Тосты Чеширского кота - Бабушкин Евгений - Страница 13

– Хорошо, очень хорошо, – сказал вдруг Кролик.

– Куда уж лучше… – меланхолически отозвался Чучундра.

– Стихи понравились? – ревниво спросил Панфил.

– Категорически настаиваю, что хорошо! – подтвердил Кролик. – Просто прекрасно, что нас призвали осенью. А если бы весной? Оно бы было, страшно сказать, не замёрзшим.

– Может летом его и не чистют, – включился вдруг в разговор проснувшийся от морозного воздуха Батя.

– Конечно, не чистят. Солдаты ведь летом и не гадят, – внес свою лепту Джаггер.

Мы могли бы еще долго обсуждать свойства зимнего и летнего продукта, но нужно было завершать еще не начатое. Дело спорилось в неумелых наших руках. Мы опрокидывали рыжие бочки, выкатывали их, прокладывая широкие автобаны в пушистом снегу.

Затем лупили ломами со всей дури, чтобы мерзлая субстанция отскочила. Высыпали алмазы, которым суждено было дожить лишь до весны.

Часа через полтора алмазные копи опустели. Мы отошли в сторону, отыскали чистый сугроб и завалились перекурить.

– Послушайте, – сказал Панфил. Он приподнялся из сугроба, широко размахнувшись, отшвырнул окурок, и объявил: – Ещё стихи!

– Что это за небо в алмазах такое? – возмутился Батя, – в дерьме мерзлом что ли?

– Придурок, – ласково сказал Чучундра, – это же «Дядя Ваня».

– Какой такой Дядя Ваня? – совсем обалдел Батя. – Замполит наш?

– Сам ты замполит, – обиделся Панфил. – Это Антоша Чехов.

– Какой «Антоша», – Батя начал сердиться не на шутку. – Чучундра сказал «Ваня». Что вы меня путаете…

– Батя, Бог с тобой, ты же Митрофанушка…

– Ну вот, тля, еще Митрофанушку каково-то приплели. Вы сами, придурки, ни одного имени запомнить не можете, только ржете надо мной. А у меня голова все помнит, как телефонная книга в сельсовете.

– Батя, притушись, – примирительно сказал Панфил, обнимая коротышку за плечи. – «Дядя Ваня» это пьеса такая, Чехов её написал, у меня матушка в ней играла, она ж актриса, а я маленький на репетициях сидел, вот про небо в алмазах и запомнил.

– Ты вообще, Батя, книжки читал? Ну, кроме телефонной, из сельсовета? – спросил Кролик.

– Я чё, дурак? Ясно дело читал, – опять рассердился Батя. – Толстого читал. Льва Николаича.

– И что тебе запомнилось из прочитанного?

– Лев и собачка! – отрезал Батя.

– Ты, Батя, в библиотеку сходи, – порекомендовал Джаггер, – если ты сержанту скажешь, что в библиотеку хочешь, он тебя точно отпустит. За руку отведет. Сперва в санчасть, а потом в библиотеку. Если фельдшер Аркаша скажет, что ты башкой не съехал.

– Схожу, – уверенно вдруг ответил Батя, – читать умею не хуже вас. Вы все равно только ржете, а мне дома читать некогда было. Я до армии гегемоном был. Нам так председатель объяснял…

…Знал бы Джаггер к чему, в конце концов, приведет его добрый, в общем-то, совет сходить в библиотеку… Но об этом немного позже.

11

…Даже добыча алмазов, даже хождение дневальным по мукам не могут сравниться с кухонным нарядом.

Кухня – это чужая территория. Там опасно все. И если в учебке основное время нас драконят всего двое сержантов, закидоны которых мы выучили уже наизусть, то на кухне царствуют чужие деды и помазки, не ведающие пощады, как янычары.

Гуси на кухне передвигаются только бегом. Перед нарядом нас переодевают в старую форму, которую не жаль измухрыжить и изгваздать. Нужно обслужить завтрак, обед, ужин и чай с бутербродами для ночной смены.

Посуда солдатско-тюремного образца. Это миски и ложки из металла будущего, то есть из проклятого алюминия. Тот, кто хоть раз пытался отмывать алюминиевую посуду от жира, понимает, что я имею в виду.

Вилок и ножей нет. Вилкой солдат может выколоть глаз товарищу. А что он способен сделать ножом – о таком лучше даже не думать. Радуют кружки. Они железны, увесисты и покрыты облупленной эмалью. Мыть их довольно легко.

Посуды хватает только на одну смену. В начале наряда необходимо пересчитать количество мисок, ложек и кружек. Если хотя бы одной недостает, нельзя принимать наряд. Нужно доложить дежурному по кухне прапорщику.

Но это в теории. Попробуй, не прими наряд, когда почти пятьсот голодных солдат начнут занимать места за столами. Мисок и ложек все равно не хватает, потому что их беспрерывно растаскивают старики, устраивающие небольшие пиршества в ротах по вечерам. И конечно, никому не приходит в голову вернуть потом эти миски в столовую.

Фокусы, достойные Акопяна старшего, исполняются нами, чтобы сдать и принять посуду по счету.

В сущности, кухонные наряды беспрерывно обманывают друг друга с количеством посуды. Здесь все против всех.

Некий порядок умудрился внести Чучундра, который предложил безналичный расчет.

Дескать, сегодня у нас не хватает тринадцать ложек. Ладно, мы вам должны. Вот расписка. А завтра или послезавтра у вас не будет хватать пятнадцати. Делаем взаимозачёт и вы нам должны только две.

Все мисочно-ложечные долги писались на бумажках, как при игре в карты без наличных, а потом использовались в качестве твердой валюты.

Например, расписка на тридцать недостающих ложек спокойно менялась на банку сгущенки или две пачки беломора. Пять мисок шли за малый цибик чая со слоном.

Некоторые наживали небольшие состояния.

Биржа рухнула, когда новый начальник столовой, старший прапорщик Голудайло заказал новую посуду в количестве, многократно превышавшем необходимое.

В его оправдание можно сказать лишь то, что сделал он это не из добрых побуждений, а по ошибке. С похмелья вывел в рапорте лишний ноль, и наша часть получила вместо двухсот новых комплектов посуды аж две тысячи. Разворовать такое количество было просто невозможно, и большая часть досталась столовой, навсегда похоронив проблему безналичных спекуляций казенным алюминием.

…Мы попали в наряд вчетвером. Я, Джаггер, Панфил и Чучундра. На кухне жарко и влажно. Пахнет солдатской едой и старым веником.

Посуда моется только вручную. Вот три огромных оцинкованных ванны наполненных крутым кипятком. В первую насыпается сода в неимоверных количествах. Во вторую также сода, но в количествах более разумных. В третьей ванной простой кипяток.

В самом начале наряда мы успели получить от повара Феди последнее предупреждение за то, что Чучундра передвигался слишком медленно.

Мы заняли рабочие места судомойке. Джаггер, как самый нахальный и шустрый, летал по обеденному залу, собирая грязную посуду и разнося чистую. Панфил бешено тер миски и ложки в первой ванной с убийственной концентрацией соды и перебрасывал их мне. Я ловил их, как ученая мартышка в цирке, и продолжал мойку в среднем корыте. Затем швырял посуду Чучундре. А уж тот завершал полоскание в последнем, чистом кипятке и расставлял все на деревянных полках.