Тайна Кристин Фоллс - Бэнвилл Джон - Страница 28

— Что случилось? — во второй раз спросила Клэр, но куда спокойнее, наверное, потому, что занималась делом. — Рассказывай! — чуть ли не скомандовала она. — Из-за чего подрался? — Склонившись над мужем, Клэр прикладывала к его лицу влажную вату, и Энди ощущал тепло ее тела. Руки у Клэр умелые, удивительно сильные для такой худышки. Вот тебе и вторая мамочка за ночь, только в другом стиле — никаких фокусов и африканских страстей. Чтобы утихомирить Энди, Клэр положила ладонь ему на затылок и ненароком задела шишку. Энди вздрогнул и вдруг догадался: по затылку его огрел не дружок Маккоя, и не ножкой стула, а бармен, чертов бармен Пит бейсбольной битой. В вонючем коридоре этот ирландец спрашивал, хорошо ли Энди себя чувствует. Ну, конечно, он принял сторону Маккоя и его дружков! Предатель! Злоба душила Энди сильнее, чем когда он разбил стакан и прижал «розочку» к жирной шее Маккоя. Он живо представил, как мерзкий ублюдок Пит выползает из-за стойки, становится в позу бэттера[12], поднимает биту и, дождавшись момента, бьет его по затылку. Что же, Пит свое получит! Однажды вечером он закроет бар и двинет домой к ирландской жене и детишкам, а Энди с монтировкой наготове подкараулит его в темном проулке.

Клэр убрала вату со лба Энди и смотрела на него сверху вниз.

— Ну же, Энди, что стряслось?

Живот Энди пронзила раскаленная стрела боли. Он вскочил и, оттолкнув Клэр, проковылял к окну.

— Что стряслось? — зло захохотал он. — Что стряслось? Надо мной весь Бостон смеется — вот что стряслось. Энди Стаффорд — полное ничтожество, даже жену обрюхатить не способен!

Клэр пискнула, как придушенная крыса.

— Господи, это же… — начала она, но осеклась. — Как они могут так говорить?!

Энди мрачно смотрел, как ветер раскачивает ореховое дерево. Клэр знала! В ее голосе явственно слышалось: она знала, знала, что люди будут болтать, переворачивать все с ног на голову и смеяться за его спиной — знала, но не предупредила. Гнев не ослепил Энди: холодный рассудок точно со стороны наблюдал за происходящим, анализировал, решал, что делать дальше. У Энди с детства было так — гнев вперемешку с ледяной отрешенностью. Он вспомнил Кору Беннетт, и злоба вспыхнула с новой силой, подогреваемая обидой на Кору, Клэр, этот дом, юг Бостона, свою работу, Господи, даже на Уилмингтон и никчемных родителей — босяка-отца и мать, с ее коричневым фартуком — точь-в-точь как у Коры Беннетт — в девять утра пахнущую дешевым спиртным и ментоловыми сигаретами. Страшно захотелось шарахнуть кулаком по окну — Энди легко представил, как битое стекло прорезает его плоть до чистой белой кости.

Клэр стояла так тихо, что Энди едва не забыл о ее присутствии.

— Мы попробуем снова, — начала она тоненьким голоском, от которого Энди хотелось лезть на стенку. — Я пойду к другому доктору…

—.. который скажет то же самое, — договорил за нее Энди, так и не отвернувшись от окна. — Сделаю себе плакат и повешу на шею, — невесело рассмеялся он. — Текст будет такой: «Не умею брюхатить, помогите!»

Клэр судорожно вздохнула, явно потрясенная до глубины души, и Энди стало легче.

— Энди, мне очень жаль, — прошептала она.

— Мне тоже. Жаль, что я разрешил тебе взять ребенка. Кстати, кто его мать? Небось шлюха ирландская?

— Пожалуйста, не надо! — Клэр прижала ладонь к его затылку, чтобы помассировать: иногда Энди нравился массаж. Сегодня он дернул головой: отстань, мол, и тут же об этом пожалел, но не из-за Клэр, а из-за боли. Казалось, в макушку залили что-то густое и жирное, колышущееся от малейшего движения. По улице медленно проехала машина с горящими фарами, включенными на ближний свет. Бледно-зеленый «студебекер» с белым верхом… «Кто в четыре утра катается на "студебекере" по Фултон-стрит?» — удивленно подумал Энди.

— Пойдем спать! — тихо и устало проговорила Клэр. Энди вдруг почувствовал себя выжатым как лимон и покорно шагнул за ней к кровати. «Интересно, Клэр уловит запах Коры?» — лениво подумал он, снимая рубашку, и понял, что ему совершенно наплевать.

Глава 18

Квирк не считал себя ни бесстрашным, ни просто смелым. Настоящему испытанию его смелость пока не подвергалась, и он искренне верил, что не подвергнется. Войны, убийства, вооруженные ограбления, физическое насилие и членовредительство — любимые темы журналистов, но, по мнению Квирка, они существовали в некоем параллельном мире, управляемом и населенном людьми куда злей и опасней его знакомых. Впрочем, жертв того страшного мира ежедневно привозили в его отделение. Порой Квирк чувствовал себя фельдшером военного госпиталя, расположенного далеко за линией фронта, в который почему-то привозят не раненых, а только погибших. Ему ни разу не приходило в голову, что в один прекрасный день его самого привезут в секционный зал на каталке, изувеченным и окровавленным, как бедную Долли Моран.

Осенним вечером, когда два бандита аустились перед ним из тумана, Квирк сразу узнал обитателей мира, о котором прежде читал лишь в газетах. Они словно источали безжалостность — посмотришь на таких и сразу чувствуешь: эти двое не остановятся ни перед чем. Хроническая злость, обида и дефицит любви развились в равнодушие и своеобразную терпимость — чтобы убивать и калечить, бандитам не требовалось чувство враждебности. Это же работа, которую можно выполнять механически! Бандиты пахли чем-то сладким, тяжелым, несвежим. Квирк хорошо знал этот запах, но не понимал, откуда. На углу Фитцуильям-стрит он остановился буквально на секунду, сигарету закурить, поднял голову, а бандиты, вот они, уже взяли его в тиски. Тощий краснолицый стоял слева, а толстый с большой головой — справа. Ухмыльнувшись, Тощий поднял средний и указательный пальцы ко лбу в издевательском приветствии. Он до жути напоминал Панча[13] и красными щеками, и большим крючковатым носом, острый кончик которого едва не касался нижней губы.

— Добрый вечер, командир!

Квирк обвел их настороженным взглядом и, не говоря ни слова, зашагал через доршу. Бандиты без труда нагнали его, даже толстяк с непропорционально большой головой, глазками-бусинками и копной жестких, как конский хвост, волос. Если тощий — Панч, значит толстяк — Джуди[14]. Квирк велел себе не спешить и идти нормальным шагом, только разве такое возможно?

— Эй, мы тебя знаем! — бесцеремонно начал Панч.

— Ага, знаем, — поддакнул Джуди.

На углу Маунт-стрит Квирк остановился. Мимо, ежась от холода и сырости, шли офисные служащие. «Очевидцы, — думал Квирк, — молчаливые наблюдатели».

— Что вам надо? — спросил он вслух, — Денег у меня с собой нет.

Панча его заявление очень развеселило.

— Он считает нас нищими! — фыркнул он, обращаясь к толстяку Джуди.

Тот сокрушенно покачал головой и загоготал.

Квирку казалось, что самое разумное — до конца играть в недоуменное раздражение. Он, добропорядочный гражданин, возвращается домой после работы, а эти нахалы хотят помешать его заслуженному отдыху. Квирк огляделся по сторонам: за минуту вокруг стало темнее, а туман — гуще.

— Кто вы? — спросил Квирк. Очень хотелось изобразить праведный гнев, а получилось сварливо и раздраженно.

— Мы — живое предупреждение, — нахально ответил Панч. — Да, именно так.

Недовольно заворчав, Квирк выкинул сигарету — совершенно забытая, она успела потухнуть — и зашагал к своему дому. Примерно то же самое он ощутил в пабе «Макгонагл», осознав глубинный смысл послания Косгигана. Вокруг люди, до дома рукой подать — бояться нечего. Однако он почувствовал себя щепкой, которая наверняка пострадает, ведь кто-то начал рубить лес. Сбежать не получалось, совсем как в кошмарном сне: как ни прибавляй шагу, Джуди и Панч догоняли.

— Мы тебя видели! — голосом ябеды заявил Панч. — Зря околачиваешься, где не следует, особенно в такую погоду.