Оболочки (СИ) - Никонов Андрей - Страница 36

– В последний раз еду за так, пусть главврач тогда рассчитывается, – Виталик захлопнул заднюю дверь, закурил. – Димон, слышь, а чего в больнице болтают, что ты этому Нефёдову внук?

– Мамка моя с сыном его путалась ещё до моего папани, – фельдшер тоже закурил, – а эта чокнутая из лабы, Майя, внучка его, решила, что мой папка тут вообще не при чём, вот и растрепала. Мозгов как у курицы.

– Бабы – дуры, им только дай повод языком почесать, – шофёр кивнул, бросил окурок на газон.

Димка было дёрнулся дать ему пинка, чтобы не мусорил, но вовремя вспомнил, что он здесь не дворник-космонавт, а свой в доску парень из больнички, и таких окурков он сам за свою жизнь целую кучу накидал.

В больнице их ждали две новости.

Во-первых, Чуров окончательно разосрался с Германом, вот прям всерьёз, и Самойлова от дел совсем убрал. Тот пообещал Василичу морду набить, а пока саботировал всех покойников, которых доставляли по коммерческой части, их складывали в отдельное помещение, и что с ними делать, никто не знал, даже главврач.

И второе, дочку Нефёдова привезли в реанимацию. Она от страха наглоталась каких-то успокоительных таблеток, и тронулась головой, а заодно и давление упало почти до нуля. И теперь единственная оставшаяся в живых наследница первой очереди лежала при смерти. На самом деле, дела у неё шли на поправку, но большая часть медперсонала была твёрдо уверена, что ей осталось недолго, потому что – проклятье.

На каталке они быстро переместили тело в холодильник, повесили бирку, Димка внёс в компьютер данные, и отправился на обед. Заодно позвонил Алисе, но та трубку не взяла. Они не виделись с утра воскресенья, когда девушка, бодрая и весёлая, выйдя из холодной воды, как Афродита, с падающими каплями, подтянутым телом и мокрыми волосами, обнаружила в смартфоне семь пропущенных вызов, и умчалась на работу. И если в этот день она что-то отвечала, мол, некогда, то с понедельника вообще на связь перестала выходить и мессенджеры отключила.

Димка забрал гистологию у Самойлова, отнёс в лабораторию, где теперь царствовал Чуров, отдал Майе – та тоже какая-то смурная была, на приветствие едва головой кивнула.

– Ох жалко девоньку, – пожилая санитарка пыталась распутать шнур от кварцевой лампы, и молодой человек ей помог, – такая молодая, и всё. Кончилась.

– Ты чего, баба Шура? – парень пометил себе, что надо к завхозу зайти, шнур у лампы перетёрся, и из-под изоляции виднелись оголённые проводки, – чего кончилось-то?

– Жизнь, Димочка. Дед её, дядька, потом папаша, теперь вон тётка помирает, следующая – она. Весь род под корень за грехи. Другая бы свечку поставила, отмолилась, а эта нехристь, ей спасения нет. Сама видела у неё на руке знак антихриста, вот говорю тебе, Дима, конец близок.

– Так если она нехристь, то проклятье на неё не распространяется? – Димка во все эти вещи не верил.

Санитарка замерла, уставившись в одну точку.

– Точно, – сказала она. – Она всех и прокляла. Из-за наследства.

И поспешила по коридору к сестринскому посту, забыв про кварцевание. Пришлось Куприну самому завозить аппарат в лабораторию, выгонять всех оттуда и включать лампу, а точнее три на одной подставке.

Через сорок минут, когда он отпер кабинет и щёлкнул выключателем, в лабораторию ворвалась Майя.

– Куприн, ты идиот? – с ходу спросила она. – Значит, по-твоему, я своего отца повесила, чтобы всё себе заграбастать?

В дверном проёме показались любопытные лица, среди них и баба Шура была.

– Да погоди ты, ничего я такого не говорил.

Дима потянулся к шнуру, но Майе показалось, что он хочет до неё дотронуться. Она влепила парню пощёчину, оттолкнула, и со злости сама рывком дёрнула провод. Раздался треск, посыпались искры, девушка грохнулась на пол, сжимая шнур в руке, запрокинула голову назад, её били судороги. Такое Димка видел только в учебных фильмах, и действовал он, как там говорилось. Выдернул провод из розетки вместе с розеткой, проверил цвет слизистых и кожи, пульс и зрачки, убедился, что ритм сердечных сокращений ровный, и остальное тоже в норме. И только потом с силой разжал пальцы девушки, на её ладони темнел ожог. Он подхватил Майю на руки, не обращая внимания на слабые попытки сопротивления, и понёс в реанимацию – на всякий случай. Вслед ему быстро-быстро крестилась баба Шура.

К вечеру репутация Майи была очищена, теперь её все снова жалели, лаборантка стала звездой больницы. Их даже с Димкой в сплетнях почти поженили, но девушка, когда очнулась, со своим спасителем разговаривать отказалась, и потребовала, чтобы его к ней в палату не пускали.

– Беременная, – первой сообразила пожилая санитарка, – ну Куприн, подлец какой, обесчестил бедняжку.

На этом злоключения Димки не закончились. Когда он доехал до своего участка и завёз в калитку скутер, то увидел, что на крыльце, на подвешенных к притолоке качелях, сидят двое – Алиса Нестерова и Вика, и что-то оживлённо обсуждают. Рядом с ними стояли два больших чемодана, один жёлтый, другой красный.

– Шах и мат, – сказал себе молодой человек, – шах и мат.

(29). Сторона 2. 28 мая, четверг.

(29). Сторона 2. 28 мая, четверг.

– Шах и мат, – Попов передвинул коня на чёрную клетку, – Палыч, чего зеваешь? Через три часа старт, а ты уже в облаках.

– Задумался, – признался я, и уронил чёрного короля.

– Ты из за этого, – он кашлянул, скрыв первый слог – …дака Велесова? Да забей на него, вы с ним до отлёта с Луны не увидитесь. Этот индюк всех достал, а ведь в училище нормальный парень был, без закидонов, откуда только всё это взялось.

Генерала Велесова вживую в первый раз я увидел в прошлое воскресенье – он приехал за бывшей женой Соболева на личном кремового цвета автомобиле. Наверное, очень дорогом и престижном, судя по тому, что протёр он пятнышко на дверце носовым платком. Ирина Соболева с его появлением оживилась, поцеловала в губы, почему-то пристально глядя на меня, и тогда только я сообразил, что этот бывший космический приятель – новый муж бывшей моего персонажа. Тут всё вставало на свои места, и слова генерала Лихого, что я в своего боевого товарища шмальнул, и другие намёки, и странная походка Велесова, видимо, всё это было следствием личных разногласий. Если экс-Соболева думала, что я от ревности пойду и повешусь, то сильно ошиблась, мне на её обжимания с Велесовым было начхать – может, Соболев бы снова в драку полез, а меня посторонние люди не волновали, пусть хоть бы он завалил её прямо на лужайке. Может, я бы даже советом помог, но только советом, не больше. Видимо, Ирина это поняла, и очень расстроилась, а вот хозяин дачи одобрительно на меня посмотрел.

Владлен Леонтьевич вообще в этой семье был явно посторонним, Аграмян с генералом держал себя подчёркнуто вежливо и отстранённо, и другие гости тоже стояли на моей, то есть Соболева, стороне. И это было приятно, мне эти люди тоже были симпатичны. Причём мне – Соболеву.

С этим, кстати, у меня возникли проблемы психологического характера. Бывало, что чётко себя считал Дмитрием Куприным, даже в теле персонажа себя ощущал неуютно, но иногда словно забывал о настоящей личности и начинал мысленно себя Колей называть. К местному психиатру точно обращаться не стоило, а в настоящей реальности – реальный шанс загреметь в психушку. И ещё заметил, когда переключался на персонажа полностью, движения другие становились, более естественные для этого тела, точные и выверенные. Вот как когда блоки в макете корабля менял, или на стрельбище из карабина всаживал пули в десятку, или сидел за штурвалом симулятора. С одной стороны, здорово, казалось бы, расслабься и получай удовольствие от инстинктов и рефлексов настоящего профи, а с другой, я совсем не хотел становиться Соболевым, мне и Куприным было хорошо.

Но моё непосредственное игровое окружение о двойственной личности не догадывалось. Точнее, Ланская-то определённо заподозрила, не просто так мне флакон Леграна показала. Может, здешние спецслужбы про двойников знают, раз я не один здесь такой. А может быть, нет, прямо ведь не спросишь. Но главное, что из-за этого ничего не менялось, я летел на Луну.