Жрица Итфат + Тафти жрица + Трансерфинг реальности. Ступени I, II, III, IV, V - Зеланд Вадим - Страница 18

Мужская оргия сопровождалась сдавленными стонами. Однако на женской половине слышались уже поистине жутчайшие крики, от которых в груди холодело, и похоже, темперамент там бушевал, не зная никаких границ и стеснений. Организаторы спектакля, желая оставить хоть какие-то рамки, предусмотрительно включили слабое освещение. Но и в полумраке, благодаря белым одеяниям, многое было видно. Еще недавно такие томные, а теперь совсем обезумевшие дамы терзали друг дружку, валялись по полу, старались забраться руками под платья и в декольте, и в общем вытворяли такое, что описать словами довольно проблематично.

Была ли это постановочная игра, или происходило взаправду, понять было невозможно. Да, впрочем, какая разница. «Вся жизнь – игра», как сказал классик, а от игры до жизни – рукой подать. Матильда смотрела на все это спокойно, словно выжидая чего-то, а Итфат, казалось, не знала, как реагировать, и лишь издавала невнятные звуки типа «хх-мм», прикрывая ладонями рот.

Наконец, прозвучал гонг, и оргия внезапно прекратилась. Теперь уже заиграл медленный блюз, и представители обоих полов начали снова неторопливо и томно выходить с «поля брани» на сцену. Вид у всех был потрепанный. Кто-то потерял парик, у кого-то одежда была разорвана, кто-то оказался полуобнаженным. Только маски на лицах оставались нетронутыми.

Пары выстроились в шеренги друг напротив друга и начали сближаться. Столкнувшись (уже мужчины с женщинами), они отвели руки назад в стороны и принялись тереться телами, совершая качающиеся и поступательные движения, и глядя друг на друга в масках.

Итфат, видимо, не выдержав, спросила:

– Так вот какие у вас спектакли?

– Нет, далеко не всегда и не все. Не подумай ничего такого, мы просто попали. Ну, иногда, показывают, такой вид искусства, своеобразный.

– А это все по-настоящему, или игра?

– Здесь игра. Но в некоторых театрах и не такое увидишь, бывает и в натуре.

– А почему они не снимут маски?

– Потому что в подобные моменты не каждый сможет смотреть друг другу в лицо или в глаза. Там можно ад увидеть.

– Да, я понимаю, о чем речь.

– Что ты имеешь в виду, Фати?

– Потом как-нибудь расскажу.

– Да ладно, в общем-то, все это маргинальный андеграунд. Искусства здесь мало.

– А по мне, так ничего, понравилось, – хихикнула Итфат. – Люблю экспрессию.

– Смотри дальше, что сейчас будет, – Матильда к чему-то приготовилась.

Сине-зеленая дива тем временем продолжала свое дефиле вокруг прижимающихся и качающихся пар, которые двигались в ритме откровенной блюзовой композиции. Вдруг дива банально споткнулась и как-то неловко подкосила ногу на каблуке. В ее платье что-то треснуло, и бант отвалился. Подавшись назад, она запуталась каблуками в лентах и грохнулась на пол, задрав ноги кверху. Весь торжественный пафос действа мгновенно улетучился. Актеры на сцене замерли в растерянности, а режиссер пришел в ярость.

Матильда же прыгала, хлопала в ладоши и хохотала так, как никогда еще наверно. Итфат, с напускной серьезностью, но еле сдерживая смех, сказала ей:

– Эх, Тили-Тили! Нехорошо так поступать. И не стыдно тебе?

– Ну вот ни капельки не стыдно! – кричала довольная Матильда. – Я же обещала, что эта красуля у меня попляшет! Мой бантик при мне! При мне мой бантик! – приговаривала она, продолжая кружиться и скакать.

– Ну ладно-ладно, Тили, хватит уже! Смотри, твой Виктор совсем разбушевался.

Режиссер метался по сцене, размахивая руками, и кричал:

– Пошли вон, дураки! Все пошли вон!

Труппа разбежалась, кто куда, а Виктор уселся на край сцены, обхватив голову, и застонал:

– Где ты, моя Тиличка, моя ляля!

Матильда, заслышав эти слова, от смеха снова перешла к плачу и рыданьям.

– Ну что мне с тобой делать, горе ты мое, радость ты моя, – сказала Итфат. – Вот видишь, о тебе помнят, по тебе тоскуют.

Картина театра постепенно растаяла, а зеркало вернулось к своей обычной морской заставке. Подруги сели на песок, обнявшись, и задумались каждая о своем.

Второе имя

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Ну что, Тили, ты немножечко приуныла? – спросила Итфат.

– Не немножечко. Множечко, – ответила Матильда. – Так странно и ужасно, мой мир так близко, стоит руку протянуть, а не можешь. Теперь там все не со мной и без меня.

– Не грусти. Я же тебе обещала, что мы вернемся?

– Фати, Фатичка, я очень, очень хочу тебе верить, но что ты можешь, если сама едва помнишь, как обращаться с этой реальностью?

– Не забывай, я все-таки жрица, а жрицы не теряют свой дар просто так и безвозвратно. И у тебя тоже кое-что есть.

– Мой бантик?

– Бантик лишь помог тебе почувствовать то, что у тебя всегда было с тобой. Некий рычажочек, движочек за спиной, которым ты можешь двигать реальность.

– Да, но мы пока толком не понимаем, что это такое. Мне и удалось всего-то шлепнуть ту девицу, да и то с той стороны зеркала. А вот на ту сторону рычажочек-движочек пройти не дает.

– Не только это у тебя имеется, – сказала Итфат. – Я еще не знаю, что в тебе есть, но есть точно. Ты и сама заявила, что ты особенная.

– Когда это? – спросила Матильда.

– Разве забыла, ту девочку, с молочным супчиком?

– А, ну, детская бравада…

– Нет, не просто бравада. Ты особенная, так и есть. Вот скажи мне, что ты видишь? Как ты сейчас видишь реальность?

– Ой, Фати, я вижу, что мы рыбки в аквариуме, а за стеклом открытое море, в которое нам никак не перебраться.

– Нет, здесь не аквариум. Море и с той стороны, и с этой, одинаковое, понимаешь?

– Как это одинаковое?

– Не могу объяснить, просто знаю, что и там, и здесь, одинаково. В каком-то зеркальном смысле. А нам требуется отразиться наоборот.

– Ты, как обычно, говоришь загадками, Фати.

– Мне надо кое-что вспомнить.

– А нельзя ли об этом спросить, ну, у того, которого ты называла Преддверием?

– Давай попробуем. Преддверие, где ты? – воскликнула Итфат. – Ты здесь?

В тот же миг поднялся ветер, который будто веял со всех сторон.

– Я везде и повсюду, везде и повсюду… – отозвался чей-то шепот.

– Скажи, как нам пробраться сквозь зеркало? – спросила жрица.

– Вспомни свое имя, жрица-жрица! – ответило Преддверие.

– Но ты же само сказало, как меня зовут! Разве я не Итфат?

– Вспомни свое второе имя, и постепенно Знание вернется к тебе!

– Постепенно…? – только и успела вымолвить Итфат, но ветер внезапно стих, и шепот больше не откликался, как ни старались подруги его призвать.

– Немногословный у тебя советник, – заметила Матильда.

– Да, разъяснений от него не дождешься, – сказала Итфат, – но за его словами всегда что-то кроется, что-то важное.

– А что означает второе имя? Тебе это о чем-нибудь говорит?

– Нет, понятия не имею. Знаю только, что имя Итфат мне показалось как бы моим, и не моим в то же время.

– Ну вот, опять сплошные загадки.

– Придется как-то самим выкручиваться. Но видишь, если Преддверие что-то пообещало, значит, есть надежда.

– Фати, нам теперь самое время взглянуть на твою реальность, может там что-нибудь прояснится, – предложила Матильда.

– Да, надо-надо.

– Тогда начинай, скорей-скорей!

Жрица сосредоточилась и устремила пристальный взгляд в сторону зеркала. Глаза ее, казалось, смотрели в никуда, зато на лице проявились демонические черты, выдававшие незаурядную и сильную натуру, скрывавшуюся под хрупкой внешностью.

Зеркало превратилось в черный экран. Через несколько мгновений на нем стали возникать всполохи всех цветов радуги, а затем постепенно начала вырисовываться картина необычайно красивой местности. Судя по всему, был теплый летний вечер. Солнце уже зашло, но небо озарялось сиянием с переливами зеленого и синего света. Центральную часть пейзажа занимала широкая аллея, вымощенная гладкой брусчаткой. По бокам ее в разные стороны тянулись небольшие дорожки, устланные коврами из нежного мха. Как сама аллея, так и дорожки были обрамлены ухоженными насаждениями цветущих кустарников и деревьев. Повсюду, непонятно из каких источников, струилось мягкое свечение, так что весь ландшафт был виден, и в то же время укутан уютным полумраком, особенно в укромных уголочках. Все это великолепие игры теней и света довершалось флуоресцентным излучением, исходящим от цветов с беззастенчиво широко раскрытыми бутонами. Но и те не нарушали интим полумрака, а словно старались лишь показать себя во всей красе.