Мы, Мигель Мартинес (СИ) - Тарханов Влад - Страница 24

— Сегодня не смогу, у меня тут небольшой лямур наметился, извини. Может быть, завтра в семнадцать навещу.

Значит, он будет у меня ровно в четыре часа дня. Артур сказал, что моя квартира чистая. Может быть и так. Полной уверенности у меня нет. Он точен, как британский монарх. От его внешности остается двоякое впечатление: профессорская бородка клинышком, которая настраивает на серьезный лад и непокорная студенческая копна черных волнистых жестких волос, говорящая о неугомонности и юношеском задоре. Впрочем, ему и сорока ещё нет, поэтому говорить о том, что юношеский задор он растерял не приходится.

Семь часов мы обсасывали мои идеи. В общих чертах ему понравилось. Прикрытие с одной стороны, с другой, с третьей. В тоже время поправил важные нюансы, кое-что решили по персоналиям. От того, что фамилия Ягоды как одного из главных заговорщиков против Сталина отторжения не вызывала, я понял, что дни оного сочтены. Скорее всего, был вскрыт один очень важный сейф. Скорее всего, именно так всё и произошло. А что из этого можно сделать за вывод? Что нужно ковать железо, не отходя от кассы. Предположим, Сталин хочет кого-то поставить на место Ягоды, кого? Акулова? Он, насколько я помню, поручил Акулову создание прокуратуры СССР — противовеса ОГПУ и НКВД. Хотя и под давлением Ежова и его группы согласился на создание троек, но туда обязательно входил прокурорский… И всё равно это не помогло. Стоп! Неужели Ежова? Значит, необходимо, чтобы. чтобы что?

Я понимаю, что стаю на очень скользкую дорожку. Но другого выхода не вижу. Очень надо, чтобы именно Артур возглавил ОГПУ. Но что решит Сталин? И всё-таки я начинаю разговор, который может опять всё погубить.

— Артур, это только между нами, я ведь анализировал работу твоего товарища.

Я черкнул на листке бумаги большую букву Я и тут же скомкал этот клочок и сжег его в пепельнице.

— И вот что интересного получается. Дело «Весна», правильное дело. Многие царские военспецы были привлечены к сотрудничеству Львом и у них его авторитет более чем высок. Некоторые из них — настоящие троцкисты. Но. берут по этому делу не тех. В результате под каток попали и несколько троцкистов, и целая куча ни в чём не повинных специалистов. Зачем? Три тысячи бывших мы из армии выкинули. Зачем? У нас что, доморощенных командиров валом? Да нет их, нет! А настоящих друзей Троцкого оставили на месте. Скажи, почему Тухачевский не прошел по этому делу? Не знаешь? Может быть, стоит задуматься?

— На скользкую тропинку стал, Миша, дело «Весна» получило одобрение самого.

— Ага, Артур, ты же знаешь, Сталин никогда не доверял до конца царским военспецам, но без них победы в Гражданкой не было бы! Но тут получилось, что вместе с бельем выплеснули и ребенка! И при этом методы дознания самые что ни на есть царские! Как вертухаи старорежимные — берете подозреваемого и выбиваете показания на самого себя и на близких. Это же вообще ни в какие ворота! А ведь в вашей работе надо точно знать и анализировать! Точно!

— Миша, ты у нас фантаст известный, нельзя быть точно уверенным.

— Можно! И техническая база есть!

— В смысле? — удивился Артузов.

— Значит так, Артур, бери за барки такого Бориса Александровича Рчеулова, он занимался записью звука и изображения на стальной носитель, иначе говоря, магнитную ленту. Пусть пока только голос. Немцы сейчас выходят на создание магнитной ленты на магнетите, в общем, ставится такой прибор, в нужную точку микрофон на проводе. Записываешь разговор, вот тебе и доказательство. Железное! Так и телефонные переговоры можно записывать, в общем, для твоей конторки самое то.

— Это интересная мысля, Миша, только не всегда можно что-то записать, не всегда!

— А что ты слышал об измерителе силы любви?

— Чего? Чего? Любви?

И Артузов захохотал, весело, задорно, что называется, от всего сердца. Я достаю вырезку из американской газеты. Вот оно!

— Смотри Артур, тут предлагают влюбленным перед тем, как вступить в брак, пройти испытание на полиграфе и убедиться в силе своих чувств.

— Ничего себе! — с таким же смешком Артузов рассматривает заметку.

— Студент Стэнфорда Леонард Килер в одном приборе соединил кардиограф, офгигманометр, пневмограф и гальванометр. В результате этого получилось одновременно записывать кардиограмму (сердечный ритм), артериальное давление, амплитуду и частоту дыхания а так же электрическое сопротивление кожи.

— Ну и нахрен это всё нам нужно? — спокойно поинтересовался Артур.

— Есть теория, когда человек лжёт, эти показатели меняются. В США уже около сотни человек отправили на электрический стул только по показаниям этого «измерителя любови».

— Это ты всё серьёзно?

— Более чем. Конечно, тут не всё так просто. Но. такой прибор твоей конторе необходим! Украсть. Купить через третьих лиц, создать на его базе тут портативную версию! Вот что необходимо делать! У нас Лурия и Леонтьев проводили эксперименты по технологии распознавания лжи, поинтересуйся.

— Деньги только бы найти! — Артузов задумался. — Но на хорошее дело деньги найдутся! Главное, знать кого потеребить!

Глава четырнадцатая. Хрень

Москва. Дом на Набережной

18 марта 1932 года

— Миша, если ты будешь пропускать занятия по стрельбе, то так никогда стрелять и не научишься… Б…ь, Миша, что с тобой? Да, мать твою, ты слышишь меня?

Артузов трясёт меня, как липку. Кажется, зубы клацать начнут…

— Артурррррр…. Не тряси…

— Да что с тобой, Миша, ты что, хочешь всю операцию под нож пустить? Связался с малохольным!

— Нет… Артур… придёшь за мной завтра, слышишь меня, завтра рано утром… рано утром. Запри дверь, никого ко мне, никого… это важно…

— Миша, да ты горишь, б…ство… где у тебя аспирин?

— Это пройдёт, я знаю, Артур, утром… Утром всё тебе скажу…

* * *

19 марта 1932 года

Мне понадобились сутки. Вырвать сутки из своей жизни. Но это было важно, очень важно. Мне наконец-то удалось сложить последние кусочки пазла под названием «заговор против СССР», не против Сталина, или партии, а именно против страны, проводящий самый мощный социальный эксперимент в мире. Меня накрыло ночью. С семнадцатого на восемнадцатое. Я понял, что должен это записать. Но мне надо было как-то залегендировать свои «озарения». Рецепт довольно простой: несколько капель йода на кубик сахара-рафинада и запить стаканом воды, через полчаса-час поднимется температура тела, прием старый, еще со студенческих времён. Но надо. О вреде щитовидке подумаем потом. В общем, получилось. Когда приехал Артузов, чтобы уволочь меня на стрельбы, у него появилась идея, что я должен научиться стрелять как эсер-боевик, лучше всего с двух рук и без промаха. На самом деле, если мне придётся стрелять в Троцкого, это будет означать провал всей операции. Мы оба это понимаем. Но у Артура какие-то свои критерии того, что должен уметь агент. С моим-то зрением… Впрочем, дело не в этом. Получился просто очень сложный момент: мне пришлось тянуть слишком большой объем редакторской работы. Тем более, что Мехлис получил новое назначение. Сталин таки решился на создание наркомата Государственного контроля. То есть, на меня легло еще и редактирование «Правды».

Если говорить проще, Миша Кольцов во мне только вздыхал и твердил, что я слишком люблю отдыхать. Это да, у него и у меня энергетика немного другая. И я в кольцовском темпе довольно быстро выдыхаюсь. Потом я взял себя в руки и решил, что человеку с инженерным образованием негоже пахать аки раб на галерах. Всё-таки какие-то подвижки есть в голове. Я занимался несколько часов тем, что называлось оптимизацией рабочего процесса. Во-первых, никаких метаний по редакциям. Я выбил себе один кабинет для всех редакторских дел и настоял на том, что именно туда будут тащить все материалы. Там же все совещания, количество которых свёл к минимуму. Вечная беда нашей интеллигенции — слишком любит языки расплести, так, что заплести их обратно уже не удаётся. Ненавижу эту черту людей, которые, в принципе, не лоботрясы и умеют трудиться, но только собери где-то больше двух интеллигентов на одну комнату, и ты получишь задушевные разговоры сроком на сутки и более. И всё! Никакой работы нахрен! Хорошо, если такая беседа идет под чай, а если под водку? Вот то-то и оно, тогда такие беседы могут растягиваться, как знак бесконечности в математике — до этой самой бесконечности.