Князь мертвецов. Часть II (СИ) - Волынская Илона - Страница 3

- Ничё, жидовня, еще встретимся! Я вас всех хорошооо запомнил!

- Городовой! - удивленно вздернул брови Меркулов, и тот, словно спохватившись, замахнулся на тощего кулаком:

- Поговори у меня!

- Учить их еще и учить, - устало вздохнул Меркулов, поворачиваясь к губернатору. - Ваше превосходительство, я со всем вниманием и почтением отношусь к вашим рекомендациям, но согласитесь - не могу же я оставить в полицмейстерах человека под эдакими подозрениями?

- Да как вы смеете! - задохнулся полицмейстер. - Этот господин лжет, я его не знаю!

- То есть, как это - не знаете? - заверещал Гунькин. - Я ж вас в ресторацию пригласил, стерляжье ухой угощал, лафитничек1 поднес, всё честь по чести! Нас и прислуга тамошняя видела!

- Я уверен, все это огромное недоразумение, - губернатор продолжал буравить полицмейстера недобрым взглядом.

- Вполне возможно. Меня несколько беспокоит изобилие недоразумений вокруг Ждана Геннадьевича: то он к отражению набега опоздает, то к возвращению железа появится, наоборот, чересчур вовремя. Так что свое решение я оставляю в силе: от должности Ждан Геннадьевич отрешен до полного прояснения всех и всяческих недоразумений.

- Ваше превосходительство! - полицмейстер, красный, растерянный, повернулся к губернатору и уставился на него взглядом, одновременно требовательным и молящим. - Да как так-то? Вы ж обещались ... - губернатор нахмурился, так что аж ласточкины хвосты его бороды встопорщились, и полицмейстер зачастил. - Я? С виталийцами? Да еще и с налетчиками? В сговоре? Да я вас ... на дуэль! – заорал он, оборачиваясь к Меркулову, и дергая пальцами у пояса, будто норовя схватить эфес отсутствующей сабли.

- Вы, голубчик, не заговаривайтесь! - еще больше нахмурился губернатор. – Если каждый отставленный от должности чиновник будет своего начальника на дуэль вызвать — это ж полный разброд и шатание по всей империи начнется.

- Простите Ждану Геннадьевичу его волнение, ваше превосходительство, - рядом с полицмейстером вдруг встал Лаппо-Данилевский. - Тяжело честному служаке слушать, как его офицерскую честь втаптывают в грязь, а его слово дворянина ничего не стоит перед обвинением каких-то... - он презрительно скривился. - Иноверцев.

- Да я православный! - разгневанно заорал Гунькин.

- А мы и вовсе о господине полицмейстере и слова не сказали, - покачал головой Карпас.

- Вот-вот, - пробормотал каббалист. - Паны дерутся, а у бедных иудеев ...

- Чубы трещат? - удивился Пахомов.

- Пейсы летят! Во все стороны!

- Ждан Геннадьевич, как честный служака, должен быть сам заинтересован в проведении тщательного расследования. Ради подтверждения его безупречной репутации и верности присяге. - Меркулов улыбнулся полицмейстеру с поистине акульей приветливостью. - Допросим налетчиков, опросим свидетелей, сличим показания, все чеки, векселя, бумаги тщательно проверим, - с явным удовольствием перечислял он.

Только своим удовольствием - потому как полицмейстер заметно побелел, да и Лаппо-Данилевскому было явственно не по себе.

- Будет ли это расследование беспристрастным? - вдруг высунулся вперед Алешка. — Ведь это вашего сына Ждан Геннадьевич изобличил в связи с противуправительственными элементами и всяческими инородцами, - и Алешка, ничуть не стесняясь, кивнул на Йоэля и Ингвара рядом с Митей.

- Слышь, чё говорят! Наш само-главный полицмейстер жидам продался! - ахнули в жадно прислушивающейся толпе.

- И не жидам вовсе, а варягам - вона, один у него в доме живет!

- Я не варяг, я германец! - запротестовал как всегда легко поддающийся на провокации Ингвар.

- Один Пек: что те - бандиты, что эти! Пока панов из Петербурху тута не було – и набегов не було. А как понаехали, так сразу и понабежали!

Толпа глухо, неприязненно заворчала.

- Извольте замолчать, юноша! - наливаясь дурной кровью, рявкнул губернатор. - Берите пример с ровесников, которые не встревают в разговоры взрослых, чиновных людей! - губернатор мотнул раздвоенной бородой в сторону Мити, увидел рядом с ним Йоэля, помрачнел еще больше и накинулся на Алешку. - Подстрекательствами не занимаются!

- Простите Алешу, ваше превосходительство, он повел себя неподобающе, но исключительно из обиды и волнения за Ждана Геннадьевича - моего давнего приятеля и своего крестного отца, которого он уважает и почитает почти как родного! - вмешался Лаппо-Данилевский.

- Если мне не доверяют, единственное, что я могу предложить, это пригласить сыскаря из петербургского департамента, - мягко сказал Меркулов.

- Нет уж! - как колоколом бухнул губернатор. - Чтоб говорили потом, будто у меня в губернии ни заводы от виталийских набегов защитить не могут, ни промышленников от городских налетчиков, ни даже предателя изобличить! Сам буду смотреть, чтоб никаких поклепов и наветов! А вы, Ждан Геннадьевич, тоже ... не устраивайте тут ... Не в тюрьму же вас тащат! Посидите у себя на квартире, отдохнете, еще и жалование потом получите за все время. Как оправдают вас, конечно!

- Я не буду сидеть! - глухо выдохнул полицмейстер, поднимая взгляд на губернатора. - Если уж для вас, ваше превосходительство, слово дворянина, много лет верой и правдой ... значит меньше наветов всяких ... сомнительных приезжих ... - нового взгляда удостоились и Гунькин, и сам Меркулов. - То я поеду в Петербург! И поглядим еще, кого там выслушают!

- Я вам решительно запрещаю! - рявкнул губернатор.

— Это когда я на службе, мне запретить можно, а как теперь я от службы отстранен, так лицо частное, и никто мне ничего запретить не может! - вовсе закусил удила полицмейстер. Козырнул издевательски. - Честь имею! - и решительно отмахивая рукой - будто бил кого-то - пошагал прочь.

- Уймите вашего приятеля, Иван Яковлевич, - совсем насупился губернатор. - Потому что если вы этого не сделаете, я не стану протестовать, коли Аркадий Валерьянович отправит его дожидаться окончания расследования в тюрьме.

Лаппо-Данилевский молча поклонился - обуревающую его ярость выдавали лишь некрасивые багровые пятна на скулах. Алешка попытался что-то сказать, но под бешенным отцовским взглядом смолк, будто подавился. Только рванул рычаги паро-телеги с такой силой, что его отец схватился за едва не улетевшую шляпу. Паро-телега пыхнула во все стороны. Какая-то баба, получив горячую струю пара прямиком под зад, с визгом подхватив юбку, порскнула в сторону. Паро-телега подпрыгнула на колдобине, и расшвыривая грязь и навоз из-под колес, приняла с места, как норовистый конь.

Глава 2. Так много тайн

- Чем нам тут обвинения предъявлять, господа полицейские лучше бы эдак-то по городу гонять запретили. Беда ж может выйти! - пробормотал инженер Пахомов, безуспешно пытаясь отчистить обсыпавшие сюртук плевки грязи.

- Я учту ваше мнение, господин Пахомов, - не меняя благожелательного выражения лица, сказал Меркулов. - А сейчас прошу всех заняться делом - все интересное здесь уже или закончилось или еще не началось.

- Раааасходись, народ! Раааасходись! Неча тут пялится, без вас разберутся! – в толпе замелькали фуражки городовых, где-то залился трелью полицейский свисток и люд, неохотно, продолжая ворчать, принялся разбредаться.

Губернатор одарил Меркулова многозначительным взглядом, покачал головой, то ли осуждая, то ли просто в чем-то молчаливо сомневаясь, и зашагал к оставленному позади толпы экипажу. А господин Меркулов-старший, не торопясь направился к сыну.

- Д ... доброе утро, - поздоровался Ингвар, нервно переступая с ноги на ногу.

- Доброе, юноши, доброе. Видеть вас нынче по утру целыми и невредимыми – уже изрядное добро, - откликнулся Аркадий Валерьянович, постукивая кончиком трости по сапогу.

- Э-э ... - Митя открыл рот, закрыл, мысли его лихорадочно метались. Вести с отцом как с чужим или заговорить как всегда ... нет, как раньше, до того, как усилиями губернских дам появились сомнения, что они и правда - отец и сын. Как настоящий светский человек должен вести себя в эдакой ситуации? Подсказка не находилось - ничего, кроме подозрения, что совсем-совсем настоящий светский человек, вроде почти позабытого им за это время младшего князя Волконского, просто не позволил бы себе так неприлично запутаться в собственных родственных связях. Единственная подсказка, на которую расщедрился обычно всесильный светский этикет: не знаешь, что говорить - смени предмет разговора.