Училка и медведь (СИ) - Малиновская Маша - Страница 23

Настоящие маленькие человечки!

Только вот один активно шевелится, а второй нет.

– А почему этот не двигается? - спрашиваю напряжённо, показывая пальцем.

– Спит, - отвечает врач. - Сердцебиение стабильное, соответствует фазе сна. - А второму не спится. Я вам сочувствую, если они таким рассинхроном будут и после родов идти.

Последнюю фразу она говорит с юмором и улыбкой, а я сама тоже выдыхаю.

– Вы слишком тревожны, Карина. Старайтесь работать над этим, - делает замечание доктор.

И я знаю, что она права, но что могу поделать? И это ведь только начало.

– Сейчас я проведу замеры.

Она замолкает на долгих пятнадцать или даже двадцать минут, а мы с Богданом молча наблюдаем за детьми на экране. В груди у меня копошится странное чувство, будто там растёт что-то тёплое, приятное и очень важное.

Думаю, это ни что иное как любовь.

Почему-то мне кажется, что это именно она, да.

Я уже свыклась с мыслью, что я скоро стану матерью, что внутри меня растёт жизнь. Точнее целых две! Думала об этом при каждом своём действии.

Нужно съесть яблоко - детям полезно.

Нужно пойти пройтись - кислород малышам нужен.

Нужно сделать зарядку - хорошее кровообращение и здоровая мать важны для детей.

Я читала информацию в интернете, следила за приложением беременности, общалась на форуме с девочками. Я помнила те две пульсирующие точки на первом УЗИ.

Но именно сейчас понимание, что у меня скоро на руках будут два маленьких, живых, настоящих ребёнка, разворачивается и усиливается. Не абстрактное, а конкретное.

Вот эти ручки я буду держать в своих, вот эти головки буду прижимать к груди и целовать.

Невероятно.

Богдан тоже молчит. Наверное, тоже что-то осознаёт внутри, и я решаю не разговаривать с ним, не тормошить. Мы вместе создаём нашу семью, но иногда каждому отдельно нужно переварить это в себе. И мне кажется, сейчас как раз такой момент.

Второй малыш, кстати, тоже просыпается и начинает понемногу двигаться, хоть и не так активно, как его брат или сестра. И я даже едва заметно машу ему, хотя понимаю, что это лишено смысла.

– Итак, - отзывается, наконец, врач, а я снова от переживаний задерживаю дыхание. - Патологий я никаких не вижу, всё в пределах нормы. Плод, который спал, чуть меньше по весу и длине, но это нормально. Сейчас вам всё распечатаю, а гинекологу отошлю заключение по электронке. Можете одеваться.

Можно выдохнуть. Что я и делаю. Богдан тоже кажется куда более расслабленным, чем до обследования. Он пытается помочь мне встать и вытереться от геля, но я не позволяю. И сама могу.

И как же мне придётся отбиваться от него на большом сроке? Представить страшно.

После УЗИ мы всё же едем в ту самую кофейню и я с наслаждением лопаю согретый мечтами кусок “Наполеона”.

Идеальный. Не жирный, не плывёт, но и не сухой. Всё в точку.

– Давай и домой возьмём?

– Конечно, возьмём, - хохочет Богдан. - Ты уже скоро только наполеонами и будешь питаться, Белочка. А как же орешки?

Шутник, блин.

Настроение у нас обоих прекрасное. Мы смеёмся, когда едем в машине. Начинаем перебирать мужские и женские имена, которые нам нравятся. Пока не выбираем конкретно, просто прикидываем.

Заезжаем в торговый центр, чтобы купить мне пару платьев для беременных. Едва сдерживаемся, чтобы не уйти в глубокую экскурсию по детским магазинам. Рано ещё, это ждёт.

В квартиру поднимаемся, продолжая обсуждать у кого как звали родственников. Богдан держит пакеты, а я свой ненаглядный торт.

Нет, сегодня уже точно его не буду. Нет-нет.

А когда Богдан открывает ключом двери, то нас ждёт сюрприз.

Прямо посреди коридора на стуле, театрально забросив ногу за ногу, сидит его мать. И вид у неё победный.

– Попалась, мошенница, - она швыряет нам прямо под ноги небольшую красную книжечку. Паспорт.

И я, кажется, догадываюсь, чей.

27

— Что это значит, мама? — Богдан наклоняется и поднимает мой паспорт, быстрым движением листает его большим пальцем, убедившись, что он действительно мой.

— А ты посмотри, — кивает она с видом а-ля “что ж ты за безопасник-то такой. Стыд-позор профессионалу и тэ дэ”. — Особенно на четырнадцатой странице. Внимательно посмотри.

Я же просто стою, опёршись спиной на дверь и сложив руки на груди. Ну и цирк, блин.

— И что же я должен там увидеть, мама? — с ощутимым сарказмом спрашивает Богдан, и не думая открывать заданную страничку.

— Штамп о браке, конечно же! — победно произносит мать Богдана.

Она вскакивает со стула и становится посреди комнаты, уперев руки в бока.

— Девчонка — мошенница! Она замужем!

— И что? — совершенно спокойно отвечает Медведь, но я вижу, что он очень зол — плечи напряжены, на предплечьях выступили вены. — Я в курсе, мама. И к тому же, я и сам женат.

— Вот именно!

— Всё ещё женат, мама. На шлюхе, если ты не забыла. Формальности. Как и у Карины.

— Ага, формальности! — кривится некогда, наверное, красивое лицо женщины. — А то, что ублюдков своих решила на тебя повесить — тоже формальности?!

Оскорбление обжигает грудь огнём, и я резко выдыхаю. Ушат помоев на голову ощущается почти физически. Я чувствую, как мой пульс учащается, а мышцы напрягаются.

В жизни всякое бывало. И оскорбления тоже. Мать Коли меня тоже особенно не жаловала, считая, что рыжая вертихвостка окрутила её интеллигентного сыночка. Да и вообще. Не бывает так, чтобы тебя любили и обожали все на свете.

Но сейчас оскорбили моих детей. Моих маленьких, ещё нерождённых детей! Которые никому не сделали ничего плохого!

К тому же оскорбили несправедливо!

Скажу откровенно, то чувство, что сейчас вспыхнуло во мне, я могу охарактеризовать не иначе, как лютое желание убивать. Вот даже просто взглядом. Наповал.

И мне стоит просто колоссальных сил обуздать этот дикий древний порыв, толкающий на защиту потомства любую мать. Потому что это мама Богдана. Так или иначе, это дорогой для него человек.

Но я вижу, что и сам Медведь в ярости. Его взгляд наливается такой злостью, что даже его мать всё же спесь свою немного сбивает. Она перетаптывается на месте и поджимает губы.

— Просто уходи, мама, — говорит он через зубы, и я слышу, как его голос дрожит от злости. — Прямо сейчас уходи. И ключи оставь на комоде.

Лицо женщины меняется. Она несколько раз быстро моргает, глядя на сына, будто не понимает, почему он так зол на неё.

— Богдаша… — говорит растеряно.

— Вон, мама. Ты перешла черту. Я больше не хочу тебя видеть.

Я от напряжения даже дыхание задерживаю, отчего неприятно колет под рёбрами. Передо мною разыгрывается настоящая семейная драма, и я являюсь причиной этой драмы. Это осознавать неприятно и даже болезненно, но я отдаю себе отчёт, что ни я, ни мои нерождённые дети ничего плохого не сделали.

Я не рушила семью Богдана. Не соблазняла женатого мужчину, не вставала между ним и законной женой. Я не разлучница.

Да, мы не планировали детей, но так вышло. И мы оба оказались “за”. И то, что его мама этого не принимает — не моя проблема.

Но всё равно горько и больно за Богдана, потому что этот человек мне небезразличен.

Женщины ещё раз растерянно моргает, пытаясь осознать, что её сын её сейчас попросту выгнал. А потом потом вскидывает голову и гневно произносит:

— Надо же, из-за какой-то вертихвостки мать родную за порог выставил. Не ожидала от тебя, Богдаша, не думала, что доживу до такого. Бог тебе судья, ещё приползёшь к матери, когда эта, — она кивает брезгливо на меня, — тебе мозги со своим выводком скрутит.

А потом она гордо выходит за двери, перед этим швырнув на комод у двери ключи от квартиры Богдана.

Как только хлопает защёлка, у меня будто стержень внутри ломается, и я вся ссутуливаюсь, обхватывая плечи руками.

— Мне так жаль, Богдан, — говорю, закрыв лицо ладонями, и чувствую, как к горлу подкатывают слёзы.