Пункт назначения 1991. Целитель (СИ) - Громов Виктор - Страница 56

Не передумала. Стакан она схватила всей ладонью, резким движением опрокинула в рот, сделала глоток, застыла и вытаращила глаза. На ресницах опять повисли слезы. Вика распахнула рот, принялась махать ладошкой. Беспомощно посмотрела на меня. Я подсунул ей огурец, велел:

— Быстро закуси.

А потом плеснул в опустевший стакан воды. И закусь и вода испарились в мгновение ока. Девчонка шумно подышала ртом, сглотнула и сморщилась.

— Фу, какая гадость. Как вы только это пьете?

— Нормально, — сказала Вера.

Заглотила свою пайку, смачно захрустела огурчиком. Мы с Владом чокнулись. Размочили этот вечер. Парень заметно повеселел, вновь потянулся к бутылке, сказал глубокомысленно:

— Между первой и второй…

Вера молча подвинула свой стакан. Вика встала, отнесла свой в раковину. Там ополоснула и для надежности убрала в полку.

Дальше молча жевали. Каждый думал о своем. Тишину нарушил Влад. Сказал извечное:

— Бог любит троицу…

Но налить не успел — Вера отняла у него бутылку, разлила сама, потом заткнула пробкой и убрала в холодильник.

— Знаю я вас, — сказала она, — у вас на каждую рюмку присказка есть. То Бог не дурак, любит пятак. Потом Бог не нищий любит тыщу!

Она подвинула нам наши пайки, наставила на Влада палец и назидательно покачала перед носом.

— Больше не дам, можешь даже не мечтать.

Тот перехватил ее руку, поцеловал, уверил:

— На тыщу мы и не замахивались. Нам бы еще капельку…

— Все, — отрезала Вера, — допивайте, жуйте и я хочу понять, что сегодня вообще случилось.

— Я тоже! — поддержала подругу Вика.

Я послушно выпил последний стопарь, подумал, что надо нам с Владом как-нибудь слинять от наших дам и оторваться на полную катушку. Чтобы никто не стоял над душой, не считал миллилитры. Ну а пока взялся за картошечку, благо, она была выше всяких похвал.

Потом, когда убрали со стола, когда остались только чай и конфеты, я понял, что дальше тянуть кота за хвост мне никто не позволит, и принялся шаг за шагом описывать прошедший день. Честно, не упуская ничего.

Я рассказал ребятам о сне, о пустыре, о том, как бродил по городу. Поведал о Лачи, для этого пришлось мысленно возвращаться в прошлое. О пяти рублях, о цыганах, о болезни и излечении.

Не знал только об одном, стоит ли говорить о смерти? И все-таки рассказал. После разговора с Лачи этот вопрос меня мучал больше всего. Что цыганка имела ввиду? Какие три жизни я должен смерти? Почему-то казалось, что этот долг доставит мне кучу проблем. Именно об этом я спросил друзей. Мне было важно их мнение.

Ребята испуганно примолкли, высказываться не спешили. Слишком серьезной была тема. Слишком пугающей.

— Может, ты должен излечить трех человек? — предположила сострадательная Вика. — Точнее двух. Костю ты уже вылечил. Хотя, если так, то теперь уже одного.

Я пожал плечами. Мне бы тоже хотелось на это надеяться. Вылечить проще всего. Лишь бы не наоборот.

Влад гоготнул, вдребезги разбил мои надежды.

— Наивная. Скорее уж убить. Зачем смерти живые подданные? — Он прищурился, скривил рот в усмешке. — Один жмурик у тебя в загашнике уже есть. Осталось два.

Вера тут же отвесила благоверному подзатыльник.

— Влад! Спятил? Ты вообще не думаешь, что говоришь. Какие жмурики? Зачем Олегу кого-то убивать? Ведь правда, Олег? Ну скажи!

Девчонки, милые мои девчонки, как же не хотелось вас разочаровывать. Я опустил глаза. Промолчал. В слова друга мне верилось куда больше, чем в слова наших дам. И это меня совершенно не радовало.

Ночью я был уверен, что двери нави для меня опять распахнутся. Мне казалось, что квест завершен. Что баба Дуся должна пригласить меня в гости, похвалить, сказать, какой я молодец. Должна накормить ритуальными блинами. Добавить сил, научить уму разуму. Что там еще обычно происходит во время наших встреч?

На худой конец, может даже пожурить. Я не против. Я ужасно соскучился по ее потустороннему дому, по сварливому голосу, по вечной усмешке. Но нет. Никто не звал меня в гости, никто не тревожил. Утром ребята тоже не стали будить.

Проснулся я почти в три часа по полудню. Проснулся от того, что практически опух ото сна. Удивительно, но был я свеж, был я бодр, был я полон сил. В доме царила удивительная для этого времени суток тишина. Я приподнялся на локте и позвал:

— Вика!

Немного подождал, не услышал ответа и крикнул погроме:

— Любовь моя!

Потом еще раз громче. Все с тем же результатом. Тогда поднялся, натянул штаны, прошелся по комнатам, выглянул в окно. Никого! За забором тоже было пусто. Не было даже Владовой машины. Я вслух пожаловался небесам:

— Меня все бросили!

Сам понял насколько фальшиво это звучит и отправился в душ.

На кухонном столе под банкой сгущенного молока меня дожидалось послание — листок из блокнота в клетку. Его я заметил не сразу. Когда же заметил, вытянул и вздохнул. Влад печатными буквами начертал: «Повез девчонок в город, в милицию. Вика отказалась ждать до вечера. Смотри, без нас не хулигань».

Хулиганить было лениво. Вообще было лениво что-либо делать. Я решил, раз так легла карта, почему бы и не устроить себе выходной — от друзей, от проблем, от суеты, от себя самого.

На завтрак меня ждали ароматные оладьи и какао. Я оставил их на десерт. А пока разжег огонь, налил в сковороду масла, настрогал вчерашних сосисок, зеленого лука, покрошил черного хлеба, пожалел, что нет помидорки. Все-таки двадцать первый век в этом плане был куда удобнее — овощи-фрукты круглый год. Любые, даже совсем экзотические. А здесь же…

— Тут вам не там, — изрек я глубокомысленное и принялся ворошить лопаткой содержимое сковороды.

Аромат по кухне разливался сногсшибательный. Я обжарил все от души, залил сверху яйцами, выждал, чтобы белки затвердели, а желток только едва подернулся пленочкой, внутри остался жидким. Чтобы можно было его подобрать хлебушком, зачерпнуть! Размечтался так, что едва не подавился слюной.

К пище богов налил пятьдесят грамм, здраво рассудив, что после вчерашнего вполне себе заслужил. Плюхнул на стол разделочную доску, водрузил сверху сковороду, вспомнил стариковское: «Приступим-с». Взялся за стакан, только выпить не успел.

Пейджер запиликал, как раз в этот момент. Удивительно, но из памяти моей начисто стерлась вся информация о нем. Поначалу, я даже не понял, что здесь может пищать. А когда сообразил, сердце сразу екнуло в пятки. В голове поселилось ощущение неминуемой беды.

Я неуклюже плюхнул не выпитый стакан на стол, оттолкнул рукой, нечаянно опрокинул. По столу растеклась пахучая лужица, потекла ручейком, закапала на пол. Я же сидел в полном отупении, смотрел на капли и просто боялся. Боялся новостей, боялся неопределенности, боялся сдвинуться с места. Боялся себя, своей силы. Боялся смерти и ее непомерных аппетитов. Это был всепоглощающий, абсолютно иррациональный страх.

А потом вслед за каплями упал и стакан. Разлетелся на сотню стеклянных брызг. Окропил весь пол. Резанул по босым ступням. И я словно проснулся. Подскочил, оттолкнул табурет, опрокинул его, не видя осколков, метнулся в коридор, в комнату. Принялся метаться, оставляя кровавые следы, шарить по карманам курток, рубашек, штанов. Пытался отыскать этот чертов прибор. Этот привет неизвестно откуда.

Пальцы предательски подрагивали, путались в складках ткани, спотыкались о пуговицы, рвали замки молний. Я проверил все карманы по два раза, когда вдруг вспомнил, куда же убрал пейджер. Рванул на другой конец комнаты, со всей дури распахнул шкаф, бахнув дверцей о спинку кровати.

Звук получился звонкий, как выстрел. Я вздрогнул и оклемался окончательно. Выволок из глубин полированного монстра дорожную сумку, кинул ее на одеяло, куда увереннее залез в боковой карман. Задержал руку внутри. Пейджер был там. Я ощупал его пальцами, не решаясь вынуть наружу. То, что там нет ничего хорошего, буквально стучало в висках вместе с током крови. Ощущение беды рвалось с языка. Плохо, все плохо. Все хуже некуда! Черт!