Великая огнестрельная революция - Пенской Виталий Викторович - Страница 45

Однако Эртогрулу и его наследнику Осману в отличие от многих других тюркских уджбеев повезло. Как отмечал Ф.И. Успенский, «…своими успехами османы обязаны стечению благоприятных условий: слабости сельджуков, разгромленных монголами, и особенно анархическому состоянию восточных областей империи, обезлюдевших после восстаний при М. Палеологе, лишенных власти и ждавших своего завоевателя…»390. Возникший на месте рухнувших гигантов политический вакуум для только что родившегося Османского государства оказался как нельзя более кстати – оно получило шанс встать на ноги, окрепнуть, освоиться на новом месте и перейти к завоевательной политике.

Активная и успешная внешняя политика, без которой выживание княжества наследников Эртогрула оставалось проблематичным, была невозможна без мощной и боеспособной армии. Именно поэтому с самого начала существования Османского государства вооруженные силы играли в нем весьма и весьма значимую роль. Отнюдь не случайно русский писатель 2-й половины XVII в. А. Лызлов в своей «Скифской истории» писал, что «…турки не мыслят и не тщатся ни о чем ином, точию о броне и оружии военном»391. В самом деле, основанная мечом, Блистательная Порта не мыслила своего существования без дальнейших завоеваний. Как писал турецкий писатель середины XVII в. Хусейн Хезарфенн, «…прежде всего известно, что делом великих государств [является] завоевание стран и поражение врагов, а для [тех], кто ведет священную войну, священная война…»392. Поэтому правящая турецкая элита эпохи расцвета государства, основанного Эртогрулом и Османом, не жалела средств для поддержания своих армии и флота на должном уровне боеспособности. Так что есть все основания согласиться с неоднократно высказывавшимся мнением о том, что Османская империя была настоящим «военным государством», жившим войной и ради войны393, равно как и с господствовавшим в общественном сознании ренессансной Европы XVI в. образом султана как могущественного и идеального государя, разумно управлявшего своей державой и обладающего мощными и чрезвычайно эффективными вооруженными силами394. Отзвуки этого мнения можно найти и в русской литературе того времени – достаточно указать на известное сочинение Ивана Пересветова об идеальном государе Магмете-султане.

Справедливости ради необходимо заметить, что в Европе эпохи Возрождения складывается и иное представление о Турции как варварской стране, противостоящей культурной, цивилизованной Европе. И поскольку турки были варвары, то им отказывалось в праве не только иметь нечто подобное тому, чем обладали европейцы, и уж тем более превосходящим аналогичные европейские учреждения по эффективности. Как отмечал Р. Швёбель, «если турки были варварами, они должны были уступать цивилизованной Европе во всех отношениях; поэтому, несмотря на очевидные свидетельства обратного, даже военные способности турок подвергались сомнению (выделено нами. – П.В.)…»395. Отзвуки этого отношения к изучению истории развития османского военного дела сохранились до сих пор как в европейской, так и в российской историографии. Тем не менее такие оценки боеспособности османской военной машины в XV, XVI и на протяжении большей части XVII вв. больше походили на попытки успокоить европейское общественное мнение, чрезвычайно обеспокоенное успешно развивающейся экспансией османов, чем на реальность.

В чем же был секрет военного могущества османов? Очевидно, что здесь сыграли свою роль несколько факторов. В первую очередь это асинхронность развития396. Затем нельзя не отметить то обстоятельство, что османская государственность на ранних этапах своего становления была достаточно гибкой и восприимчивой к иностранным влияниям397. Наконец, сильной султанской власти подчинялись огромные территории в Азии, Европе и Африке, дававшие им в руки необходимые ресурсы для успешной экспансии – а Османская империя в позднем Средневековье была одной из наиболее густонаселенных стран, непосредственно граничивших с Европой и Россией. По разным подсчетам, в течение XVI в. численность подданных султана выросла с 11–12 млн. до 22–25 млн. (или даже до 30–35 млн.) чел. В наиболее густонаселенных странах Европы проживало к концу XVI в.: во Франции –16 млн. чел., в Германии – от 14 до 20 млн., в Испании – 8 млн.398. Все это позволило османам создать весьма совершенную для своего времени военную машину, обеспечившую Турции почти три века процветания.

Однако на заре существования Османского государства и его армии об этом говорить было еще рано. Что представляла собой армия молодого турецкого государства в первые десятилетия его существования, до начала военной революции? Очевидно, что на первых порах в основу османской военной машины была положена традиционная, отработанная веками кочевниками Азии система, основанная на взаимодействии многочисленной легкой и относительно незначительной по числу, но хорошо подготовленной и снаряженной тяжелой иррегулярной конницы. Примечательно, что в османской армии длительное время сохранялись отряды ополченцев, выставляемых кочевниками-юрюками, которые частью жили на территории Анатолии, а частью были расселены во Фракии после ее покорения османами (в XVI в. – до 40 тыс. семейств). Служба юрюков была организована в порядке очередности – согласно законам султана Мехмеда II Фатиха, оджак из 24 военнообязанных юрюков-ямаков выставлял в поход полностью снаряженного всадника-эшкинджи (лук, стрелы, кольчуга, меч, щит) и 3 обозных слуг-чаталов399.

Характер вооружения и высокая подвижность османских ратей обусловили и присущую им ориентацию на ведение «малой» войны, на истощение неприятеля посредством стремительных набегов с целью опустошить территорию противника, захватить пленных, имущество и скот. Этим занималась легкая иррегулярная конница – акынджи, о которой современник писал, что ее название означает «…текущие; они подобны лавине червей, после дождя падающих с яблок. Из-за этих лавин происходят большие наводнения, стремительные потоки выливаются из берегов; если они что-нибудь захватят, то все несут с собой, но длятся они недолго. Таковы же и быстроходные всадники, или текущие турки, которые находятся недолго, но, пока они владычествуют, они все захватят, все ограбят, перебьют и уничтожат так, что много лет после этого там не будет кричать петух». При этом он подчеркивал, что акынджи «…набираются добровольно и по своей воле и за свой счет ездят в походы… Они живут тем, что добудут; и для этого берегут коней, ожидая, когда их куда-либо позовут в поход; они всегда готовы, и не нужно им приказывать или платить за службу и покрывать издержки. А если кто иной захочет поехать в поход, они таким одалживают своих коней исполу…»400.

Примером такой тактики может служить описание византийским историком Никифором Григорой набега турецкого войска во главе с Орханом на Константинополь: «У него (т. е. у Орхана. – П.В.) было предположено, истребив наперед всех городских жителей, занятых вне города уборкой хлеба, и всех обитателей окрестных сел, занять потом две ближайшие к городу крепости и отсюда, как из твердой точки опоры, действовать против византийцев. Зная, что римляне не имеют достаточных сил, будучи истощены и изнурены недостатком в деньгах и частыми набегами врагов, и, кроме того, имея на своей стороне галатских латинян, он надеялся безо всякого труда овладеть столицей»401. Упор делался на скорость, маневренность, неожиданность, уклонение от генерального сражения с неприятелем. Если же дело все-таки доходило до генерального сражения, тогда в ход пускался традиционный сценарий битвы, включавший в себя, как указывал М.В. Горелик, три «соступа» – лучный, копейный и клинковый. «Метательным оружием расстраивались ряды противника, – продолжал историк, – шоковая атака с копьями полностью ломала строй врага и обращала его в бегство, клинками уничтожалась его живая сила…»402. При этом всадники накатывались на неприятеля волнами (арабск. ал-карр вал-фарр) – не сумев опрокинуть противника в первой атаке, они откатывались назад, а затем снова повторяли атаку и так до тех пор, пока дрогнувший враг не обращался в бегство403.