Темноводье (СИ) - Кленин Василий - Страница 42

— Не знаю, Сашика! — искренне рассмеялся даур. — Этого не знает никто.

В это время шум с улицы проник даже во внутренние покои князя. Делгоро нахмурился и поспешил наружу. Санька с казаками тоже не стали отставать.

А на свежем воздухе уже затевалась свара между людьми «мажора» Суиткена и теми самыми дуланами. Козьма уже где-то успел узнать, что это за такая живность. Оказалось: они хонкоры — конные тунгусы, живущие где-то на неведомой Селемдже. Санька про Селемджу слышал — это главный приток Зеи, известный своим золотым песком. Только о последнем факте тут, похоже, не очень знали. Или значения не придавали?

«Конкурирующие фирмы» вовсю поносили друг друга, обвиняя и в неумении сидеть в седле, и в мужской несостоятельности. Конфликт достигал своего накала, когда на шумящую толпу, словно морж на льдину, навалился Делгоро. Разметав самых ярых, он принялся спокойно рассуждать о том, как недолго живут люди, обижающие гостей рода Чохар. Ругань от этого не утихла. Наоборот, почуяв безнаказанность, пустобрехи (которых хватало по обеим сторонах) лишь сильнее распушили павлиньи хвосты своего красноречия.

— Ох, Сашко, сейчас и за нас примутся, — захохотал Тютя. — Ну-тко, встань побойчее, жених! А то кислей капусты смотришься!

И он, как в воду глядел. Враги, не забывая друг о друге, паровым катком прошлись по речным демонам — лоча, уродливее которых еще не создавала земля! Чохары бдительно следили за соблюдением закона гостеприимства, так что начать настоящую войну не было никакой возможности.

А, когда воевать не получается — тут же расцветает спорт.

На Кунгур Нотоге начались состязания!

Глава 42

Это была не олимпиада с турнирной таблицей и финалами/полуфиналами. Но слишком много в стойбище накопилось скучающего народа: и местного, и понаехавшего. Кто-то кого-то потянул на спор, тут же подстраиваются новые желающие, набегают зрители — и вот состязание обретает «международный статус».

В чем только не соревновались! Козьма первым из казаков полез участвовать в поединках без оружия. И, хотя, пару дауров он своими кулаками уложил, но те больше любили не драку, а борьбу, и третий поединщик с внушительными «отеками» по всему телу Козьму-толмача все-таки смог ухватить и заломал под таким углом, что тот три дня потом ни в чем не участвовал. Гераська полез в это гиблое дело единожды: когда дуланы затеяли гонки на лыжах. И выиграл, подлец! Причем, не пустую славу, а лисью шапку с хвостами.

И ведь больше ни-ни! Как его не втягивали, больше никуда не лез. Ноль азарта у человека. Вернее, весь его азарт (в плюс к своему) забрал себе Тютя. Этот вспыхивал от любого косого взгляда, дерзкой фразы, бился на любые заклады. Но видно было, что не по-серьезному это делает, а шутя.

«Да он же меня прикрывает! — понял вдруг Дурной. — Громоотводом стал, все наскоки на себя принимает».

Но это не была чистая жертва. Митька лез в борьбу с душой. Правда, на реальной борьбе бока ему тоже быстро намяли. А вот со своим луком конкурентов он не знал. Тютя им и сабельный бой показал бы — да опасные состязания род Чохар строго запретил.

Особенно, дончак рвался до конных соревнований. Только вот не на чем было. Аратан по доброте сердечной уступил ему свою «собаку», да только чуда на ней не совершить. Несколько забегов, ловлю зайца и прочее подобное Тютя проиграл. Вот тут ему не помощь и пришел Делгоро, которой проникся к казаку симпатией с первой их встречи.

Он дал ему своего коня. Окрыленный Митька выпросил еще и седло, которое сам же подарил князю… И тут началось. Тютя выигрывал скачку за скачкой! Он собирал пикой самые мелкие кольца, поднимал с земли шапку (и руками, и зубами!), преодолевал самые широкие ямы. Только в стрельбе на скаку не удавалось ему посрамить местных. Тютю зауважали все три рода, его звали «лоча-батар», ему дарили подарки и предлагали в жены сестер и дочерей. А расчувствовавшийся Делгоро подарил коня навсегда!

…И всё это время Дурной сидел в сторонке, ни в чем не участвуя. Куда ему, когда он ходил-то, опираясь на плечо Гераськи! И радовался от того, что с каждым днем ему становится чуть легче дышать. Наверное, ему совсем стыдно стало, если бы в состязаниях участвовал и его соперник — «мажор». Но Суиткен был выше этого. Он охотно посылал своих людей, словно, те несли славу ему самому.

«Ну, конечно, — хмыкал Санька с плохо скрытым облегчением. — Мы же ему не ровня. Блин, если вдруг Галинга объявит состязания — Суиткен ведь не захочет это делать наравне с нами».

С «нами» — это Дурным и женихом от конных тунгусов — веселым долговязым парнем по имени Джагда. Тот, наоборот, безрассудно кидался во все авантюры, но не придавал им особого значения. Много шумел, кутил, заводил друзей, ни с кем не чинился. Джагда совершенно не вызывал у Саньки конкурентных чувств. Не то, что Суиткен. Известь настолько не верил ему, что постоянно ждал от «мажора» какой-нибудь подлости, каверзы. Даже пытался следить за ним. Что было нетрудно, оставаясь в стороне от кипящих «спортивных» страстей.

Именно так, оглядывая стойбище, Дурной наткнулся на чужой взгляд. Как на бетонную стенку с разбега. Присмотрелся к странному парню, что пялился на него. И лишь по обилию тренькающих бубенчиков и металлических фигурок зверей, нашитых на кожаный халат, понял, что это тот самый шаман, что лечил его! Без рогов и большинства прочих пугающих атрибутов Науръылга выглядел почти нормальным. И до неприличия молодым. Только страшно болезненным, бледным. Кожа обтягивала кости лица, жидкие патлы торчали во все стороны, демонстрируя, что они еще и немытые. При этом, качающийся на ветру шаман явно не мерз, хотя сидел под стенкой домика без шапки и в распахнутом халате.

Он не звал Дурнова, но тот невольно встал, подошел и сел рядом.

— Подобное тянется к подобному? — хмыкнул Науръылга.

— Чего?!

— Из всех здешних воинов ты сейчас боле всех похож на меня — такой же полуживой, — хмыкнул шаман и, прищурившись, вгляделся в кипучее варево состязаний. — Они так горды. В таком восхищении от того, что тело одного из них сильнее прочих тел. Что именно его тело может причинить чуть больше боли, чем прочие. Счастливые, как дети. Они уверены, что сила их тел — это и есть их сила.

— Завидуешь? — с ехидцей спросил Санька.

— А ты, демон?

— Есть немного. Да я и не собираюсь это скрывать.

— И у меня такое было. Особенно, когда осознал, что буду навсегда лишен подобных радостей.

— А чего ж в шаманы пошел? — удивился Дурной.

Науръылга уставился на болезного с таким изумлением пополам с презрением, что парень подавился смешком.

— Твоё демонское царство настолько отличается от нашего, лоча? Да будет тебе известно, что у нас отмеченный духами не имеет возможности выбирать. Если какой-то дух-онгор выбрал тебя, если послал тебе вещий сон-солон — у тебя нет и не может быть иной судьбы. Оставь и забудь все мечты свои и свои планы… Теперь радости этих людей мне недоступны. Я привязан к миру духов, он крючьями вцепился в меня. Тянет к себе. Ни на миг не дает не забыть.

— Настолько всё ужасно?

— Я бы не сказал. Взамен я получил такое, после чего, все ваши радости кажутся такими детскими…

— Что ты получил? — увлекся беседой Санька.

Шаман замер. Потом растянул рот в широкой улыбке, обнажив неровный ряд бурых зубов. Беглец из будущего почти физически ощутил, как между ними вырастает стена.

— Спроси меня о чем-нибудь другом, демон.

«Вот же жук!» — озлился Санька, но решил использовать предложение.

— Я не местный и не знаю, как тут что у вас. Но не кажется ли тебе, шаман, что слишком много шума вокруг всего этого? Я имею в виду брак с Чакилган. Нет, для меня-то она — свет в оконце… Но не думаю, что все так в нее поголовно влюблены. А только девушка вернулась из плена — и сразу два жениха. Княжича! Да я еще…

— Ты бы знал, скольким славным батарам из рода Чохар Галинга уже успел отказать, — улыбнулся Науръылга. — Что ж, глупый демон, я расскажу тебе, почему к девушке из небольшого рода сватаются знатные женихи. Всё дело в том, что в ней течет кровь Бомбогора.