Тайна Колверли-Корта - Дойл Артур Игнатиус Конан - Страница 7

— Пойдем здесь, — сказал он.

Я прошла вслед за ним по винтовой лестнице в холл, где вдоль стен стояли латы и висели большие щиты с гербами и где огромные рога древних оленей выступали на всю длину из темноты, а прямо над дверями, точно привидения, парили выцветшие полотнища древних, полуистлевших знамен. В любую другую минуту я остановилась бы посмотреть и обменяться впечатлениями с Джоном, но теперь рука его неудержимо влекла меня вперед, и вскоре мы уже стояли на широкой гравиевой дорожке рядом с кузиной Джудит. Она, не проронив ни слова, быстро пошла сквозь густые заросли деревьев, и с тающих на ветках сосулек, всего несколько часов назад придававших лесу такой неповторимо сказочный вид, нам на головы падали капли воды.

Выйдя из тени леса, мы оказались на небольшом торфяном лугу, ярко освещенном взошедшей луной, в свете которой наши фигуры отбрасывали перед нами длинные похожие на ленты тени. Джудит до сих пор не произнесла ни слова. Но потом, после пятнадцати минут быстрой ходьбы, она взглянула на меня:

— Мадам Марджери живет вон в том первом коттедже. Вход в него сбоку. Сзади проходит дорога, ведущая через парк в город, по ней вы приехали на экипаже. Мэри, мадам Марджери очень больна и думает, что умирает, иначе мне не пришлось бы сюда возвращаться сегодня. Вам не страшно?

Я сказала, что нет.

— А теперь, Джон, — продолжала она, — встаньте вдвоем поблизости от двери так, чтобы вас не было видно. Мадам Марджери лежит на кровати под пологом. Женщина, с которой она здесь живет и которая, может быть, сейчас сидит с нею, глухая. Я в ужасе от того, что вы сейчас можете услышать, Да, то, что мучило меня долгие годы, о чем я не решалась сказать вслух, возможно, она скажет сейчас, и вы услышите это. И тогда, Джон, помоги мне, и да будет Небо с тобой в эту святую рождественскую пору!

Она не стала ждать ответа и, резко распахнув дверь, вошла в дом. Комната была перегорожена тяжелой темной занавесью. Когда она отодвинула ее в сторону, я увидела, что прямо у окна стоит низкая кровать, ярко освещенная горящим камином, и на кровати лицом к нам лежит очень пожилая женщина. Глаза ее были закрыты, и я, было, подумала, что она мертва. Я уже готова была броситься к женщине, дремавшей у камина, но тут мадам Марджери открыла глаза и посмотрела на Джудит. Она хотела что-то сказать, видимо, поблагодарить ее за то, что она снова пришла, но слов ее нам не было слышно. Глухая женщина поднялась и почтительно встала рядом с нею. Джудит тихим, но решительным голосом произнесла:

— А теперь, когда вы лежите на своем смертном одре, еще раз скажите мне то, что вы уже не единожды говорили мне прежде. Бог вам судья, но расскажите мне все, как на духу.

— Я могу сказать лишь то же самое, — ответила Марджери. — Все в руках Божьих, и вы, Джудит, — не дитя леди Макуорт. Я собственными глазами видела ее ребенка мертвым, а кто вы, я не знаю.

Тогда Джон вышел вперед и громко произнес:

— Вы знаете меня, Марджери. Я пришел сюда услышать то, что вы только что сказали. Я записал это как ваши предсмертные слова: Джудит — не ребенок леди Макуорт — тот единственный ребенок, рожденный ею в Лондоне.

— Да, тот ребенок умер, — твердо ответствовала умирающая. — Мне было заплачено пятьдесят фунтов, чтобы я могла достойно похоронить его.

Потом она глубоко вздохнула и начала читать молитву, слова которой растаяли в воздухе за секунду перед тем, как она скончалась. Теперь глухая была подле самой кровати. Она отнеслась к происшедшему очень спокойно, сказав, что старая Марджери итак протянула дольше, чем она сама ожидала, поскольку не рассчитывала дожить до Рождества.

— Я пошлю за миссис Дженкинс, — сказала Джудит, вытирая слезы. И мы вышли из коттеджа.

Джон поднял меня с колен — потому что я не могла заставить себя смотреть на последние минуты старой женщины стоя — и сказал:

— Останься с Джудит. Я отправляюсь прямо к твоему отцу.

Слова его потрясли меня — отправляется прямо к моему отцу! — я вздрогнула, словно не он произнес их, а тот голос в ночи. Не в силах вымолвить и слова, я посмотрела ему в глаза.

Джудит вернулась с миссис Дженкинс, которая вошла в коттедж, оставив нас стоять в лунном свете, освещавшем сейчас все чуть ли не с яркостью солнечного.

— Я могу дойти до станции пешком и успею на лондонский поезд, который отправляется через час. Джудит, я еду прямо к нашему кузену Роджеру; он просто должен обо всем этом узнать немедленно, — сказал Джон.

— И скажи ему, — попросила Джудит, — что впервые я услышала это от мадам Марджери, которой носила в госпиталь цветы и фрукты — о чем он знает, в тот самый день, когда разорвала помолвку с майором Греем. Это и было настоящей причиной разрыва. Но и тогда она сказала мне не больше, чем сегодня. Хирург, которого я так и не нашла, по ее словам, знал больше. И я ничего тогда не сказала Роджеру, потому что было так трудно поверить, что это правда. Трудно в самом деле поверить в дурное, если это касается той, кого столько лет любила, как родную мать.

— Ах, — продолжала она, — ведь именно утрата ее и мысль о том, что она была способна совершить такое, разрывает мне сердце! А эта свадьба, с помощью которой она хотела исправить совершенное злодеяние? — она же провалилась! Скажи Роджеру, что не утрата столь милого дома так угнетает меня, а потеря матери, и более чем потеря: знание о преступлении, совершенном ею — вот что всегда приводило меня в отчаяние. Без сегодняшнего признания на смертном одре, я бы никогда не смогла полностью поверить старой Марджери. Скажи Роджеру, что теперь я ей верю. Но только не мне обвинять в чем-либо леди Макуорт. Я так ее люблю… — О, я теперь не просто безродная сирота, все намного хуже!

Она пошла к дому, а Джон, крепко сжав мне руку и оделив меня тысячью нежных обещаний, читавшихся в его взоре, перепрыгнул через невысокую ограду, отделявшую садик от дороги, и исчез. Я быстро подошла к Джудит и пошла вместе с ней. До самого дома мы молчали. Двое слуг стояли в дверях, и, проходя мимо, Джудит сказала им:

— Мистер Макуорт уехал в Лондон. Он пошел на станцию пешком. Спокойной ночи!

Мы вместе поднялись наверх, и она остановилась у дверей, ведших в мою комнату; я почувствовала, что не могу просто так оставить ее одну в такую минуту.

— Позвольте мне пойти с вами, — сказала я. — Я только загляну к тетушке Джеймс.

Джудит улыбнулась и, поставив свечу на столик рядом с собой, приготовилась ждать. Я нашла тетушку бодрой и как всегда веселой у камина в ее комнате.

— А, вот и ты, беглянка! — воскликнула она. — Где же ты была?

— Я здесь, только что вернулась! — ответила я.

— Тогда ложись и быстро засыпай, — сказала она.

Я поцеловала ее и быстро вернулась к Джудит. Ее комната была неподалеку. Там ждала Бэйнс, но мы отослали ее спать.

Комната Джудит больше походила на гостиную, нежели на спальню. В ней было много книг и картин, в углу стояла невысокая кровать, а вся мебель была обтянута розовым бархатом и украшена золотистыми шнурами. Напротив камина стояли глубокое кресло и мягкий диван. Словом, комната выглядела как типичное обиталище старой девы-хозяйки замка, в котором она безвыездно проводит в раздумьях большую часть жизни. Но раздумья Джудит были самого незавидного свойства, и мое сочувствие ей было связано с сожалением о ее прошлом, удивлением настоящим и непонятным опасением за будущее. Мы сидели в грустной задумчивости у огня и не обменялись за все это время ни единым словом. Часы тикали, отсчитывая минуты и сообщая о количестве прошедших чередою часов. Джудит держала меня за руку, порой поглаживая ее и глядя мне в лицо странно-задумчивыми глазами, точно хотела из моего взгляда узнать, что я думаю и не изменились ли наши отношения из-за того, что я теперь узнала. Я улыбалась ей, пока она не начинала отвечать мне улыбкой, но мы почти не разговаривали вплоть до той минуты, когда часы пробили четыре склянки; тогда она сказала:

— Джон уже встретился с вашим отцом. Думаю, он отправился туда прямо с вокзала. Я уверена, он не стал ждать и поднял его с постели.