Это (не) взаимно (СИ) - Вольная Риша - Страница 41

Передо мной стоит человек, натворивший столько дерьма и не всегда по незнанию, но вместо желания придушить его хочется обнять.

Отец замирает, вглядываясь в моё лицо, будто видит в первый раз. И я не тороплю его, не понимая причины такой реакции. С памятью-то у него, вроде, всё в порядке.

— Привет, Пума. Я скучал, — неожиданно тепло и хрипло отзывается отец, протягивая руки, чтобы заключить меня в объятия.

Как всегда, ненавязчиво и даже нерешительно, ибо в таких случаях я отворачивалась, отделываясь сухим кивком или ещё суше- поцелуем в щёку.

А сегодня… не стала. Просто один маленький шажок, и его руки сомкнулись вокруг меня, вдавливая в мужскую грудь.

Мы с ним почти одного роста, поэтому папа без труда целует меня в лоб и шепчет мне одной.

— Прости меня, дочка. За всё. Даже если поздно.

Он искренен как никогда. Наверное, там в германской клиники ему сердце как-то не так "починили" или просто как в сказке — железному Дровосеку подарил добрый волшебник самое лучшее сердце в мире.

— Не поздно, — успокаиваю старика, но тут же добавляю. — Но явно не к месту. Тут кроме меня есть ещё два измученные твоим непомерным эго создания.

Его брови хмурятся в ответ на мою дерзость, но в следующий миг отец улыбается.

— Роксана, ты неисправима, — почему-то радостно восклицает он, выпуская меня из отеческого плена.

Тут плакать вообще-то надо!

Я отхожу в сторону, пропуская родителя к остальным встречающим.

Папа сначала крепко пожимает ладонь Кира, а потом они даже немного обнимаются, по-мужски, хлопая ладонью по спине. Отец что-то спрашивает, на что Сабуров просто кивает. Это очень воодушевляет старика, так что, когда он разворачивается к бледной Агнессе, его радость можно пощупать.

Женщина, как и Кир до этого, протягивает ладонь для рукопожатия, что вызывает у меня желание стукнуть бедняжку, да посильнее. Ведь всё было отрепетировано до секунды, там точно не было вот этого делового жеста.

Одна надежда на отца. И он, слава богу, не подкачал.

Словно не замечая этой подрагивающей ладошки в воздухе, властно одной рукой обхватывает стройную талию своей помощницы, а второй цепляет её подбородок.

— Привет, Несси, — ласково рокочет и очень так нескромно целует Робертовну.

У той даже колени подгибаются, но отец держит её очень крепко, и она, слегка отойдя от шока, вцепляется в его плечи.

Поцелуй выходит шикарным и даже очень продолжительным, что за моей спиной встаёт Сабуров.

— А Тихомиров у нас ещё ничего. Мужик! — шепчет мне, украдкой скользя пальцами по голой коже в вырезе.

— Сама в шоке! — честно отвечаю ему, стараясь не поддаваться оглушающему реву пульса от ласкающих прикосновений. — Соплежуй, не борзей.

— Хочешь, и я тебя поцелую? — очень живо интересуется Кир, что вызывает у меня недоумение от его храбрости.

Отец наконец-то дал возможность вдохнуть обоим, что-то тихо говоря очумевшей от счастья женщине, поэтому я повернулась лицом к Сабурову.

— Поцелуешь на радость папарацци и шоку отчима? — удивлённо тяну я, хлопая его по руке, что заведомо тянулась к моей талии.

— Нет, на радость себе, да и тебе. Ты ведь знаешь, что я охрененно целуюсь.

Знаю.

— Ой, какие мы сегодня скромняшки, — ухмыляюсь в ответ на его улыбку на половину лица. — Лучше, умник, скажи, что у тебя спросил отец?

Самая лучшая тактика — сменить тему, пока я сама не плюнула на приличия и не поцеловала взасос сводного брата.

Оскал Соплежуя становится таким хитрым и даже в некоторой степени триумфальным, что я заранее знаю, ответ мне не понравится.

— Спросил, приручил ли я тебя? К себе?

Я даже забываю рассердиться на собачью формулировку предложения по отношению ко мне, так как удивление от сути самого вопроса перебивает всё.

— В смысле он спросил? — решая перепроверить и заодно понять, не врёт ли мне этот романтик хренов. — Реально?!

Сабуров так же, как и отчиму, кивает мне головой. И я по голубым как небесная лазурь глазам вижу, что не врёт.

— Он знал? О нас? — всё ещё не понимая, пытаюсь найти ответ.

Ибо вопрос о признании Тихомирову о нас занимал мой мозг весь этот месяц.

— Когда мэр попросил приглядеть за своей гиперактивной взбалмошной девчонкой, я отказался. Тогда мне показали папочку с фотками, где крупным планом были запечатлены мы с тобой в момент глубокой страсти в ночь твоего двадцатилетия. Думаю, дальше объяснения не требуются.

Да что вы говорите, — кричали ему мои раздутые ноздри и гневные глаза.

— Рокс, ни один нормальный отец, а твой в этом плане точно нормальный, не попросит человека, лишившего его единственную родную дочь девственности, приглядеть за ней с условием совместного проживания.

Теперь даже до меня дошло.

— Отчим хотел, чтобы я уже разрубил этот Гордиев узел между нами так или иначе.

— Хочешь сказать, ты изначально собирался меня охомутать? — обманчиво спокойно уточняю у него, когда желание выцарапать чьи-то небесные глазки растёт в геометрической прогрессии.

— Рокси, не злись, моя кошечка, — улыбается он, вовсе не знающий, как недалёк от собственной смерти. — Иначе мне всё-таки придётся тебя поцеловать.

Но я не ведусь. Больше не хочется выглядеть дурой.

— Я действительно решил разобраться с нашими взаимными проблемами, но никогда не ставил цели — охомутать или ещё чего в этом плане. Я сомневался, что вообще смогу найти к тебе подход. Особенно, когда меня в твоём присутствии клинит на все двести процентов и когда хочется только схватить с громким визгом «моё» и утащить в берлогу.

Соплежуй просто прекрасен в своём чистосердечном, что убивать его резко не хочется. Он мне живой и здоровый гораздо больше нравится.

— Ладно. Живи, — милостиво разрешаю Сабурову. — Но спать я сегодня буду одна. Наказан.

— Да за что? — искренне возмущается мужчина, так как перспектива остаться без сладкого перед сном его отнюдь не радует.

— За то. Нефиг водить Роксану Тихомирову за нос, — и снова отталкиваю мужскую ладонь, что пытается лечь на мою талию.

— Молодежь, вы домой едете? — окликает нас отец, крепко прижимая к своему боку смущенную и розовощекую Агнессу, что как будто бы помолодела лет на десять.

— Я точно, а вот его величество Соплежуйство неизвестно, — ехидно выговариваю, отворачиваясь от парня.

— Ох, отшлепаю задницу, — с каким-то первобытным удовольствием протягивает Кир, перехватывая моё запястье и притягивая к себе, чтобы уже дальше шептать на ухо. — Нагну раком и, пока буду любить тебя до одури, заодно отшлепаю.

У меня от его выдоха мурашки по шее, а от слов перехватило дыхание, ибо воображение уже подкидывает картинки им сказанного наказания.

— Рискни, Соплежуй! — бросила вызов, точно зная, что он его примет.

Иначе никак!

Кирилл дарит мне испепеляющий взгляд и отпускает запястье, успевая нежно погладить его внутреннюю сторону, где бешено пульсирует мой пульс.

— Ваш Сабуров, отец, совсем от рук отбился! — громко заявляю я, проходя мимо политика и его помощницы.

Взгляд Кира неотрывно преследует меня, гладит между лопатками, по ягодицам и ногам. И, чтобы в этом убедиться, мне не надо даже головы поворачивать.

Он постоянен. Всегда только я. И это так дико! И очень взаимно. Только он!

Кирилл

То ли сказывалось, что я в отпуске уже не был пару лет, то ли на испанских островах иначе солнце светит и воздух другой, но мне было нереально кайфово.

Хотя в действительности география тут ни при чём, как и всё остальное. Причина моего отличного настроения лежала в двадцати сантиметрах от меня на соседнем шезлонге, подставляя своё божественное тело под нещадно палящие лучи солнца.

— Пума, ты не обгоришь, — поворачиваюсь набок к ней лицом, чтобы надвинуть большой зонт над ней.

— Только посмей, Соплежуй, и я прикажу покрасить стены в твоём кабинете в нежно-розовый, а потом самолично расклею единорогов.