Торговый дом Гердлстон - Дойл Артур Игнатиус Конан - Страница 61

— Про меня вы можете говорить все, что вам заблагорассудится, — сказала она с горечью. — Вероятно, это одна из привилегий опекуна. Но говорить дурно о моих друзьях вы не вправе. «Кто дурно отзовется о брате своем…» Мне кажется, в Священном писании сказано примерно так.

Гердлстон был несколько озадачен этой неожиданной отповедью. Сняв свою широкополую шляпу, он почтительно склонил голову перед Кэт и опустил глаза.

— «Устами младенцев глаголет истина»! — произнес он. — Вы правы. Я погорячился. Виной всему моя неусыпная забота о вас.

— Видимо, эта же самая забота побудила вас наговорить мне столько дурного про мистера Димсдейла? А я теперь знаю, что это неправда! — гневно сказала Кэт, осмелев при мысли о нанесенных ей обидах.

— Вы уже позволяете себе дерзить, — сказал опекун и вернулся к своей записной книжке и к вычислениям.

Кэт снова съежилась в своем углу. Поезд с грохотом, звоном и скрипом мчался куда-то сквозь мрак. В запотевшем окне время от времени мелькали редкие огоньки придорожных селений. Порой красный глаз семафора проплывал за окном, и было в нем что-то сатанинское, словно сам властитель этого царства стали, железа и пара поглядывал на пассажиров из тьмы; да бледный завиток дыма казался единственным следом, который они оставили позади. На Кэт все это навевало такое же уныние и тоску, как ее собственные мрачные мысли.

А мысли эти были чрезвычайно мрачны и унылы. Куда ее увозят? Надолго ли? Что она будет там делать? Она не знала решительно ничего. Что за причина этого внезапного бегства из Лондона? Опекун мог разлучить ее с Томом Димсдейлом десятками других, куда менее сложных способов. Неужели он задумал угнетать и мучить ее до тех пор, пока она не согласится принять предложение Эзры? При этой мысли Кэт стиснула свои белые зубки и поклялась, что никакая сила на свете не заставит ее уступить. Будущее было темно и неизвестно, и единственным светлым проблеском оставалась надежда на то, что по приезде Кэт тут же напишет миссис Димсдейл, сообщит ей свой адрес и спросит ее напрямик, почему они все вдруг забыли про нее. Как глупо, что она не сделала этого раньше! Пустая гордость удержала ее.

Поезд остановился на большой станции. Поглядев в окно, Кэт при свете фонарей разобрала название: Гилдфорд. Потом снова мрак, бесконечная тряска, грохот, и наконец они прибыли на вторую крупную станцию — Питерсфилд.

— Мы подъезжаем, — заметил Гердлстон, пряча в карман записную книжку.

Поезд остановился на небольшом полустанке, который освещался единственным фонарем и предпочитал не открывать своего наименования. Гердлстон и Кэт были единственными пассажирами, пожелавшими сойти здесь, а поезд покатил дальше в Портсмут, оставив их со всем багажом на плохо освещенной узкой платформе. Была темная, безлунная ночь, в резком ветре ощущалась влажность — то ли от недавно прошедшего дождя, то ли от близости океана. Кэт совсем закоченела от холода, и даже ее мрачный спутник поеживался и притопывал ногами, оглядываясь по сторонам.

— Я телеграфировал, чтобы прислали двуколку, — сказал он железнодорожному служащему. — Разве нас здесь никто не ждет?

— Как же, как же, сэр. Вы не мистер ли Гердлстон будете? Тут прислали двуколку из «Летящего быка». Эй, Каркер, сюда! Вот этот господин, которого ты ждешь.

При этом призыве в пятно света, отбрасываемое единственным фонарем, вступил довольно грубый с виду возница и, приподняв шапку, сиплым басом объявил, что он именно тот, о ком идет речь. Вместе с железнодорожным сторожем он принялся перетаскивать багаж в двуколку. Это был не слишком вместительный экипаж с высоким сиденьем спереди для возницы.

— Куда везти, сэр? — спросил возница, когда путешественники уселись в двуколку.

— В Хэмптонское аббатство. Ты знаешь, как туда ехать?

— Больше двух миль отсюда, и все вдоль полотна, — сказал возница. — Уже, почитай, два года, как никто там не живет.

— Нас ждут, все приготовлено к нашему приезду, — сказал Гердлстон. — Поезжай как можно быстрей, мы замерзли.

Возница щелкнул кнутом, и лошадка бодро затрусила по темной проселочной дороге.

Поглядывая по сторонам, Кэт заметила, что они проехали по широкой главной улице довольно большого поселка, от которого ответвлялись узкие проулочки. Показалась церковь и напротив церкви — трактир. Дверь его была распахнута настежь, из-за красных штор пивного зала пробивались лучи света, словно сообщая о том, что там внутри уютно и тепло. Звон пивных кружек и веселый рокот голосов долетали оттуда, и Кэт еще острее ощутила свою бесприютность и одиночество. Гердлстон тоже покосился на пивную, но совсем с другим чувством.

— Еще одно чумное место, — сказал он, кивнув в сторону постоялого двора. — Что в городе, что в деревне — везде одно и то же. Эти торговцы ядом расплодились по всей земле, и каждый такой притон — рассадник зла и заразы.

— Прошу прощения, сэр, — возразил угрюмый возница, поворачиваясь на сиденье. — Это вот и есть «Летящий бык», сэр, я сам тут работаю, и никакой это не притон, а очень даже распрекрасная пивная, и ядом тут отродясь не торговали.

— Все эти напитки — отрава, а место, где они продаются, — притон, — отрезал старый коммерсант.

— Только не скажите это моему хозяину, — заметил возница. — Он у нас крепкий мужик, и рука у него тяжелая, а нрав горячий. Эй ты, полегче!

Последнее предостережение относилось уже к лошади, споткнувшейся на крутом склоне. Двуколка выехала из селения, и вдоль дороги потянулись высокие изгороди, погружавшие ее в беспросветный мрак. Тусклые фонарики, покачиваясь на оглоблях двуколки, бороздили этот мрак желтыми полосами света. Возница закинул вожжи на спину лошади, предоставив ей самой выбирать дорогу. Вскоре узкий проселок вывел их на более широкий тракт, и Кэт воскликнула в радостном изумлении.

— Там море!

Сквозь тучи пробилась луна, и широкая морская гладь серебрилась в ее лучах.

— Да, там море, — сказал возница, — а вон там, подальше, огоньки, это Ли-Клакстон, где все наши рыбаки живут. А там, — указал он кнутом на длинную черную тень, выступавшую из воды, — это Остравайт.

— Простите, не поняла.

— Он хочет сказать, остров Уайт, — заметил Гердлстон.

Возница поглядел на него с укором.

— Ну, понятное дело, вам, лондонцам, лучше знать. Не нам вас учить, хоть каждый из нас тут родился и вырос! — И с этим саркастическим замечанием он замкнулся в себе и не вымолвил больше ни слова, пока двуколка не прибыла на место.

Да и ехать им оставалось не так уж далеко. Миновав изрытую глубокими колеями равнину, они приблизились к высокой каменной ограде, протянувшейся примерно ярдов на двести. Ограда, насколько можно было судить при таком неверном свете, имела довольно обветшалый вид. Они подъехали к чугунным воротам, подвешенным на двух высоких каменных столбах, увенчанных полуразрушенными гербами. От ворот через парк вела извилистая аллея, похожая на туннель: деревья, сплетясь ветвями, образовали здесь плотный темно-зеленый свод. Эта аллея вывела их на открытую площадку, в центре которой возвышалось массивное, беленное известкой здание неправильной формы — старое Хэмптонское аббатство. Нижний этаж его был погружен во мрак, а верхние окна, отражая бледный свет луны, блестели таинственно и тускло, и все здание в целом производило столь мрачное, зловещее впечатление, что у Кэт упало сердце. Двуколка подкатила к крыльцу, и Гердлстон помог Кэт спрыгнуть на землю.

Ни в одном окне не засветился приветственный огонек, но когда они принялись вытаскивать из двуколки свои пожитки, отворилась дверь, и на крыльцо вышла маленькая старушонка с горящей свечой в руке. Загораживая свечу рукой, чтобы ее не задуло ветром, старуха вглядывалась в темноту.

— Это вы, мистер Гердлстон? — крикнула она.

— Разумеется, я, — нетерпеливо отвечал коммерсант. — Я же послал вам телеграмму, известил о нашем приезде.

— Да, да, — отвечала старуха, ковыляя к нему навстречу со своей свечой. — А это та самая барышня? Входите, моя дорогая, входите. У нас тут еще не все готово, но мы скоро наведем порядок.