Исцеление Вечностью (СИ) - Санин Евгений Георгиевич - Страница 19

— Я и сам бы хотел знать это… — откровенно признался раб и вздохнул: — С первого дня, как меня, вольного, уважаемого всем городом человека, сделали рабом римские воины, я только и мечтаю о свободе. Закрываю глаза, затыкаю уши — и вижу родные поля, горы, реки, отзываюсь на свое настоящее имя, которое — о, боги! — кажется, уже начинаю забывать… А как очнусь, — увлекшись, воскликнул он, — Опять вокруг меня этот чужой Рим и эта проклятая кличка: Грифон! Грифон!!

— Грифо-он! — тут же послышалось из-за закрытой двери.

— Вот! — кивнул на нее раб и поспешно открыл перед Альбином.

— О, а ты откуда? — увидев своего помощника, вытаращил на него глаза Клодий. И, несмотря на то, что на море был полнейший штиль, и корабль шел, как по бронзовому зеркалу, сильно покачнулся — Я ведь, кажется, слышал там голос Грифона.

— А он там и есть! — торопливо подтвердил, входя в каюту, раб. — То есть уже тут.

— А-а, — успокоенно протянул Клодий. — А то я уже подумал, что допился до того, что перестал соображать, что к чему. То есть, кто к кому…

Альбин с Грифоном посмотрели на него и разочарованно переглянулись.

Клодий был основательно пьян.

— И по какой же причине ты так набрался? — первым придя в себя, спросил Альбин.

— По твоей! — пьяно качнул головой Клодий. — Это ты во всем виноват!

— Я?! — изумился Альбин.

— Да! Эта твоя Вечность никак не умещается мне в голову.

— Хорошо, поговорим о ней завтра! — примирительно сказал Альбин. — И я тебе все разъясню.

— Не хочу завтра! Хочу прямо сейчас! — заупрямился Клодий. — Давай немного пофилос-с-софс-фс-твуем! — запутавшись пьяным языком в слове, кое-как выговорил, наконец, его он.

— Давай! — не желая спорить — пусть и с нетрезвым, но все же начальником — не очень охотно согласился Альбин.

— Вот смотри! — водя перед его лицом указательным пальцем, стал призывать к вниманию Клодий. — Если правы философы-атеисты, то живешь, живешь, а потом — бац! И нет тебя. Всё — темнота, навсегда! Жаль расставаться со своим «я», — зябко передернул он плечами и продолжил: — А если правы эллины — то опять же: какая радость вечно пресмыкаться в их сером мрачном аиде? И твоей блаженной Вечности я не достоин потому что — ну не верю, что хочешь делай со мной — в твоего Бога! Вот я и пью!

Клодий поднял голову и с вызовом посмотрел на Альбина:

— А что? Сам Траян пьет! И ничего! Правда, говорят, потом такие эдикты выпускает, что наутро сам хватается за голову. И в конце концов, хвала богам, издал такой закон, по которому считается недействительным все, что он подпишет будучи в нетрезвом виде!

— Ну, слава Богу, ты не Траян, проспишься к утру, и государство от этого не пострадает! Тем более твое состояние!

— А-аа! А вот тут ты не прав! — Клодия качнуло так, что Альбин с Грифоном едва успели усадить, а потом и уложить его на ложе. Поразительно, но рассуждая на деловую тему, он даже пьяным говорил совершенно трезво: — Пускаясь в это путешествие, я пошел на огромный риск! Выгода от вложения средств в такой новой провинции, как «Аравия», столь велика, что я решил взять с собой почти все то, что имею!

— Ты хочешь сказать, что заполнил трюм золотом, обмазав его глиной, чтобы все думали, что это простой балласт? — шутя, подмигнул Грифону Альбин.

Но тот от огорчения, что придется откладывать столь важный для него разговор, принял все за чистую монету.

Зато Клодию эта шутка неожиданно понравилась:

— Ха-ха! — засмеялся он. — Если Траян после Азии решит завоевать, как Александр Македонский, Индию, я именно так и сделаю! Золото — вместо балласта! Ха-ха-ха! Ха… ха…

Смех Клодия постепенно угас и перешел в громкий храп.

Альбин и Грифон снова переглянулись.

Начальник одного и господин другого — уже спал.

— Ну ладно, продолжим о серьезном, когда протрезвеет! — решил Альбин и вопросительно посмотрел на Грифона: — А ты почему не поговорил с ним?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Да по той же причине! — вздохнул тот. — Конечно, я раб, но и у меня может быть серьезное дело, которое мне дороже всего на свете…

Альбин посмотрел на него и, совсем как недавно у него самого Клодий, спросил:

— Не понимаю, с такими деньгами и такой жаждой свободы — почему ты до сих пор просто не сбежал от него?

— И рад бы! — развел руками Грифон. — Но… не могу!

— Почему?

— Совесть потом замучит…

В этом не было ничего нового для хорошо знавшего раба Альбина. Он столько раз уже задавал этот вопрос и получал тот же ответ.

Только на этот раз слово «совесть» было сказано таким тоном, словно Грифон уже ненавидел ее…

Утром Александр проснулся не выспавшийся и совершенно разбитый.

Причин тому было несколько.

Сначала вечером, не давая ему уснуть, Вера долго говорила по телефону, судя по долетавшему имени, с Гульфией. Потом, после этого, всю ночь через стенку слышался ее сильный надрывный кашель. К тому же несколько раз, словно нарочно выбирая моменты, когда он начинал засыпать, в комнату пытался пробраться рыжий кот. К счастью, Александр предусмотрительно приставил к двери кресло, и все его старания оказались безуспешны.

Только под утро он уснул, наконец, крепким, сытным сном, но почти тут же щелкнул дверной замок, и в коридоре, а затем на кухне раздался громкий женский голос, зовущий Веру.

Это пришла Гульфия, худенькая, смуглая женщина с большими печальными глазами.

Александр, выйдя из своей комнаты, вежливо поздоровался с ней, услышал такой же учтивый ответ и увидел на кухонном столе банку сгущенки, пряники, сыр, копченую скумбрию, ветчину, грецкие орехи и большие зеленые яблоки.

— Вот! Выполнила заказ вашей хозяйки! — показывая на них, скромно сказала Гульфия.

— Спасибо! — обрадовался Александр и услышал в ответ уже не вежливое, а искренне-радостное:

— Это вам спасибо! А то все ей «ничего не нужно» или в лучшем случае, какую-нибудь кашку. А так хоть не зря сегодня приходила. Да и Верочка, смотрю, с вашим появлением ожила. Вон, какая умница и красавица сразу стала!

Она улыбнулась Александру, как старому знакомому — видно, Вера успела вчера рассказать ей о нем только хорошее — и ушла.

— Ну зачем ты так? — оставшись наедине с Верой, накинулся на нее Александр. — Тебе же нельзя много разговаривать. С бронхитом не шутят! Хочешь, чтобы в воспаление легких перерос?

— Да нет, ничего… — усталым голосом ответила Вера и виновато посмотрела на Александра: — Прости, я своим кашлем, наверное, тебе всю ночь не давала спать? — и в ответ на его недоуменный взгляд, объяснила: — Слышала, как ты на нашем скрипучем диване ворочался.

— А-а, вот оно что! — понял Александр и решил успокоить безнадежно больного человека святой, как иногда называют ее, ложью. — Да нет, — сказал он, — просто в голову все эти римляне-эллины лезли. Книгу ведь срочно сократить надо. А это — как по-живому резать!

— Ничего, зато после газеты она выйдет на широкий простор! — успокоила его Вера.

— Дай-то Бог! — мечтательно проговорил Александр и, глядя на ее любимые продукты, нетерпеливо потер ладони: — Ну что, позавтракаем?

— А утреннее правило? — с недоумением глядя на Александра, напомнила Вера. — Ты же говорил, его следует читать до еды!

— Ах, да — совсем забыл!.. — смущенно пробормотал тот. — Ну что, тогда пошли ко мне?

Вера с радостью согласилась.

Они вошли в его комнату, и Александр — по-монастырски — быстро и монотонно прочитал все положенные утренние молитвы.

— А почему ты их так читаешь? — спросила Вера, когда они вернулись на кухню, и Александр принялся разжигать газ и ставить чайник.

— Как это? — не понял он.

— Ну, без выражения, что ли. Говоря словами классика — как пономарь!