Мое не мое тело. Пленница (СИ) - Семенова Лика - Страница 63

Она повернула голову вправо, и я увидела Нордер-Галя. За его спиной стояли два гвардейца. Прямой, гордый, со свободными руками. О том, что его статус изменился, говорили лишь срезанные нашивки на кителе — несколько металлических пластин. Стерва обещала, что он увидит все своими глазами… и он увидит.

Нордер-Галь пытался поймать мой взгляд, но я отводила глаза. Может, в нем что-то и переменилось, но в том, что моя едва тлеющая жизнь вот-вот оборвется, был виновен лишь он один. И ничто не могло искупить эту вину. Кроме, разве что, моего же спасения. Но узник Каш-Тара ничто против гвардии архона. Против самого архона. Против этой стервы, которая сильнее и опаснее собственного отца. Он тоже погиб.

Размышлять о чужой жизни было не так ужасно, как о собственной. Я знала, что меня запрут в этом черном гробу, и все закончится, но будто не понимала до конца. Наверное, это невозможно понять. Неверие и надежда на чудо будут преследовать до последней секунды.

Этери вздрогнула, когда за спиной послышался лязг металла, обернулась. Из глубины сумрачного коридора показался старик. Все присутствующие снова согнулись. На этот раз еще ниже. Согнулась и Этери, склонив голову. Но в этом жесте не сквозило почтения — я чувствовала это. Когда архон занял свое место в кресле, она приблизилась и коснулась губами его сухой смуглой руки:

— Долгой жизни моему архону и отцу.

Он ничего не ответил, лишь многозначительно прикрыл свои черные глаза, и я снова почувствовала липкие мохнатые лапки паука, забирающегося по телу. Я не знала, что это за сила, не спрашивала. И сейчас меня должно было это интересовать меньше всего. Но на плечи снова наваливалась каменная тяжесть. Почти как тогда, с той лишь разницей, что сейчас это происходило будто осторожнее. И Этери не сопротивлялась, словно позволяла. Лишь разливалось в животе знакомое тепло. Подползло к груди, поднялось до ключиц. Еще немного, и энергия вырвется, снова раздавив старика. Мне казалось, тогда он уже не встанет.

Я огляделась, насколько позволяло тело. Кажется, все присутствующие ощущали что-то похожее, я замечала, как напряглись лица стоящих у кресла гвардейцев. Но жар так и не покинул грудь, будто расползался, ослабевал. Мне казалось, что Этери сознательно удерживала его внутри, не позволяя выйти. Видно это она и имела в виду, говоря, что архон слабеет. Она могла скинуть его воздействие. И это будет означать, что она сильнее собственного отца. Только сейчас она скрыла это.

Давление исчезло, и Этери, наконец, разогнулась. Архон удовлетворенно кивнул, мне показалось, с каким-то затаенным облегчением. Сухие руки вцепились в черные подлокотники. Старик подался вперед, глядя на жирного медика:

— Ты все подготовил, Зорон-Ат?

Тот согнулся едва не до пола:

— Жду лишь указаний моего архона.

Старик вновь прикрыл веки, кивнул:

— Я приказываю начинать.

Этери едва заметно дернулась — я уловила это. Неужели она волновалась?

Зорон-Ат вновь подобострастно поклонился, обливаясь потом, активировал панель метатора, и по залу поплыл тихий протяжный гул, похожий на отголосок удара по толстой железной балке. Осветилась ниша с колбой, и я вся внутренне сжалась. Мне казалось, если бы мое тело подчинялось мне — я бы рухнула без чувств.

Этери завела руку на талию, отстегнула распашную юбку, оставшись в облегающих штанах. Зорон-Ат разогнул железные скрепы и откинул крышку метатора, являя непроглядное черное нутро, похожее на бархатную бездну. Этери повернулась к Нордер-Галю, губы скривились в улыбке. Я видела, как он побледнел, посерел, слившись со своими волосами, как в глазах почти исчезли зрачки. Это выдавало крайнюю степень эмоционального напряжения.

Этери развернулась, сделала шаг назад, вставая в ящик. Обратилась ко мне совсем тихо:

— Прощай.

Последнее, что я увидела — как полоска света истончилась до тех пор, пока не приобрела толщину волоса и не исчезла вовсе.

Темнота, отсекающая звуки и пространство. Я вновь была зажата в зловещем ящике, будто в плотной непроглядной гудящей субстанции. Я не помнила, как все это было в прошлый раз, словно кто-то заботливо вырезал эти моменты из памяти. Мне представлялось, что было больно. Настолько, что я не могла даже кричать.

Гул оборвался, пространство будто содрогнулось, и мое тело атаковали тысячи тонких иголок. Впивались глубоко, до самых костей. Осталось утешать себя лишь тем, что эта стерва испытывала то же самое. Но разве это имело значение теперь, когда я вот-вот исчезну?

Меня вновь тряхнуло. Теперь казалось, что тысячи поршней что-то тянут из тела через эти тончайшие иглы. Я будто распадалась россыпью крохотных частиц, испарялась и возносилась парами. Искажалась, теряла форму. То, что я все еще что-то чувствовала, приводило в ужас. Я уже почти видела, как мое измененное естество протискивается сквозь тонкие трубки метатора, чтобы скопиться в колбе. Капать в ее горлышко, как капает самогон из трубки дистиллята. Представлялось, что меня растягивают, как сырую лапшу, истончают. Единственное, что пугало больше всего в этот миг — остаться разумной. Я бы предпочла умереть более традиционным способом. Надежным, проверенным. Наверняка.

Вдруг тьму прорезала яркая вспышка, будто на долю секунду включили прожектор небывалой мощности. И снова облепила чернота. Вновь иглы вонзались в тело. И снова вспышка. На этот раз более нервная — моргнуло несколько раз, и до ушей донесся угрожающий электрический треск. Снова и снова. От этой световой стробы уже болели глаза, вспышки атаковали даже сквозь смеженные веки. Потянуло гарью. Едва уловимо, тонко. Осадок жженой химии оседал в горле, заставляя прокашливаться, но совсем скоро густой едкий дым уже душил меня. Казалось, я стояла в самом центре тлеющего костра, и вокруг оставалось все меньше и меньше кислорода. Дым уже заползал в легкие. Еще немного — и я задохнусь вместе с этой стервой. Я чувствовала, как она жадно открывала рот, стараясь глотнуть воздух, но рот наполнялся дымом.

Голову вело. Я слышала, что люди угорают на пожарах. Теряют сознание и задыхаются в дыму. Кислорода не хватало. В груди будто поставили заглушку, а из горла вырывалось едва слышное сипение, которое оборвалось, когда тело прошибло энергетическим разрядом, будто электричеством. Мне казалось, что это напряжение сварило плоть, как кипяток заваривает белок в брошенном в кастрюлю куске мяса. Снова и снова разряд. Я содрогалась, жадно ловила ртом воздух. Казалось, тело рассыпалось от удара на миллиарды разлетающихся частиц. Прахом. Сознание плыло, и я будто падала в бесконечную черную бездну. Раскинув руки. Лицом вниз. И задышала, услышав оглушительный хлесткий хлопок. Так хлопает дверь от сильного сквозняка.

Боль исчезала. Растворялась, уносилась далеко-далеко. Я чувствовала кожей прохладу, гладкую поверхность под собой. Перед закрытыми глазами было серо, но я боялась открыть их. Лежала навзничь, прижавшись щекой к холодному камню, чувствуя ладонями полированную гладкость. Меня окружала тишина, которую временами разрезало лишь резкое электрическое потрескивание. И дым стелился по поверхности, как утренний туман над рекой.

Наконец, я открыла глаза. Увидела совсем рядом стоящего на колене Нордер-Галя. Недвижимого, бледного, с опущенной головой. Он не сводил с меня напряженного взгляда и молчал. Все молчали. А я боялась поверить, что вижу все тот же мрачный зал.

Стерва не шевелилась, будто чего-то выжидала. Может, еще не пришла в себя. От холодного камня, к которому была прижата щека, уже начинало ломить зубы. Я знала такую боль — потом она доползет до виска, и разольется в голове. Чего она медлит?

Я все еще с трудом понимала, что происходит. Все завершилось? Если да, то у Зорон-Ата ничего не вышло. Я все еще была здесь, осознавала себя. И, кажется, единственным правильным решением было теперь — затаиться. Ничем не выдать собственное присутствие. И я ждала, пока проклятая Этери заявит о себе. Терпеливо. И буду ждать столько, сколько понадобится. Недели. Месяцы. Может, годы…