Посмотри, наш сад погибает - Черкасова Ульяна - Страница 31

– Мне? – широко распахнув глаза, Велга, точно заколдованная, протянула фарадалке свою ладонь, но, кажется, и сама этого не заметила. – Я не умею так танцевать.

– Я научу.

Белый напрягся, готовый вырвать Велгу из рук незнакомки. Та стрельнула в него тёмными глазами.

– Эй, лойтурец, ты чего такой смурной?

– Я не лойтурец.

– А похож на лойтурца. Они все такие: белёсые, бледные, точно смерть, – блеснув удивительно белыми зубами, сказала фарадалка. – В любом случае не пужайся. Не трону я твою птичку. Просто не могу смотреть, как такая красавица грустит. А вас явно танцевать не заставишь. Как тебя зовут, птичка?

– Вел…

– Вильха, – перебил Белый.

Ему показалось, что во взгляде фарадалки мелькнула насмешка, но она приняла данное имя на веру.

– Хорошо, Вильха, пойдём потанцуем.

Споткнувшись о лавку и запутавшись в собственном подоле, Велга пошатнулась.

– Ой, – захохотала фарадалка. – Какая ты… перебрала, да?

– Я?! – пьяно возмутилась Велга.

– Ну не я же.

Со скребущим чувством в груди Белый наблюдал, как фарадалка увела Велгу. Они не спешили танцевать. Фарадалка расспрашивала её о чём-то, и Белый всё сильнее убеждался, что надо срочно увести Велгу подальше. Но та, кажется, была так пьяна, что едва соображала и только тянулась к танцующей толпе. Наконец народ собрался в ручеёк и утянул Велгу за собой, подальше от фарадалки.

Вернулся Вадзим.

– Слышь, – позвал Белый, – Галка считает, что эта твоя фарадалка подозрительная.

Смерив его недружелюбным взглядом, гусляр скривился:

– Подозрительнее твоей морды, Белый, я в жизни ничего не видел. На месте городской стражи я бы упёк тебя в темницу. Просто на всякий случай.

– Ха! – от смеха Галка прыснула пивом. – Подозрительная… аха-ха… морда…

В шутке Белый не увидел ничего смешного, но промолчал, да и вообще он старался не смотреть на сестру. Порой её становилось слишком много. Что Галке, что Грачу часто руки чесались начистить морду. Но матушка учила своих Воронов заботиться друг о друге и беречь.

Рукав рубахи вдруг неуверенно подёргали. Он скосил глаза. Рыжие кудри разлетались в стороны. Пухлые губы горели алым. Лицо блестело от пота.

– Пошли…

– Хм?

– Пожалуйста, – кротко, точно маленькая девочка, попросила она.

– Куда это?

Из-за его плеча ревниво выглянула Галка. Нож, которым она только что резала репу, сестра воткнула в стол и медленно, со скрежетом прочертила линию от края к себе. Велга не обратила на это никакого внимания. Она чуть покачивалась, когда пыталась устоять на месте, на губах бродила глупая, ошалевшая улыбка. Ей было слишком хорошо, чтобы переживать о Галке, пожаре, скренорцах и обо всём на свете. Она просто хотела…

– Танцевать. Пошли со мной танцевать.

– О, нет. Я не танцую, – решительно отказался Белый и отвернулся, снова уставившись в кружку.

Хрупкая ладонь настойчивее легла на плечо. Велга склонилась к самому его уху:

– Там ко мне мужики пристают, руками лезут.

– Ну так не танцуй.

– Я хочу…

– Надавай им по рукам, – вставила Галка скрежещущим, совсем как её нож, голосом. – Чтобы свиньям неповадно было лезть.

– Я не умею, – прозвучало жалобно. Но она тут же снова переменилась, присела на колени, заглянула Белому в глаза, положив ладони на его руку, которой он сжимал кружку. Пожалуй, именно так Велга Буривой сотни раз выпрашивала что-либо у своего батюшки-некнязя. – А ещё я не умею танцевать эти ваши танцы…

– Наши?

– Танцы простолюдинов, – прошептала она, чуть краснея, от чего стала ещё привлекательнее. – Там надо так высоко ноги задирать…

Взгляд невольно упал ниже, к её коленям, спрятанным сейчас под одеждой. Как высоко кметы задирали ноги? Белый оглянулся на толпу, кружившую вокруг фарадалки. Девки и вправду размахивали подолами совсем неприлично.

– Пошли.

Белый и сам не понял, как ладошка Велги оказалась в его руке. Но вот он уже протиснулся в общий хоровод, помешав здоровому потному мужику лапать ладную кметку лет тридцати. Велга встала между этой женщиной и Белым, они взялись за руки. Белый крепко схватил мужика за руку и одарил ледяным взглядом. Мужик был крупнее и выше, но нутром почуял, что не стоило спорить. Обычно даже дураки чувствовали Воронов. Нельзя было точно сказать, что их выдавало: то ли благословение госпожи, то ли выжженный пустой взгляд, что бывает у всех, кто слишком часто лил кровь других.

– Ну? Как танцевать?

А Белый и сам не знал. Он в корчмах обычно пил, ел и спал, реже искал заказы и ещё реже общался с людьми.

Кметка, спасённая от мужика, с благодарностью подсказала:

– Правую ногу вперёд, левую поднять, назад.

Велга подчинилась остальному хороводу и сделала шаг влево.

– Ногу накрест.

Правая, левая, назад… Белый путался в ногах и кривил рот. Вдруг оказалось, что он неловкий и неуклюжий. Стараясь не смотреть по сторонам, он уставился себе под ноги. Правая, левая, назад…

А хоровод всё ускорялся, ускорялся. Правая, левая, назад…

Впереди взлетали рыжие кудри, покачивался круглый зад, задирался подол каждый раз, когда Велга поднимала ноги. Правая, левая, назад.

Потная рука мужика сжимала слишком крепко. Он похрюкивал, поахивал. Как же. Бесил. Каждый. Его. Звук. И запах тоже.

Белый оглянулся через плечо. Он смотрел на мужика снизу вверх, но с такой несдерживаемой ненавистью, что тот вдруг побледнел. Хоровод прошёл ещё круг. Движения повторялись, их получилось скоро запомнить, а ноги легко привыкли к простому танцу. Правая, левая, назад и влево, накрест.

Велга оглянулась на него, широко улыбаясь. Раскрасневшаяся, вспотевшая, разгорячённая. Блаженно пьяная. Пьяняще развратная. Неумолимо манящая.

Трещала трещотка. Гудела волынка. И Белый, уже уверенный, уже заражённый лихорадкой танца, криво улыбнулся в ответ.

Хоровод тянул всё дальше, всё быстрее. Топали ноги по дощатому полу. Стучали деревянные кружки, когда раз за разом звучали тосты. И пахло потом, пивом, вином, рыбой, медовухой, соленьями. Пахло хмельным весельем и смолой, жаром огня из печи и прохладой ночи из распахнутого окна.

Мужик позади хрюкнул.

– Ура «Весёлому кабанчику»! – воскликнул кто-то. – Волынщик, давай веселее.

И Вадзим, раззадорившись, заиграл ещё быстрее, так пылко, что ноги едва поспевали вслед за мелодией. Хоровод нёсся, нёсся вперёд, пока совсем не распался. И Велга вдруг оказалась в руках Белого, прижалась пышной грудью к его груди. И он обвил её тонкую талию руками, унёс в сторону, подчиняясь музыке и не в силах ей противиться. Рыжие волосы развевались в танце, Велга цеплялась за него руками и хохотала так радостно, что хотелось заткнуть ей рот поцелуем.

– Мне никогда… – Волосы прилипли к её шее, на губе застыла капелька пота. – …Никогда не было так весело.

Белый молчал, стараясь сосредоточиться на движениях. Он никогда не танцевал. По крайней мере, будучи настолько трезвым.

Её глаза блестели лихорадочным безумием. Дикой, безудержной радостью.

– Скажи… – она опасно близко притянула его руками за шею, и они чуть не стукнулись лбами. – Ты бы хотел меня поцеловать?

Во рту стало сухо. Он, кажется, не сделал за весь вечер ни глотка. Или, наоборот, выпил слишком много. Белый не помнил.

Её кожа горела. Глаза пылали. А ногти врезались в его шею, хватались за волосы на затылке.

– Меня никто никогда не целовал… а что… если бы… – Они сделали новый круг по корчме. Чуть не врезались в лавку, пошатнулись, и Белому пришлось крепче прижать её к себе, чтобы не дать упасть. – …Я умерла нецелованной?

Нож с рыбьей чешуёй холодил бедро. Этот нож должен был ещё три ночи назад оборвать жизнь этой нецелованной девчонки.

– У тебя сломанный нос? – вдруг, пьяно икнув, спросила она.

– Нет, – Белый почувствовал, как у него заскрипели челюсти.