Бедовый месяц (СИ) - Ефиминюк Марина Владимировна - Страница 40

Банкет шел полным ходом. Люди шумели и веселились, отчего казалось, будто из шикарного зала с дорогими занавесками, спускающимся к полу пышными фалдами, мы перенеслись в дешевую питейную Энтила вообще без занавесок на окнах. К ночи энтильские гуляки так расходились, что их вопли были слышны по всей рыночной площади. Аристократы от них ушли недалеко.

— Когда мы сможем уйти? — на ходу тихо спросила я у Филиппа.

— Ты хочешь подняться в номер? — переспросил он, как будто чуток недоверчиво.

— Да… — неожиданно призналась я не только ему, но и самой себе. — Мы сможем незаметно улизнуть?

— Конечно.

Он мягко сжал мой локоть, заставил развернуться и увлек в коридор для прислуги, откуда подавальщики выносили угощения. Уверена, абсолютно все за ближайшими столами заметили наш «тайный» побег.

— Никто не осудит, что мы не вернулись за стол? — заволновалась я.

— Уверяю, нас уже и так все осуждают, — с иронией ответил он. — И обсуждают.

— Вас это совсем не беспокоит?

— Не понимаю, почему это беспокоит тебя. — Он бросил на меня насмешливый взгляд.

— Поползут сплетни.

— Они и так поползут, — уверил Филипп.

Какая чудесная новость! Можно я переварю ее завтра?

Самое удивительное, что именно мы без спроса вломились в служебные помещения, но мужчина с подносом фруктов поспешно прижался к стене и даже вежливо попрощался:

— Доброй ночи.

— И вам, — проходя мимо, пробубнила я.

В гостевом доме Филипп ориентировался прекрасно, словно много раз до этого позднего вечера, потратив целое состояние на королевские драгоценности, тихонечко сбегал из банкетного зала.

Незаметно мы взялись за руки. И пусть я не пила хмельного вина, голова кружилась. От удивительного ощущения его теплых пальцев, сжимающих мою влажную от волнения ладонь, от запаха его благовония. От того, к чему мы стремились, преодолевая широкие лестницы и коридоры с горными пейзажами на стенах…

— Сумочка осталась в банкетном зале, — задумчиво вымолвила я, когда мы оказались возле двери в свой номер.

— Завтра утром ее вернут, — уверил Филипп.

— Да, но в сумочке ключ… Вы сможете открыть дверь заклятьем? — с почти неприличной надеждой уточнила я.

— У меня все еще нет магической искры.

— Все еще? — охнула я. — Значит, придется спускаться в холл.

Под гнетом мысли, что придется тащиться к ночному портье и, возможно, его разыскивать, волшебное искрящееся напряжение слегка подувяло.

— Леди Торн, вы умеете взламывать замки?

Муж расслабленно прислонился плечом к косяку и, сложив руки на груди, красноречиво изогнул бровь.

— Вы серьезно?

— Более чем.

Я покусала губу, вдруг вспомнив совет тетушки Клементины, что не стоит демонстрировать недостатки в первые сорок лет совместной жизни. Вряд ли умение вскрывать запертую дверь с помощью заклятья можно назвать достоинством благородной леди.

— Но вы отвернетесь и сделаете вид, что этого никогда не происходило! — потребовала я. — И никогда не расскажете нашим внукам! Не к лицу леди такие умения.

— Кто тебе сказал подобную глупость?

— Очень суровая женщина.

— Твоя тетка?

— Кастелянша из пансиона. — У меня вырвался громкий смешок.

— Она гоняла благородных девиц тростью, как Клементина? — с полуулыбкой уточнил он.

— Отправляла к преподавателю по хорошим манерам, а вот он уже гонял. Учебником по этикету.

— Обещаю, что ничего не расскажу твоему преподавателю по этикету, — промурлыкал Филипп. — И даже смотреть не буду.

— Господи, это все ужасно странно, — пробормотала я, растирая ладони. — Мы же взрослые люди.

— Верно, — согласился Филипп. — Давно мне не было так… интересно.

Я одарила его выразительным взглядом, но едва прижала кончики пальцев к замочной скважине, как он оттолкнулся от косяка и мягко обнял меня сзади. Когда его губы прикоснулись к невозможно чувствительной точке на шее, дыхание перехватило.

— Что вы делаете? — на выдохе прошептала я.

— Не смотрю, — пробормотал он, щекоча дыханием и посылая по рукам волну мурашек. — Продолжайте, леди Торн, не отвлекайтесь. Я очень хочу попасть с вами в номер…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

От замочной скважины посыпались золотистые искры. По очереди раздалось два щелчка. На секунду Филипп выпустил меня из объятий, но, едва я ступила в темноту номера, как резко повернул к себе лицом. Дверь еще не закрылась, позволяя коридорному свету рисовать на полу желтоватую полосу, а его пальцы, портя аккуратно собранную прическу, запутались в моих кудрях.

Ощущение горячих нетерпеливых губ на моих губах показалось ошеломительным. Язык умело скользнул в мой приоткрытый рот. Я вцепилась в лацканы фрака Филиппа, боясь, что не устою на нетвердых ногах.

Ни в одном любовном романе никогда не описывали настоящий поцелуев. Об этом не рассказывали подружки в общежитии. Возможно, их никогда не целовали так, как меня целовал муж. Бесстыдно, влажно, с языком. Очень горячо. Перед закрытыми глазами сверкали искры, словно от заклятья, открывающего замки на запертых дверях.

Прервав поцелуй, пожалуй, на самой сладкой ноте, когда страстно хотелось продолжения и чего-то еще чуточку большего, Филипп подхватил меня на руки и уверенно двинулся в темноте в сторону спальни.

— Какого демона? — пробормотал он.

Понятно, с супругой в крепких объятиях наклоняться и проверять, на что именно наступил было не с руки во всех смыслах. И в прямом, и в фигуральном.

— Тереза, зажги свет.

От щелчка пальцами на стенах вспыхнули резные светильники… И мы замерли. Филипп крепко прижимал меня к груди, я цеплялась за его шею, а нас окружал чудовищный бардак. Номер был безнадежно разгромлен.

По полу блестела темная лужа от кофе, а вокруг нее, словно берега вокруг прудика, валялись письма, прежде оставленные аккуратной стопочкой на кофейном столике. Под ногами хрустели осколки расколотой тарелки. Стулья были перевернуты, а обезглавленная статуя девы растянула на полу. Башка откатилась к дивану, но тарелка для подаяний в гипсовых руках осталась целой. На стенной ткани тянулись тонкие распоротые полосы, словно кто-то разрезал дорогое полотно остро наточенным лезвием для резки бумаги… Или съехал вниз, выпустив когти.

— Бог мой, — пробормотала я.

В глубине номера отчаянно громыхнуло. Мы вышли из оцепенения и зашевелились. Не произнеся ни слова, Филипп ссадил меня на пол и резво зашагал в спальню, не обращая внимания, что под ногами хрустят фарфоровые осколки. Я поспешила следом, аккуратно придерживая юбку. Гробовое молчание мужа пугало почище учиненного хвостатым вандалом разгрома.

Муж исчез в комнате. И в тишине грянула витиеватая фраза такой словесной мощи, что докеры в драконьем порту, пожалуй, выстроились бы в очередь за уроками сквернословия.

Я резко остановилась, понимая, что надо бы бежать не в спальню, а куда-нибудь в неприметный уголок. Если аристократ ругается отборным матом, то лучше прятаться! Всем. Желательно так, чтобы не нашли, пока буря не уляжется.

— Белка, твою мать! — рявкнул он.

Из дверного проема стрелой вылетела серая тени с воинственно задранным хвостом. Леймар утекал в панике. Зацепившись когтями, он запрыгнул на стену и с вытаращенными глазенками, процарапав очередные полосы, плюхнулся мне аккурат в руки.

Мы прижались друг к другу. Вымирающий вид трясся и явно рассчитывал, что его спрячут и не дадут окончательно вымереть. Я не тряслась — пока, — но тоже очень рассчитывала не вымереть, попав в эпицентр взрыва.

— Тереза! — грохнул из спальни яростный клич. — Подойти!

Помоги мне боже, Филипп умеет орать!

С пылающей физиономией и с леймаром в руках я решительно двинулась к дверному проему и затормозила на пороге, решительность резко растеряв. Уперев руки в бока, Филипп стоял посреди спальни, и он был взбешен. По-настоящему.

Я быстро оглядела комнату. Кровать оказалась перевернута, балдахин свисал, как тряпка. На полу валялась разломанная почтовая шкатулка. Опрокинутая одежная вешалка зацепилась за кресло и держалась только чудом, а не по законам природы.