Дочка папы Карло (СИ) - Страйк Кира - Страница 45

Эх, продавец-то он, конечно, был отменный, да вот только жадность имел непомерную. И это обязательно со временем вылезло бы в плохую историю. А теперь я осталась без такого важного звена в собственном “бизнесе”! Ну что, Степана, что ли сажать с Прохором? Стёпка-то, сдаётся мне, не хуже этого… Семёна Николаевича Бендера справился бы с работой с клиентами. Он, может, не такой оборотистый в плане “уболтать”, зато наверняка мог бы покорить воображение заказчиц, на ходу рисуя обновлённые интерьеры и вписывая в них наши работы.

—А что, отличная, между прочим, идея.-похвалила себя я, —Одна беда — парень грамоте не обучен.

Так что, Степан пока на роль самостоятельного агента никак не тянул. И где теперь срочно взять другого? Такого, чтоб “тянул”? Э-эх! Хоть плачь!

А тут, ну чтобы, видимо, окончательно взбодрить мои нервы, в комнату влетает взъерошенная Маня и, скатываясь в предистеричное состояние, сообщает, что бабы мои, кажись, сейчас подерутся! Пришлось сломя голову нестись в мастерскую, где, собственно и зародился, если можно так скромно выразиться, конфликт. Гвалт было слышно от самых ворот, который, впрочем, неожиданно смолк.

Чудо, какая картина предстала моему вниманию. Потрёпанная, но явно не побеждённая Ефросинья, с гордо-возмущённым видом стояла в углу (чуть не сказала ринга), уверенно уперев кулаки в бока. Напротив неё, поправляя выбившуюся, а скорее выбитую, прядь кучерявых волос, озлобленно зыркала глазами одна из новеньких. Между ними, гневным монументом скорого и справедливого суда, что твой рефери, застыла Акулина.

Если коротко: насидевшись взаперти в монастыре без мужеского внимания, “освобождённая женщина востока” решилась пострелять глазками в сторону ладного, да пригожего Прохора. А больше не на кого — Степан уж больно молод для неё оказался. Чего, как вы понимаете, никак не могла не просечь Ефросинья. Это, может, постороннему глазу не всё заметно, а от внимания законной супруги — потуги соперниц никак не ускользнут.

Стерпеть подобное нормальной крестьянской бабе оказалось решительно невозможно — вот и высказала она свои претензии максимально простым и доходчивым образом. Ну чтобы однозначно с первого раза понятно было.

Вторая, конечно, тоже не стояла столбом, пока противница в письменном, а точнее, в художественном виде оформляла на её лице суть своей рекламации. Ну и пошло-поехало. Пока Акулина не взяла ситуацию в свои руки и не развела этих боевых… “скромниц” по углам.

Кто бы подумал?! Ефросинья — такая всегда спокойная, тихая — и тут такая, понимаешь… экспрессия. Ну её-то, как раз, понять можно — тётка в своём праве отстаивать неприкосновенность собственного семейного счастья. Хотелось бы, конечно, чтобы без рукоприкладства. Но, видать, накипело. Всё равно придётся составлять беседу. Кажется, расслабились они тут у меня в отношении дисциплины.

А вторая-то?! Ну какова! Тихушница — божья… коровка, святостью да смирением так и плескала вокруг. И где это всё? Где, я вас спрашиваю? И что вот с ней теперь делать — я решительно не понимала. Выгонять обратно в монастырь? К свежевыгнанному и сбежавшему агенту добавить потерю ещё одних рабочих рук? Караул!

Но и оставлять всё как есть — тоже греха не оберёшься с этими тётками на тропе войны.

А где, кстати, виновник заварушки? Где этот… яблок раздора — запретный плод?

Предмет страсти, породивший своим неотразимым обаянием сие безобразие, тут же, как по заказу, нарисовался на пороге рабочей комнаты. Не поверите — с очередными новостями. Думаете радужными? Я тоже, было, понадеялась на это, глядя на лучезарную улыбку нашего “Казановы” (которая, впрочем, тут же сползла с его лица, когда он разглядел в деталях всю “картину маслом”). Ан нет!

К нам пожаловали гости! И не просто гости, а… Ну, это всё лучше увидеть собственными глазами и с самого начала.

45

В общем, дело было так.

Дома меня ожидала незнакомая женщина лет сорока пяти незабываемо-колоритного образа. Первое, что бросалось в глаза — неописуемо разноцветный наряд, пошитый, впрочем, из отличных тканей и украшенный довольно дорого.

Красный широкий сарафан, обшитый по низу атласными лентами одна над другой — красной же, бордовой и золотой — делали низкую, полную фигуру тётки ещё шире, чем она была на самом деле. Поверх ослепительно-белой рубахи с широкими рукавами была надета серо-зелёная парчовая епанечка*, расшитая узором из крупных цветов. Лямки епанечка имела широкие и золотые, аки птица-Жар, а так же такие же широкие и золотые окантовку по лифу и переднему шву и густую бахрому по низу.

Шею и могучий бюст украшали бусы из крупных красных горошин. Голову венчала золотая с красной окантовкой лента-повязка, поверх которой был завязан зелёный, оттенка “вырви глаз” платок, схваченный хвостиками на макушке, как ушки зайчика.

Звали сию сиятельную особу — Прасковья Дормидонтовна. Приятное белое лицо её со здоровым румянцем освещала доброжелательная улыбка. Неестественно-чёрные и блестящие брови над тёмно-карими глазами смотрелись, как приклеенная атласная лента. (Всё потому, что Прасковья Дормидонтовна “сильно наводила их чёрным фиксатуаром и вытягивала между пальчиками в шнурочек”.)

В ответ на мой вопрос, в духе: “Чем обязана и вообще могу быть полезна?” — общительная, весёлая и немного суетливая тётка, сверкнув на меня лукавинкой, ответила уклончиво, мол — шла мимо, да решила заглянуть, чего не зайти к добрым людям? По-соседски.

Ясно. У меня тут всё валится и на глазах рушится, и заняться, кроме как ритуальными чаепитиями — разу нечем. Но деваться-то некуда — пришлось отрядить Маню на организацию полномасштабной чайной церемонии.

Прасковья Дормидонтовна оказалась довольно приятной в общении особой. Болтала, в основном, она — а я, рассеянно слушая гостью, всё пыталась то понять, что мне теперь со всеми свалившимися проблемами делать, то дознаться о цели её визита. Что-то навязчиво мешало мне поверить в заявление о случайности этой встречи.

Обсудив всё, что было возможно — погоду, урожай и “курс доллара”, тётка, вдруг, загадками, да прибаутками заговорила совсем уж странные вещи, напрочь сбивая меня с толку фразочками, типа: “Расцвела малинка, да не для нашего ли лукошка?”, “Заблудилась овечка, ищем — не у вас ли она?”

Моё недоумение, похоже, только раззадоривало её, как будто всё шло изумительно и совершенно по “сценарию”.

— “У нас замочек — у вас ключик”, “У нас кусточек — у вас цветочек. Как бы ваш цветочек, да посадить под наш кусточек”, — разливалась она.

Мать моя, и тут до меня, наконец, дошло! И венчавшее тираду, всем известное “У вас — товар, у нас — купец” — окончательно эту догадку подтвердило. Это меня тут прямо сейчас сватают, чтоль? Нет, если бы моя голова и внимание не были так заняты насущными делами, я бы, конечно, и раньше догадалась. Пришлось, выпучив глаза, переключить всё своё участие на… сваху?

Не знаю, что мне сейчас хотелось больше — плакать или смеяться. А ещё лучше было бы, конечно, “сморгнуть”, открыть глаза — а ничего и нет.

Хочу заметить, что все наши современные игрища в сватовство — просто детский сад и возня в песочнице на фоне того, что сейчас происходило в моём доме. Нет, в самом деле, Дормидонтовной можно было любоваться, восхищаться и даже аплодировать — настолько красочными и искренними были её старания. (Сразу видно — профессионал.) Еслибы не одно маленькое “но”. Я-то совершенно не знала правил игры, и что полагается в таких случаях говорить.

Все мои познания в этой области сводились к тому, что, кажется, неугодному жениху выкатывали “гарбуза” или начинали яростно мести веником так, чтобы основная пыль летела именно на сваху. Но, как-то, это всё, понимаете ли, обидно и некрасиво. А как отмахаться от замужества культурно — даже времени поразмышлять не было.

—А-а-а! —мысленно возопила я, —Мне срочно нужна компаньонка!

Как ни избегала я до сих пор этой мысли, полагая, что со всем смогу справиться сама, и вообще, лишний человек только будет мешать мне чувствовать себя свободно в собственном доме — а вопрос всё-таки встал ребром: мне нужна опытная зрелая подруга, которая досконально разбирается во всех этих без конца возникающих деталях, из-за которых одна головная боль и урон для репутации.