Мангазейский подьячий (СИ) - Костин Константин Александрович - Страница 42

Хотя, нет, верность отца Азария я несколько переоценил. Вернее, не его верность Осетровским, она сомнений не вызывала, а его верность лично мне. Вернее, не его верность лично мне, а его веру в то, что я и есть Осетровский.

Когда мы кое-как разместились в подсобных помещениях — церкви все же не предназначены для того, чтобы в них жила целая толпа — я поймал на себе задумчивый взгляд отца Азария.

— Что?

— Викентий…

Викентий, значит. Без отчества, значит.

— Викентий, — спокойно кивнул я, — Викентий Георгиевич.

Хорошо, хоть вовремя вспомнил, как моего отца зовут. Не того, что во Пскове, тот, получается, приемный, а настоящего, Осетровского.

— Это чей же ты? Ольгин?

Проверить он меня решил, ага.

— Иринин. Ирина Борисовна мою мать звали. Говорят, я на нее похож. Разве не заметно?

Я и вправду на мать похож. Забавно, но это мне и в том мире говорили и в этом.

— Так я ее и не помню совсем… — чуть растерялся отец Азарий.

Он, похоже, все не мог выбрать линию поведения со мной. С одной стороны — вроде как бы и последний из рода, то есть, считай, хозяин. А с другой — хрен меня знает, не самозванец ли я. Вот его и колыхало, от ворчливости до некой подобострастности.

— Отец Азарий, я тебя прекрасно понимаю…

Мы с ним стояли у одного из узких церковных окон. Слева на стене висела икона… какого-то святого… а справа — икона… еще какого-то святого… А, нет, это Георгий Победоносец, вон он, змея колет.

— Пришел какой-то тип, до этого англичанином назывался, сейчас и вовсе последним из рода Осетровских представился. Девок кучу привел, просит убежища и вообще…

Про то, что мне нужен вход в подземелья, я пока не говорил. Сначала нужно все же добиться доверия, убедить его в том, что я и вправду — Осетровский. Правда, как это сделать, я пока не знаю.

— Но я не поверю, что у Осетровских не было какого-то способа узнавать своих.

А вдруг и вправду не было, обожгла внезапная мысль. Род-то — молодой, ему лет сто от силы, вполне может быть, что никто в роду не пропадал и не находился, необходимости определять бастардов и прижитых не от мужа тоже могло не возникнуть.

Отец Азарий задумался. Проводил взглядом прошедшую мимо нас Диту, непривычно тихую и бледную. Оно и понятно — бесовка в церкви. И пусть в человеческом теле она сюда может войти, но ощущает себя, наверное, как кошка на выставке собак.

Священник посмотрел как она прошла мимо нас, мимо двери в крипту…

— Есть, — повернулся он ко мне, — Есть один такой способ!

Забавно. Я не знал, как намекнуть Азарию, что мне нужен вход в подземелья — а он сам привел меня к нему.

Он провел меня в крипту, мы прошли мимо захоронений предков и вообще родни — гробик с моим именем вновь вызвал неприятные мурашки на спине — и подошли к торцовой стене.

— Вот здесь, — с забавной смесью предвкушаемой радости и настороженности произнес священник, — тайный ход в родовые подземелья Осетровских. Чтобы его открыть…

Мог бы и не продолжать. Точно так же, как и тот, что в подвалах Дома — завязан на кровь, а, значит, я смогу его открыть. Надо же, от второй неудачной попытки проникнуть к Источнику оказывается, есть своя польза. Так бы я сейчас люто боялся, что ход меня не опознает. Но — бояться нечего, уже проверено.

Не слушая, что там священник скажет дальше, я приложил руку к стене — и на ней, на стене, понятно, не на руке, вспыхнул зеленым радиоактивным светом круг тайного прохода. Ага, вот и он, силуэт ладони, сюда нужно ее приложить…

Чмокнуло, и в стене возник круглый проход в темноту. За моей спиной лязгнуло.

— Викентий Георгиевич!

Я оглянулся. Отец Азарий упал на колени, рядом лежал пистолет — и где только прятал? — в глазах старика-священника горел огонь неописуемого счастья. Счастья человека, который наконец-то нашел своего хозяина… нет-нет, не хозяина, не было в нем ничего холуйского, холопского… впрочем, сейчас на Руси ни в том, ни в другом слове не было негативного значения. Как в современном «сотрудник, работник» — просто обозначение человека, который на тебя работает. Но я не представляю работника, который так бы радовался возвращению начальника, скорее, это была радость от обретения давно пропавшего родственника… От обретения семьи.

А ведь он уже давным-давно живет один. Без семьи, без родни. Один.

Я наклонился и поднял пистолет. Хорошая штука, качественная. Изогнутая ручка, набалдашник на рукояти, кремневый замок. Никакой резьбы и узоров, простая, функциональная вещь. Порох на полке, курок взведен — только стреляй.

— Это что ж ты, Азарка, в своего хозяина стрелять собирался?

— Ни в коем случае, Викентий Георгиевич, — старик посмотрел на меня снизу вверх, спокойно, как будто отчитывался на совещании, — Однако ж, если б вы самозванцем были — не выпустил бы живым. Нельзя, чтобы кто-то знал, где проход в подземелья начинается. А Слово долго читать.

Я посмотрел на пистолет, переложил его в правую руку — удобный, однако, чего я раньше себе похожий не завел — посмотрел на отца Азария.

— Так уж получилось, что именно в подземелья мне и надо, — сказал я, — К Источнику мне нужно пройти.

— Так я проведу! Я знаю!

— Это хорошо, что ты знаешь, где мой Источник. Вот только я не знаю…

Я протянул левую руку и дернул священника за бороду. Тот дернулся и поморщился, глядя на меня недоуменно. Но глубоко-глубоко за этим недоумением появлялось Понимание.

— Я не знаю, кто ты такой. Ты — не отец Азарий.

Глава 36

В принципе, я мог бы больше ничего и не говорить — все было понятно по лицу лжесвященника. Нет, оно не исказилось злобой, нет, его глаза не забегали, нет, оно не приобрело вид оскорбленной невинности. С него просто исчезло всяческое выражение.

— Как вы… Викентий Георгиевич…

— Это было нетрудно, — слегка приврал я, все же это было больше интуицией, чем логическими выводами, — Наша первая встреча. Мы идем к церкви — и старик-священник ловко перепрыгивает ручей, через который и я-то с трудом перескочил. Вывод? Он не старик вовсе. Это первое. Второе — сегодня ты сказал, что никогда не видел мою мать. Родовой священник моего рода не мог не встречаться с ней. Ты — не старик вовсе, ты гораздо моложе, чем выглядишь…

Это не грим, конечно, борода настоящая. Только это ничего не означает. Здесь, на Руси, где существует волшебство и множество волшебных Слов, есть и Личные Слова. Не от слова «личность», а от слова «личина». Уж кому, как не подьячему Разбойного Приказа о них знать. Правда, сам я с такими замаскированными не сталкивался, да и никто из моих сослуживцев — тоже, однако в Приказе даже есть даже способы распознать того, кто спрятал лицо под Личным Словом. Правда, сейчас у меня нет необходимых принадлежностей — все же такие Слова встречаются крайне редко.

Однако «редко» не означает «никогда».

— …моложе, чем выглядишь. Но отец Азарий служит в церкви уже давным-давно. Вывод? Ты не отец Азарий. Кто ты?

С вероятностью процентов в семьдесят, передо мной — Кондратий. Тот самый, ночной ужас улиц Мангазеи. И то — до ста эта вероятность не дотягивает только потому, что Кондратий ощутимо выше низкорослого священника. А про Личные Слова, которые изменяют рост, я никогда даже не слышал.

Старик поднялся с коленей, вздохнул, что-то тихо пробормотал. Я вскинул было пистолет, на случай, если меня сейчас попытаются накрыть Мертвым Словом, но, как выяснилось, это было другое Слово.

Плечи отца Азария раздались в стороны, он начал расти, вздымаясь к потолку — оказывается, Личные Слова, изменяющие рост, все же есть — огромная борода начала темнеть и уменьшаться, как будто втягиваясь в подбородок, поплыло и изменилось лицо… Всего несколько секунд — и передо мной стоял высокий, широкоплечий парень с добродушным лицом.

Господи, да он же чуть ли не моложе меня!

— Я не отец Азарий. Я его сын. Мурин Кондратьев.