здесь нужно, не звал персонал, чтобы меня вышвырнуть. Наконец, за столиком в углу зала на первом этаже я заметил Бораву Корешара. Он играл в бокх с пожилым эльфом, пальцы которого были унизаны золотыми перстнями с изумрудами.

Я видел, что игра почти окончена (причем осмер Корешар проигрывал); найдя свободный столик, я сел и стал ждать.

Подошла официантка с белоснежными волосами и улыбнулась так, словно в эту чайную ежедневно заходили прелаты в поношенных сюртуках. Когда я сказал, что жду осмера Корешара, ее уши опустились, но она не ушла.

– Как вам будет угодно, отала, – сказала официантка. – Вам принести что-нибудь?

– Нет, благодарю вас, – отказался я. Она улыбнулась, поклонилась и отошла к соседнему столику, спросить, не нужно ли добавить кипятку.

Я прождал не больше четверти часа, прежде чем осмер Корешар с невеселым смехом опрокинул стаканчик для игральных костей и вынужден был признать свое поражение.

Мне было любопытно, даст ли аристократ понять, что заметил меня; но обменявшись парой коротких фраз со своим партнером по игре, он поднялся, подошел ко мне и представился:

– Я Борава Корешар.

– Меня зовут Тара Келехар, – сказал я, вставая, – я Свидетель Мертвых и провожу расследование гибели мин Арвене’ан Шелсин.

Его уши опустились, однако он не обратился в бегство.

– Чем я могу вам помочь?

– Насколько мне известно, вы последний, кто видел ее живой, – сказал я, внимательно наблюдая за его реакцией.

Он явно был потрясен – распахнул глаза и непроизвольно прижал уши к голове. Но мгновение спустя он вздернул подбородок и сказал:

– Уверяю вас, я ее не убивал.

– Я не обвиняю вас в убийстве, – заметил я. – Но мне нужно знать все, что вы можете сообщить о том вечере. Садитесь, пожалуйста.

Он упал на стул с таким видом, словно был благодарен мне за это любезное предложение, потом пробормотал:

– Мы… сначала мы поехали… Вам нужны все подробности?

– Да, – кивнул я.

– Сначала мы поехали в ее пансион; я ждал в карете, пока она переодевалась. Мы всегда так делали; мин Шелсин никогда не выходила по вечерам в том же платье, в котором репетировала.

Я подумал, что дело обстояло, скорее всего, наоборот: она не могла надевать в Оперу платья, которые воровала, чтобы носить в свободные вечера. Но я промолчал.

Осмер Корешар продолжал:

– Надо отдать ей должное: переодевалась она очень быстро. Говорила, что научилась этому в театре, ведь там приходится менять костюмы в ужасающей спешке. Когда она вернулась – на ней было зеленое бархатное платье с вышитыми манжетами, – мы поехали ужинать в «Харамани». Она была такой, как всегда. После ужина мы отправились в «Бонаши».

Это уже было кое-что. «Бонаши» был ближайшим игорным домом к чайной «Пес лодочника» – по крайней мере, ближайшим из тех, в которые отправилась бы мин Шелсин.