Князь мертвецов. Часть II (СИ) - Волынская Илона - Страница 40

Митя позвал. Пусть по неведомой причине мертвецы в еврейском квартале не откликались, но не могло же так быть с мертвыми по всему городу! Кладбище тут не далеко и бегают мертвяки быстро.

Он звал, и звал, и звал, тянулся еще и еще, скользил сквозь сгущающееся вокруг него марево, туда, где ждала его армия смерти!

Есть! Митя дернул за туго натянутые нити, чувствуя, как на городском кладбище начинают шататься надгробные камни, и мертвецы вылезают из могил. Сперва медленно, а потом все ускоряясь и ускоряясь, бегут к кладбищенской ограде!

И ... застревают у кладбищенских ворот! Он по-прежнему ощущал каждого из них - они спешили, они торопились на зов Мораниной Крови, они шли ... они шли, перебирая ногами на одном месте!

- Что? - выдохнул он вместе с сорвавшимся с губ клубком морозного пара. - Как?

Внизу Алешка медленно поднял два пальца к козырьку картуза и картинно отсалютовал.

«Лаппо-Данилевские оплатили восстановление ограды городского кладбища ... Город закупил мертвецкий кирпич ... Но ... Никакого мертвецкого кирпича на самом деле нет! Я его выдумал!» - успел подумать Митя.

Алешка растянул губы в издевательской улыбке и махнул рукой.

- Бей нелюдь поганую! Убивай, пока они нас не поубивали! - заорали его подручные.

Завывающая толпа ринулась на приступ.

Защищающие подход к дому лозы взметнулись ввысь, будто пытаясь встать стеной и тут же десятки факелов полоснули по ним огнем.

Йоэль страшно закричал и полетел вниз с забора. Налетевшая невесть откуда мара поймала его возле самой земли.

Добежавшие до ограды люди стремительно карабкались наверх, цеплялись, разрезая руки о натыканное сверху стекло, но продолжали лезть. У Митиных ног вынырнула распяленная в крике рожа - Митя ударил в нее сапогом, рожа исчезла, но вместо нее тут же возникла другая. Митя заметался по стене, сбил еще одного карабкающегося налетчика, еще. Почувствовал стремительное движение сзади, крутанулся на месте ...

И увидел только летящий ему в лицо кулак

Острая боль вспыхнула в челюсти, а дальше он почувствовал, что падает и по-кошачьи извернулся в воздухе. Он приземлился на бок - острая боль прокатилась по всему телу.

Люди со двора отчаянно мчались в дом ...

Митя попытался встать ...

Соскочившие вниз налетчики откинули засов на воротах и словно плотину прорвало - внутрь ринулась толпа. Рядом с Митей мелькнул подкованный железом сапог, юноша ощутил чудовищной силы удар - будто паровоз врезался. И его накрыла толпа.

Из распахнутых окон дома загремели выстрелы.

Грохот у Мити в ушах стал оглушительным, перед тазами плеснуло красным. Он захрипел и умер.

И уже не видел, как фонари вокруг квартала вспыхнули совершенно нестерпимым светом.

Глава 23. Тайный план

- Оружие держать наготове! - Аркадий Меркулов, глава губернского Департамента полиции, погнал автоматон вдоль строя. Он знал, как сейчас выглядит со стороны - заострившееся лицо, губы поджаты так сильно, что почти не видны. Воплощенная суровость. Любой, кто хорошо знал его, увидев это выражение, сразу понял бы, что он в ужасе. К счастью, настолько хорошо его знала разве что покойная жена.

С самого приезда в губернский город события неуклонно опережали его. Он всегда словно бы оказывался на шаг позади. Сперва это даже не насторожило - все было логично: губерния жила своей жизнью. А его опыт говорил, что при поистине прискорбной общей слабости полицейской службы, особенно заметной в провинции, эта самая «собственная губернская жизнь» неизменно приобретала характер неприятный. Чтоб не сказать - откровенно гнусный. При любой встряске местного общества гнусь лезла наружу, вскипая на поверхности мутной пеной мошенничеств, грабежей и едва прикрытых, а порой и вовсе неприкрытых убийств: от забитого пьяными купцами полового до заморенных родней наследников миллионных состояний. Ему даже на заговоры местного масштаба случалось натыкаться, особенно в губерниях приграничных, тесно связанных с контрабандой. Это из петербургских салонов целостность империи кажется незыблемой, ведь их завсегдатаи не привыкли мелочиться: что для них пара миллионов рублей, или людей, да и подсчет верст эти господа полагают делом исключительно извозчичьим. Ну, а личности не столь широко мыслящие знают, что на той же границе с Поднебесной если ночью зазеваться, поутру можно и десятка деревень недосчитаться, не говоря уж о вещах более ценных, вроде золота, мехов или древесины.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Так что поднятые мертвяки в собственном поместье его не удивили вовсе, а если и заставили насторожиться, то разве что дерзким вмешательством в вотчину самой грозной из Великих Предков. Нападение виталийцев тоже не было чем-то из ряда вон: железо для варяжских находников и впрямь ценность, ради которой те многим могли рискнуть. А вот чудовищные убийства, затеянные, как потом стало ясно, лишь чтоб избавиться от порубежной стражи перед набегом, обеспокоили всерьез. С этого мгновения было ясно, что заговор в губернии, несомненно, есть. И до приезда господ Меркуловых, отца и сына, он благополучно зрел и развивался при благодушном попустительстве, а может и деятельном участии местных властей. Собственно, что полицмейстер замешан, коллежский советник Меркулов уверился чуть ли не сразу после знакомства, а вот в участии столь ненавистных сыну господ Лаппо-Данилевских имел сомнения. Нет, в заговоре они участвовали, так или иначе, смущали лишь масштабы. Что бы ни мнили о себе Иван Яковлевич с сыном, но провинциальный помещик, известный тем, что регулярно обсчитывал своих работников - как вороватый приказчик глуповатую купчиху - до мрачного гения злодейства и предательства все же не дотягивал. По отдельности истории с поднятыми мертвецами или медведем-убийцей вполне помещались в рамки обычной человеческой жадности и бесчестности, но вместе вырисовывались в нечто большее, чем желание одного человека поправить свои дела. И сведения о том, что милейший Иван Яковлевич на самом деле стоит на грани разорения, а оттого готов на все, этой уверенности не поколебали. Лаппо-Данилевские годились на роль орудия, быть может, доверенного и инициативного, но за всем происходящим строился расчет более широкий и значимый, чем просто желание перехватить питерский заказ на железо.

Нынешние беспорядки тоже отлично укладывались в схему тайного плана. В самом походе местных жителей на своих еврейских соседей не было, увы, ничего необычного - после того, как сам император явно показал, что не всех своих подданных он станет защищать в равной мере, такое случалось сплошь и рядом. И недовольство в губернии было, традиционно норовящее выплеснуться не на виновных, а на тех, кто ближе и не может себя защитить, и повод имелся, но ... Все то же самое: сам по себе погром был обычен, в сочетании с цепочкой из восставших мертвецов, убийств и набега выглядел частью хорошо продуманного и разветвленного плана. Плана, о котором за прошедшие от приезда четыре месяца Аркадий Меркулов сумел узнать очень мало. Оставалось надеяться лишь, что план этот, составленный без расчета на его и Митино появление, уже начал сбоить. И хоть что-то из происходящего не продуманная стратегия, а попытка наскоро залатать прорехи после провала.

И если разрушить и эту часть - например, не дать уничтожить големов и их «пастухов» - может, удастся рассыпать его весь, даже не зная наверняка, кем, и, главное, для чего все затеяно! Потому выдавив с тюремного двора толпу, желавшую покончить с убийцами полицмейстера (какая неожиданная и внезапная любовь к покойному!), Меркулов и метался, собирая городовых с жандармами, и выгоняя из казарм хмурых казаков.

Когда, в который раз уже, вестником беды прискакал Ингвар - на сей раз не на губернаторском гнедом, а на Митькином паро-коне! - и рассказал, что сын, безумный мальчишка, потащился в еврейский квартал, в самую сердцевину беспорядков, Аркадий Валерьянович лишь только до боли стиснул кулаки.

Пришлось давить в себе дикое, отчаянное желание бросить все и гнать автоматон туда, чтобы найти, спасти, выдернуть. Или не найти и не спасти, потерять навсегда в круговерти обезумевшей от крови и безнаказанности толпы. Оставалось только делать то, что он и так делал - собирать людей и молиться, чтобы не оказалось поздно! Хотя бы для Митьки, потому что для кого-то, как для той убитой в двух шагах от тюрьмы девочки он уже невозвратно опоздал.