Царь Александр Грозный (СИ) - Шелест Михаил Васильевич - Страница 36

— «А если углубить и кое-где спрямить русло», — подумал Санька.

— Всё поняла с полунамёка, — сказала Марта. — Наши девоньки уже заселили все местные болота. Даже горячие. А вот водяного здесь нет, как и русалок. Но, может быть, это и к лучшему. При впадении в море этого рукава, образовался большой, заросший осокой и тиной лиман. Мы там не будем всё убирать, а наоборот заболотим озерцо. Чтобы русалки не завелись. Сложно с ними. Но проложим сквозь заросли канал чистой воды, который углубим.

— Правильно. И реки засадите по берегам болотными растениями, пригодными в пищу. Бедная тут растительность.

— Лесом бы засадить, — предложила кикиморка. — Но это не к нам, а к лешему.

— Да-а-а… Леса тут не хватает. Как там наш Мох Мохыч? Закончил ли дела в Ростове?

— Да разве ж он может все дела переделать, когда он над каждым деревцем, как над сундуком с драгоценностями, трясётся. Холит и лелеет. Они у него, как на дрожжах прут. Болота наши в устье Дона к рукам прибирает. Заросло уже там всё, поди!

— Не злись, — рассмеялся Александр, поглаживая уставшую кобылку по шее. — Надо будет, вырубим. Троим вашим, оставшимся в Ростове, болот хватит, чтобы не усохнуть. Да и дел им там с рисовыми полями по маковку. Тоже, слышал, за каждым кустиком ухаживают, как за детьми малыми.

Марта, что-то хотела возразить, но Санька прервал.

— И правильно делают. Рис всему голова.

— Я не об этом. Нельзя не выпускать воду из болота? У девочек сразу настроение падает, и они готовы кого-нибудь убить.

— Ты шутишь, я понимаю. Пусть на время переходят на другое болото. Пока рис соберут. Без этого он не заколосится. Трава это такая. Без пересыхания не даёт семян. Сама трава им нравится?

— Нравится. И как цветёт, и как пахнет нравится. Такие цветочки маленькие нежненькие, на волосинках висят, как глазики у раковин.

— Ну, так вот… Без осушения болот никак не зацветёт рис.

— Понятно. Я передам. Они ещё хотели бы, чтобы ты им разрешил самим высаживать рассаду. Можно?

— Да, бога ради, — пожал плечами государь. — Оборотни же помогают Лешему. И даже диких кабанов и коз подкармливают. Леса охраняют. Нормально это. Не будет лишнего времени дурью маяться, детишек да людишек в болота заманивать.

— Не делаем мы такого давно, — возмутилась, было, Марта, но, увидев насмешливый взгляд и улыбку Александра, поняла, что он так шутит.

— Всё! Надо привалить. Не хочу лишний раз силу раздавать. И так меня бог знает за кого принимают.

— Давай. И место хорошее. Песочек на берегу. Можно ополоснуться не по колено в глине.

Санька, вспомнив в каком болоте раньше жила Марта, рассмеялся. Кикиморка, прочитав его мысли, покраснела.

— Да, ладно тебе. Не хотел обидеть.

— Да-а-а… Все мы из тины и глины вышли. Одно слово, «болотныя», — сказала Марта, пропев последнее слово рязанским говором.

— Да, брось ты! Я сам из берлоги вылез. Медвежью сиську сосал.

Он усмехнулся и поправился:

— Медведицы сиську. Где там моя мамаша-медведица? — сказал он, вздыхая. — Да и брательник жив-ли?

— Живы, — успокоила кикиморка. — Чего им станется?

Привал получился хороший. На песчаном берегу разместилось всё Санькино воинство. Солдаты прошлись бреднями по реке, наловили рыбы, а заодно и помылись. К тому времени и вода в котлах вскипела. Поставили вариться стерляжью уху, и печь на шампурах рыбу. Дрова возили с собой, привязав их к лошадям в виде волокуш.

— Тут тоже надо бы болотца рисом засадить, — сказал мечтательно Александр, когда они сидели после ужина у реки. Солнце зашло, стрекотали цикады, высыпали звёзды. Комары ни Саньку, ни кикиморку не кусали. А что ещё нужно для счастья летним тихим вечером?

— Засадим. Девонькам только волю дай. Они любят выращивать рис.

— Ты говорила.

Им не нужны были слова, но они ими пользовались, чтобы не выглядеть необычно, ведь при общении им приходилось смотреть друг на друга. А когда люди молча смотрят друг-другу в лицо, это выглядит по меньшей мере странным.

Они въехали в Темрюк на следующие сутки после полудня. Князь с удовлетворением заметил стоящие напротив устья реки корабли и сразу направил коня к пришвартованному у причала трёхпалубному флагману. Санькина корабельная армада заполонила море до самого горизонта.

И каждый фрегат или шхуна были загружены снабжением для будущей армии Мустафы. Князь вывез из Ростова всё запасы мин, пороха, пушечных снарядов, амуниции, мечей и сабель. В случае нападения на Ростов городу оборонятся будет нечем.

Предупреждённый вахтенным матросом, флагман-капитан встретил государя на берегу сразу у трапа.

— Здравия желаю, ваше царское величество, — приветствовал адмирал государя, вскинув ладонь к треуголке.

— Здравия желаю, господин адмирал, — ответствовал Александр, сопровождая слова подъёмом руки к чалме. — Заждались, поди?

— Трое суток корабли драим с уксусом да воду фильтруем.

— То дело нужное. Чистота — залог здоровья. Балласты свежие?

— Свежие, государь.

— Смотри, Борис Глебыч! Не будет у тебя времени на перезакладку балласта. Если какой корабль в дерьме, так лучше его оставить тут в обороне Тамани, а груз переместить на сторожевики.

— Обижаешь, Александр Васильевич! Тридцать кораблей совсем свежие. Полным балластом уже в Ростове догружали. А другие, те что на турок пойдут, живность не возили. А те, что возили лошадок, те и повезут, потом вернутся, зачистятся и останутся тут в сторожах.

— Ну, добре! Готовы выступать?

— Готовы, ваше величество!

— Ну, тогда принимаю командование на себя! Свистать всех на верх! Труби отход и общий сбор.

Адмирал в удивлении вскинул брови, но ничего больше не спросил. Отдав необходимые команды, пропустил мимо себя поднявшегося по трапу государя и сам поднялся следом.

Сорокаметровая шхуна вскоре отвалила от причала, буксируемая четырьмя вёсельными ботами. Прижимной северный ветер долго не давал наполнить паруса и только на хорошем расстоянии от берега Александр дал команду «поставить грот и фок». Матросы на реях разом отпустили паруса. Те упали, набухли от ветра и шхуна бакштагом двинулась в сторону пролива.

— Хитрые крымцы убрали створы, — сказал Александр, когда шхуна вышла из-за мыса Ахиллеон. Он показал на противоположный берег едва виднеющийся вдали.

— Как ты видишь на таком расстоянии? — тихо пробормотал адмирал.

— На том берегу стоит маяк, с бронзовыми зеркалами отражающими солнечный свет. Он специально сделан многогранным, чтобы светить от восхода до самого заката. Сейчас его не видно. Значит нас уже ждут. Они не знают сколько нас идет и попробуют напасть перед проходом мимо крепости Еникале. Это через шесть, примерно, склянок. Ход узлов пять?

— Шесть, государь.

— Хорошо. Они зайдут со стороны нашего берега… Вернее, от вон тех островов.

Слева уже виднелись первые острова длинной мелководной гряды, намытой Азовским течением и тянущейся почти до переправы.

— Ты, государь, словно хаживал здесь не раз. Всё знаешь!

— Не всё, Борис Глебыч. Но со многими, что тут хаживали, разговаривал. И с нашими купцами, и с фряжскими, и с крымскими.

Он не стал рассказывать, что когда-то давно в будущем», сидя зимними вечерами в заимке «шипового леса», мечтал переехать в Крым, построить яхту, а для того, чтобы несколько унять зуд переезда, шарился в интернете, изучая местную акваторию. Дальше мечт дело не пошло, так как зуд переезда к морю растревожил его душу и Санька вернулся сначала во Владивосток, а потом в свою родную заброшенную деревушку. А когда увидел свой перекошенный от времени дом, затосковал, запил и занялся привычным ему пушным промыслом.

Сейчас Санька имел у себя в голове не только всю прочитанную или увиденную им когда-то информацию в виде большого атласа, но и имел возможность совмещения всех виденных им карт с его внутренней «ноосферной» картой.

В интернете информации по Крыму и ближайшим окрестностям было много. Как, впрочем, и по Кавказу, и по бывшей Византийской Империи, и по Турции. А Санька натурой был ищущей, любопытной и историей, особенно связанной с морскими путешествиями, увлекался. Вот сейчас его прошлое любопытство и приносило определённые положительные плоды. Он неплохо ориентировался в том ворохе обрушившихся на него информационных потоках, коих он сам перенаправил к себе, расставив буквально по всему миру «сторожки».