Ты меня поймал (СИ) - Вольная Риша - Страница 28

— Мне известно, что ты пейзажист, но я за последние года не видел твоих работ.

Я стою сбоку от неё, якобы изучая рисунок на стене, но в реальности лишь поглядываю за её эмоциями. Напрямую с этой девушкой говорить бесполезно. Она любитель партизанского молчания. Тут только хитростью можно подкопаться под крепкий бастион Мотылька.

— Верно. Не видели, так как их нет.

Я молчу. Она расскажет. Обязательно.

— Я не рисую пейзажи со смерти моих родителей, — севшим голосом тихо сознаётся, и её кисть опускается вдоль тела.

Она не смотрит на меня, отвернув голову к большому окну сбоку от нас. Там моё нелюбимое время года — зима пытается сменить осень, а на деле — мокрый снег, грязь и холод.

— Почему не рисуешь? — тихо напоминаю о себе в затянувшейся паузе.

Хочется к ней прикоснуться, но мне запретили, во-первых, а во-вторых, это может спугнуть её желание поделиться сокровенным.

— Не могу. Ничего, кроме чёрной мокрой земли и огромных жёлтых листьев на фоне кладбищенских крестов. Не думаю, что найдутся ценители такого искусства, а если и найдутся, то явно не больше одного.

Я её понимаю. Боль от потери близких убийственна. Она, как червь в красивом яблоке, в начале выедает ходами все внутренности, оставляя лишь после себя пустоты и чувство неполноценности, а потом добирается до сердцевины, превращая ту в непотребство для окружающих.

— Мне было жаль твоего отца и матушку. Я хотел приехать на похороны, но на тот момент дела за границей меня не выпустили.

Она просто кивает. Мы снова молчим, она, любуясь пейзажем, а я её ногами в джинсовых штанах на лямках.

— Я хотела бы извиниться за своё поведение в прошлую пятницу. Мне стыдно за наше с Натали сумасшествие.

— Зачем? Зачем ты пошла с ней? Она тебя заставила?

Лара тяжело вздыхает и поворачивается ко мне. В её взгляде сверху на меня очередной коктейль смятения и беспокойства, а на лице печать вины.

— Нет. Она попросила.

— И? Ты, заведомо зная, согласилась на авантюру? — давлю на неё, выдавая порцию гнева в насупленных бровях и резком тоне.

Нам надо сдвинуться с мёртвой точки взаимного недопонимания. А на данный момент для меня участие Илларионовой в набеге на мою клинику самый неясный факт её биографии.

— Да, согласилась. Да, я знала, — нервно кается она, не замечая того, как сильно сжимает тонкую кисть с чёрным грифом, что кажется, переломит несчастную пополам. — Но я знала, что если не пойду с ней, то она вляпается в ещё большую историю. Я люблю её родителей, они очень часто поддерживали мою семью.

— И добрая Кларочка решила платить той же монетой, невзирая на обстоятельства. Я мог посадить вас обеих. Ваши милые мордашки на каждой камере в округе клиники. А если учесть тот факт, что подруга тебя намеренно ко мне устроила работать ради получения доступа в само помещение клиники, то тут явно пахнет чем-то большим, чем условный срок или пара лет в сельских колониях. Списать на временное помешательство не получится.

Она хмурится так, будто я её наотмашь по лицу ударил. И мне становится мерзко от самого себя, но у меня есть цель. Я хочу правду, а это всё лишь предыстория.

— Зачем, Лара? — грозно подстёгиваю её нежелание делиться.

— Да не знаю я! — срывается девчонка и бросает в меня кисточку, которую я с лёгкостью подхватываю. Вещица из моего подарка. — Да, я всё понимала и всё равно делала как дура. Прикидывалась самой себе невинной овечкой с раздутым чувством долга ответственности.

— Да зачем? — дожимаю её, сцепляя пальцы в кулаки для самоконтроля.

— Да из-за тебя! Тебя! Того поцелуя! Подарка! — кричит Мотылёк, и на её лице отчаянье, а в уголках глаз слёзы. — Мне было стыдно признаться, что я увлечена мужчиной своей подруги. А ты … Чёрт!

Девчонка тычет в меня пальцем, как в истинное зло своих печалей, тем самым теряя равновесие. И падает.

Мне нужно сделать всего лишь шаг, чтобы её поймать, так что с удовольствием сжимаю руки вокруг её тела.

— Поймал, — снова озвучиваю вслух свои мысли, но это действительно так.

Каждый раз появляется чувство детской радости, когда в сачок попадается красивая бабочка.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Лара в моих объятиях не шевелится, только часто дышит в районе шеи. От чего мурашки и озноб.

Обхожу стремянку и усаживаюсь на край подоконника, опуская мою лунную бабочку между ног. Едва её стопы касаются пола, она порывается избавиться от меня, но я-то против.

Мягко прижимаю к себе, вдавливая упрямый лоб в своё плечо. Ей стыдно, и я позволяю спрятать эти эмоции от меня и всего мира в придачу.

— Откуда ты знаешь моего отца? — слышу старый вопрос, приглушённый моим плечом.

— Это длинная и скрытая от посторонних глаз история.

Илларионова громко вздыхает, понимая, что ответ вряд ли получит. Тогда я иду на сделку — она хочет правды, а я хочу её общества. Ну, хотя бы ещё на какое-то время, пока не пройдет моя ландышевая «болезнь».

— Предлагаю со мной поужинать. Секретный ужин, секретный разговор. И ты можешь самой себе спокойно сказать, что это всё в рамках сотрудничества.

Мотылёк напряжённо дышит и также тяжело думает, что я чувствую её мыслительные процессы, просто глядя на пепельный затылок. Её ответ я тоже знаю, так как уже всё просчитал.

А ещё я знаю, что она запретила к ней прикасаться, но раз правило было нарушено во время короткого полёта Мотылька, то можно немного расширить диапазон нарушений.

Подхватываю прядь, выбившуюся из пучка на макушке, и растираю ее между пальцами. Такой красивый цвет. Уже не думая, дёргаю две китайские булавы, что скрепляют волосы, и наслаждаюсь потоком пепла, растекающегося по её спине.

Лара коротко вздыхает и собирается возмутиться моим самоуправством, а точнее, самодурством, но я кладу ладонь на её затылок, не позволяя поднять голову.

— Лев, — недовольно бормочет она, и её пальцы дёргают меня за полы пиджака, требуя внимания на свои претензии.

— Тебе понравился мой подарок? — выбиваю её из темы радикальным вопросом, так как кисть всё ещё у меня в руке, перепачканная темно-вишневой краской.

Кисть из моего сна. И тело предательски реагирует на воспоминания, заставляя судорожно сжать предмет.

— Да. Кисти чудесные. Одни из самых лучших, — искренне отвечает девчонка, снова затихая в моих руках.

— Так что насчёт ужина? — подбиваю итог своей хитрости над её интересом.

— Когда?

— Сегодня. Зачем откладывать на завтра то, что можно сделать уже сейчас, — бодро огласил я, убирая из руки кисть рядом с собой на подоконник. — И ещё, в знак моральной компенсации за пятничную аферу я требую… — театральная пауза, где только барабанной дроби не хватает. — Объятия.

Мотылёк отрицательно крутит головой и ещё сильнее впивается пальцами в мой пиджак.

— Лар, поверь, ткань пиджака не будет тебе так благодарна, как я, если ты с такой же силой вонзишь ноготки в меня.

Я её никак, кроме словесных убеждений, не принуждаю, так что Мотылёк сможет легко меня послать, но я чувствую, что она тоже хочет. Именно поэтому так яростно теребит пиджак.

— У меня нет ногтей, а ещё у меня руки грязные.

— Не переживай. Ты их уже все об несчастный пиджак вытерла.

Она в испуге дёргается вверх, что я едва успеваю поднять голову, чтобы избежать эпического столкновения моего подбородка с её затылком.

— О Боже… — в полном конфузе шепчет Клара, пытаясь тут же оттереть пятна, но краска не собирается покинуть шерсть пиджака в пару сотен долларов. — Прости.

— Сразу, как только исполнишь мою просьбу, — тут же использую нам на благо её чувство вины.

Её взгляд прячется под ресницами, а часть лица за тенью распущенных волос, но её невинное смущение и робость я переламываю, обхватывая тонкие запястья. Просто кладу обе ладошки к себе на грудь, при этом стараясь не стонать в голос.

Несколько мучительно долгих секунд она просто стоит и ничего далее не предпринимает, но я терплю.

— Лев, а как ты пойдешь на ужин в грязной рубашке и пиджаке?