Кротовский, вы последний (СИ) - Парсиев Дмитрий - Страница 12

— Конверт подписан баронессой Ядвигой Павловной Гадюкиной. Анют, вроде имя знакомое. Кто это?

— Ядвига Пална, Сережка. Надо же хоть немножко интересоваться семейными делами. Она управляющая нашей фабрики.

Да, припоминаю. Упоминалось это имя при подписании договора. Протягиваю конвертик Анюте.

— Прочти, будь добра.

Я мог бы и сам, по-русски читать не разучился. Но это знак доверия, что от Анюты у меня секретов нет. И это важнее, чем показывать по мелочам свою самостоятельность.

— …сим сообщаю вам, граф, — зачитывает Анюта, — Что поступок ваш безответственный и недальновидный. Желаю вас видеть сегодня же. Буду ждать на фабрике для серьезного разговора…

— Мне показалось, или от этого письма веет угрозой?

— Нет, Сережка, тебе не показалось, — Анюта выглядит испуганной, — Ой, что теперь будет, а?

— Спокойно, поедем и будем разбираться. И деду зови. С собой возьмем, — погоди, ловлю ее за руку, готовую бежать к лифту, — Еще возьми все документы по фабрике. Все какие есть.

Уже через пятнадцать минут мы едем на извозчике на фабрику. Умница Анюта кроме дедки и папки… с документами… прихватила еще кулечек с пирожками и бутылку морса. У меня с голодухи живот начало подводить. Последний раз утром тарелку каши съел. По пути уплетаю пирожки, запиваю их морсом и просматриваю документы.

Документации по фабрике крайне мало: свидетельство о передаче прав наследования, выписка из реестра императорского архива, устав, приказ о назначении управляющего. Не густо. Совсем не густо. Но лучше, чем ничего.

Я думал, фабрикам положено располагаться на городских окраинах, но моя фабрика меня приятно удивила. Чуть не центр города на берегу Невы. Место, я бы сказал, козырное. И размер в два гектара по меркам начала двадцатого века — это очень даже неплохой размер. Здание основательное, из красного кирпича. Крыша покрыта медными листами. Что сказать, добротно построено.

Что производит фабрика, спрашивать у Анюты с дедой не стал. И так палюсь на каждом шагу. Уж в этом и на месте разберусь. Извозчик высаживает нас перед главными воротами. Сонный сторож запускает внутрь. Меня главным образом интересует производство. Поэтому сразу направляюсь в цех.

Тэ-кс. Что тут у нас? Крупных станков нет. Вижу только настольные маленькие станочки. Фактически цех заставлен рабочими столами и верстаками. Зато столов и верстаков этих много. Пожалуй, под тысячу. Работников, правда, я вижу не так много, как столов. Совсем немного. Всего несколько десятков. Видимо, рабочий день для большинства из них закончился. Время все-таки вечернее.

Подхожу к одному возрастному седовласому работнику, разглядывающему через монокуляр какой-то мелкий кристалл.

— Освещения не маловато будет? — указываю на лампу, похожую на керосинку.

— К вечеру глаза устают, — отвечает работник, не прекращая своего занятия.

— А окна давно мыли?

— Окна? — работник, наконец, отнимает от глаза монокуляр, и поднимает на меня взгляд.

— Граф, Кротовский, — сообщаю работнику веско, — С сегодняшнего дня вступаю в полные права владения фабрикой.

— Ваше сияние… — работник подскочил с места, чуть не опрокинув стул, на котором сидел, — Простите ради предка. Не признал сразу…

— Тебе совершенно не в чем извиняться, — начинаю отыгрывать строгого, но заботливого барина, — Окна в цеху загажены так, что скоро совсем белого света пропускать не будут. Где мастер цеха?

Естественное освещение — это то, к чему может с легкостью придраться инспектор по технике безопасности. А мне приходилось инспектировать немало производств. Окна в цехах расположены всегда высоко. Уборщица с тряпкой до них не достанет. И потому, особенно в горячих цехах, окна покрываются слоем копоти и пыли.

— Простите, ваше сияние, — на лице работника отражается неподдельное страдание, — Я и есть цеховой старшина. Гребенкин, моя фамилия.

— Что же вы, Гребенкин? Себе глаза портите и всему трудовому коллекти… составу?

— Не извольте гневаться, ваше сияние… сколько раз прошение подавал… — сокрушается старшина, — …недостаточно оборотных средств.

Неожиданно из цеховых глубин доносится строгий властный женский голос:

— Кротовский, может уже хватит валять дурака?

По проходу между рабочими верстаками ко мне приближается женщина. Очень сексуальная женщина. В моем мире ее бы назвали секс-бомбой. Перед ней даже Анюта отходит на второй план. Потому что у Анюты красота естественная и наполненная простым очарованием молодости. А у этой… у этой отточенная, выверенная красота зрелой женщины.

Ее платье подчеркивает шикарные формы. До мельчайших тонкостей продуманный макияж усиливает шарм опытной хищницы, охотницы за мужскими скальпами. А походка… это походка женщины, которая привыкла властвовать… в основном властвовать над мужчинами. Потому что таким женщинам мужчины подчиняются охотно.

Женщина останавливается, не дойдя до меня метров пяти, и одаривает таким взглядом, будто я какой-то ошметок никчемности у ее ног.

— За мной, — бросает мне эта женщина, разворачивается и начинает уходить туда, откуда вышла. Я так понимаю, в ее логово, в контору управляющего.

Она не допускает даже тени сомнения, что я не побегу за нею следом. Идет, не оборачиваясь. Что тут сказать. Очень трудно удержаться, когда такая женщина приказывает. За такой безупречной кормой многие побегут хоть на край света. Это ж просто два трехочковых мяча, брошенных в баскетбольную корзину мужского сердца.

Вот значит, ты какая, баронесса Ядвига Пална Гадюкина.

Глава 6

Оглядываюсь на замерших домочадцев и даю отмашку, чтобы шли за мной. Что производит моя фабрика, я так и не выяснил. Но сейчас разговор с управляющей важнее. Иду через весь цех за нею следом. Проходя мимо работников замечаю, что все они сидят, вжав головы в плечи и не поднимая взглядов. По-моему, они просто боятся.

Захожу в кабинет управляющей. За моей спиной маячат Анюта с дедой. Они тоже робеют перед этой женщиной, но бросать меня одного на растерзание «гадюке» даже не помышляют. Анюта с дедой у меня молодцы, за меня готовы в огонь, воду и гадючье логово.

Баронесса проходит через кабинет и усаживается за стол в массивное кожаное кресло. На пристенном диванчике по левую руку сидит Посконников. Вот даже не сомневался, что эта паскуда крутится где-то рядом. По гаденькой ухмылке на подвижном лице догадываюсь, что Посконников пребывает в радостном предвкушении.

— Вы двое, — ледяным голосом приказывает Гадюкина Анюте и Матвею Филиппычу, — Подождите за дверью. Разговор будет с юным графом, а не с вами.

От этих слов деда набычился, Анюта сощурилась. Оба дают понять всем своим видом, что за меня готовы стоять горой до последнего. Но вот это уже ни к чему. Вступать в противостояние с баронессой им точно не стоит. Они с баронессой в разных весовых категориях. Баронесса их переиграет как детей. Помочь они мне не помогут, а напортачат запросто.

— Матвей Филиппыч, Анюта, — оборачиваюсь к своим, — Обождите в приемной. Я вас позову… когда понадобитесь.

И аккуратно подмигиваю деде, мол спокуха, деда, мол все идет по плану. Старый слуга хмурится, но перечить мне не решается. Выходит из кабинета. Анюта за ним следом. Я прикрываю за ними дверь. И снова поворачиваюсь к баронессе.

Баронесса даже не скрывает брезгливого превосходства во взгляде. Спровадив деда с внучкой, я, по ее мнению, остался совсем беззащитен. Деда с внучкой еще могли бы хоть что-то ей возразить. Инфантильный Сереженька Кротовский не может ничего. Сереженька — полный ноль. Сереженька просто червяк под подошвой ее дорогой туфли.

Она не стала даже предлагать мне сесть. И я так понимаю, это двойное оскорбление. Ибо я выше ее и по статусу, и по титулу. По всей видимости баронесса собирается размазать меня в грязь. Посконников даже задышал как-то часто плотоядно. Как будто его это возбуждает, хотя… почему как будто? Попадались мне и такие, кто на самом деле испытывает извращенное наслаждение от унижения других людей.