Училка и медведь (СИ) - Малиновская Маша - Страница 40

Мой Медведь вообще сегодня нервничает. Для него этот год тоже был непростым, а сегодняшний праздник он очень ждал и с утра ходит сам не свой. Никогда бы не подумала, что мой Богдан такой чувствительный и сентиментальный.

Мы относим все вазы с блюдами в гостиную, расставляем на столе. Приборы, тарелки и бокалы уже расставлены.

Смеёмся с Катей, наблюдая, как Наталья Степановна управляет компанией из четырёх малявок, охотящихся за кошкой, и двух взрослых мужиков, которые хохочут и сам как дети.

— Рем, смотри, — ржёт Макарский. — Твои ксерокопии что-то задумали, мордахи хитрющие. И кошка с ними заодно, по-любому.

— Она их предводительница, — смеётся в ответ Богдан. — И организовывает малышковое ОПГ по добыче жратвы со стола.

— Мой Саввка тоже, похоже, вступил на кривую дорожку, уже третий кусок сыра стащил со стола и они их поделили.

— Вот папаши, смотрите на них, — сетует Наталья Степановна, качая головой. — Нет бы детей учить порядку, а они уселись на пол и ржут.

— Мам, ну ты же и сама их не одёргиваешь, а значит, потворствуешь, — Медведь делает невинные глаза.

— Я бабушка, — парирует Наталья Степановна. — Мне положено быть доброй и на их стороне.

— Нормально! А я, значит, плохой полицейский?

— У нас плохой полицейский — Катя, — пожимает плечами и ухмыляется Макарский, бросая взгляд на подругу. — Она тиранит меня, нашего лабрадора Бусю и Савку. Да, зайка-Зайченко?

— Слыш, Макарский, сейчас получишь! — Катерина упирает руки в бока, отставив корзинку с хлебом.

— Ну вот видите, — он тычет в неё пальцем. — Я же говорю.

Мы все дружно смеёмся.

Так приятно и так необычно видеть этих взрослых, серьёзных мужчин вот так дома, на детском празднике. Без офисного лоска и брутальной мощи тира, без дизайнерских пиджаков и кобуры на поясе. С улыбками, открытыми, расслабленными. С детьми на коленях и ласковыми взглядами в сторону любимых.

— Давайте садиться! — говорю я. — Детей оставляем рядом на коврике, пусть играют. Они на виду.

— Если что, я тут рядышком с ними сяду, — говорит мама Богдана.

Мы рассаживаемся за столом, Богдан наливает шампанское в бокалы, а потом раздаётся искристый звон стекла. Друзья поздравляют нас, желают детишкам расти здоровыми, а всем нам быть крепкой семьёй. Мама Богдана улыбается и вытирает слёзы.

За первым следует второй тост, а за ним Макарский объявляет тост за любовь, в результате которой и появились такие замечательные рыжие прохвосты.

— Я тоже хочу сказать, — встаёт Богдан, и я замечаю, что он как-то особенно напряжён. — К словам о любви. Ну, как получится, а то красиво не умею.

— Всё ты умеешь, сынок, — улыбается Наталья Степановна. — Вон как на конкурсе стихотворений в третьем классе выступал! Даже приз выиграл.

— Мам, — смущённо одёргивает её Богдан, и она примирительно поднимает ладони. Так вот… Белочка, — обращается ко мне, — у нас всё с тобой как-то не по порядку вышло, а этот год вообще пролетел без тормозов… В общем… Я как бы с опозданием, да, знаю, но…

— Рожай уже, Рем, — шепчет Макарский, подмигивая.

— Цыц! — сурово шикает на него Богдан, а потом продолжает на одном дыхании. — В общем, Карина, давай уже нормально поженимся.

Он выходит на середину гостиной, опускается на одно колено и достаёт коробочку с кольцом. Он уже дарил одно, помолвочное, но за этот год мы действительно вздохнуть свободно не успевали, не то чтобы пожениться.

— Ну если ты настаиваешь, — улыбаюсь я, встаю и подхожу к нему.

Медведь надевает кольцо мне на палец, встаёт и крепко-крепко обнимает. Расслабляется. Не любит он публичных выступлений, даже если все свои.

— Ты самая лучшая у меня, Белочка, в сотый раз повторю, да хоть в тысячный готов повторить. Мне с тобой сказочно повезло. Спасибо за тебя и за детей. Я тебя люблю, моя хорошая.

— Я тебя тоже.

— Ну тогда горько, чего уж, — поддаёт Макарский. — Только шустрее, я всю Богдана речь слюни на вон те гренки пускал.

Он, как всегда, разряжает обстановку, и мы смеёмся. И за смехом не слышим, что в квартире раздаётся звонок.

Интересно, кто это может быть? Мы вроде бы не ждём никого. Если только соседи пришли ругаться на наш шум, но сейчас середина дня, да и закалённые они у нас в этом плане.

— Я открою, — говорит Богдан и идёт в коридор, а я семеню за ним. Тоже интересно, кого там принесло.

Но когда Медведь открывает двери, и я вижу незваного гостя, а точнее гостью, то столбенею на месте. Потому что гостья эта — его бывшая жена Ирина.

43

Я чувствую, как у меня по коже ползут противные мурашки, а в груди разливается жар и стеснение. Я до боли сжимаю челюсти. Мышцы напрягаются, дыхание учащается, будто всё моё существо готовится к прыжку, к смертельной схватке за своё дитя.

— Ма! Ма! — слышу сзади звонкое.

Едва успеваю повернуться, как Бориска, отпуская руку бабушки и заливисто хохоча, делает ко мне несколько шагов. Своих самых первых в жизни самостоятельных шагов.

— Моё солнышко! — вскрикиваю радостно и подхватываю его на руки и целую. — Ты молодец!

На секунды я забываю о том, что в наш дом пришла незваная гостья и просто радуюсь успехам своего малыша. Это его первые шаги! Вот что самое важное для меня сейчас!

Но проблема, стоящая у двери, сама не растворяется, и голос Богдана возвращает меня в реальность.

— Что ты здесь забыла, Ирина?

— Я… хотела поговорить.

Она отвечает Богдану, но смотрит через его плечо на меня. На меня и Бориса на моих руках.

Чёрта с два тебе, лахудра. Он мой. Мой! Когда ты его бросила одного, маленького и беспомощного, когда у тебя не вышло такой манипуляцией вернуть мужчину и ты посчитала ребёнка обузой, именно я кормила его своим молоком, прижимала к себе ночами. Я. Я — его мать.

— Мне с тобой разговаривать не о чём.

— Не с тобой, Богдан. С Кариной.

Вот так заявочки.

— Карине тоже, — отрезает мой Медведь и пытается захлопнуть дверь перед её носом, но я его останавливаю.

Передаю ему на руки Борю, надеваю тапочки и выхожу в подъезд.

— Если ты пришла за мальчиком, то ты его не получишь. Ты бросила его, — говорю ей и сама удивляюсь стали в собственном голосе. — Мы юридически будем бороться. Используем все возможности. Сына у тебя никто не отнимал, Ирина, ты сама отказалась. И не надо мне заливать сейчас про послеродовой шок и депрессию.

Ирина несколько секунд молчит. Замечаю, что вид у неё уставший. Под косметикой скрыты тени под глазами, взгляд потухший.

— Как его зовут? — спрашивает приглушённо.

Для меня такой тон оказывается неожиданностью, потому что я уже было готовилась к тому, чтобы вцепиться ей в космы.

— Борис, — отвечаю обескуражено.

— Это он только что сделал первые шаги?

В её глазах я вижу затаённую печаль. Это даже как-то обезоруживает, но совсем не означает, что я возьму и вот так отдам ей своего сына.

— Да, это он.

Ирина кивает и опускает взгляд.

— Я почувствовала.

— Поздновато ты почувствовала.

— Карина, я не собираюсь пытаться отнять его у тебя, — она вдруг резко поднимает глаза и смотрит на меня. Говорит грустно, но твёрдо. — Ты его мама. Ты можешь дать ему ту счастливую семью, которую он заслуживает. Которую каждый ребёнок заслуживает. У него будут любящие родители, брат, сестра, бабушка. А со мной у него не будет всего этого.

— Ты пришла меня благословить, что ли? — складываю руки на груди. Эта хитрая лиса доверия не вызывает у меня.

— Неважно, зачем я пришла. Но ухожу с этим, да. И у меня будет к тебе просьба.

— Я слушаю.

— Никогда ему обо мне не рассказывай. Пусть Борис всегда думает, что его мама ты. Правда причинит ему боль.

— Я не знаю, как сложится жизнь, Ирина, но если по какой-либо причине он когда-нибудь спросит, то я не стану врать.

— Конечно. Твоё право решать. Но если всё же когда-нибудь ты скажешь ему правду, то передай, что… что мне жаль.