Струнник (СИ) - Буторин Андрей Русланович - Страница 12

— Иван Владимирович, — ответил Андрей, тщательно обдумывая фразу, — насколько я смел не знаю, хотя трусом себя не считаю. Однако сейчас я очень боюсь за состояние своих близких. Я согласен помочь вам только при одном условии: вы позволите мне сейчас позвонить домой и сказать моим родителям, что я жив и здоров.

Глаза БИВа собрались в две холодно поблескивающие щелки. Сухо и жестко он произнес, чеканя каждое слово:

— Условия здесь ставлю я.

— В таком случае я отказываюсь сотрудничать с вами.

— В таком случае ваши родные вас никогда больше не увидят, — отпарировал Брюханков все так же сухо и зло.

— Я ведь прошу у вас всего об одном телефонном звонке, — попытался Андрей еще раз.

— Нет! — отрезал Брюханков. — Вы не маленький и все должны понимать сами. Мне нужна строжайшая секретность. После дела, месяца через полтора, вы будете совершенно свободны, даю слово. А сейчас вы принадлежите только мне или… никому. Решайте.

Брюханков демонстративно отвернулся и принялся не спеша раскуривать сигарету.

Андрей чувствовал, как между лопатками течет пот. Он понимал, что выбора нет. Он ведь и не рассчитывал услышать от Брюханкова иного ответа. И все-таки только сейчас до конца осознал, что бессилен перед этим человеком, что полностью в его руках и власти. Лишь слабенькая надежда на чудо, на случай, струящаяся где-то по самым глубинам души, не позволила Андрею отказаться от борьбы без боя, выйти из чужой игры, потеряв собственную жизнь.

— Хорошо, — тихо произнес Андрей. — Я согласен.

— В таком случае, — простер руку в сторону «флюорографического аппарата» БИВ, — прошу вас!

Камнерухов вопросительно посмотрел на Брюханкова. Коротков в это время открыл дверцу кабинки.

— Заходите! Смелее! — вновь махнул рукой БИВ в сторону аппарата. — Сейчас мы покажем вам фокус, увидев который, Копперфильд заплакал бы от зависти.

Андрей шагнул в сумрак кабинки, и дверь за ним закрылась с легким щелчком. Страха он не испытывал абсолютно. Удивления, впрочем, тоже. Ему вдруг стало все совершенно безразлично.

В кабинке было пусто — никаких индикаторов, кнопок, панелей. Только маленькое, с закругленными углами окошечко в двери на уровне головы. Стены кабины были металлическими, темно-серыми, тускло поблескивающими — возможно, свинцовыми. Вдруг Андрею показалось, что этот блеск усилился, стал ярче; одновременно с этим в воздухе повис низкий тягучий гул, чем-то похожий на гудение басовой гитарной струны. Этот звук становился все выше и звонче, а блеск, исходящий от стенок, все нестерпимей. По телу вдруг пробежала волна неприятного покалывания, какое бывает, когда отходит отсиженная нога. Только тут было похоже, что он отсидел все тело. Наконец закололо так, что Андрей чуть не взвыл от боли, а слепящий блеск превратился во вспышку. И все. Полная тишина. Боль отступила мгновенно. Стены кабинки как будто разъехались в стороны, а сама она стала значительно шире и вместительней. Дверца была снова раскрыта, и сквозь проем синело небо с легкими облаками, светило солнце, шелестели листвой деревья. Лаборатория исчезла.

Только теперь Андрей понял, что находится уже не в кабинке, а в грузовом фургоне автомобиля. От неожиданности он сел прямо на тянувшуюся вдоль борта деревянную лавку. Тут же в кузов запрыгнули двое крепких парней в синих форменных рубахах. Они молча закрыли двери фургона и, с явным любопытством косясь на Андрея, уселись напротив. Машина плавно тронулась с места. Один из парней поднял с пола и поставил на лавку рядом с собой небольшой, прямоугольной формы прибор с маленьким круглым раструбом на боку и совсем небольшой тарелочкой антенны сверху.

Через несколько минут машина остановилась. Бойцы первыми выпрыгнули из фургона и остались стоять по обе стороны открытой двери. Андрей не спеша вышел и увидел, что он снова находится у крыльца лаборатории. Зайдя в помещение, Андрей застал там все тех же: Брюханкова и Короткова. БИВ улыбался совсем по-дружески.

— Ну как, понравилось? — спросил он.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Глава 9

Иван Владимирович Брюханков успел уже погрузиться в сон, когда запиликал телефон. Шел третий час ночи, но БИВ заранее предупредил всех задействованных в марсианском проекте, что при любом возникшем серьезном вопросе он должен быть немедленно поставлен в известность, невзирая на время суток.

Звонил Коротков. Не извиняясь за поздний звонок и даже не поздоровавшись, он сразу же взволнованно выпалил:

— Иван Владимирович! Нужно поговорить!

— Откуда вы звоните?

— Из дома. Мне только что пришла в голову мысль…

— Выходите на улицу, сейчас я к вам подъеду, — прервал его Брюханков.

Через двадцать минут Коротков уже сидел в личном брюханковском «Мерседесе».

— Что случилось? — спросил БИВ.

— Я вот что подумал. При переносе «струной» отсканированной информации, она переписывается на молекулы, находящиеся непосредственно перед приемником. Во всех наших опытах это были молекулы воздуха… — Коротков виновато замялся, но продолжил: — На Марсе атмосфера очень сильно разрежена.

Брюханков побледнел.

— Вы хотите сказать, что для материализации Камнерухова не хватит окружающих приемник молекул?

— Видите ли, я боюсь, что на это пойдут в основном молекулы станции. «Севера», я имею в виду.

— Но ведь их-то хватит! — обрадовано воскликнул БИВ.

— Да, но как бы тогда наш Струнник не оказался «впаянным» в станцию…

— Как вы сказали? «Струнник»? Вы, случайно, не поэт? — Брюханков, казалось, полностью проигнорировал тревогу Короткова.

— Нет, я не поэт. Я физик, а не лирик. Но «Струнник» — это же красиво и очень точно. Созвучно со «странником» и подходит по существу… Только, я повторяю, он может оказаться «впаянным» в станцию.

— Изменить мы сейчас что-то можем? — очень спокойно спросил Брюханков.

— Нет, вы же знаете, станция уже там, возле Марса!

— Ну, так зачем же тогда заниматься гаданием, зачем лишний раз трепать себе нервы? Если от нас ничего не зависит — будем полагаться только на судьбу.

— Есть и еще одна связанная с этим проблема…

— Что еще?

— Станция почти наверняка выйдет из строя, отдав часть себя Камнерухову.

— Ну и хрен с ней! — засмеялся БИВ. — Мы же ее в любом случае собирались выводить из строя.

— Да, но приемник… Не пострадает ли при этом и он?

Брюханков опять побледнел. Даже испарина выступила на лбу. Но тут же он спохватился:

— Значит, надо отправлять Камнерухова сразу с другим приемником!

— С каким другим? — удивился Коротков.

— У нас же есть другой приемник!

— Есть, но его мощности не хватит, чтобы передать сигнал настройки с Марса.

— Делайте новый, мать вашу!.. — вскипел Брюханков.

— Я могу не успеть, осталась всего неделя…

— Не успеешь — прощайся с детьми! — зло прошипел БИВ.

Коротков вздрогнул, как от удара током.

Андрей так устал, что стал уже даже мечтать о Марсе. То, что Старицкий изучал в течение нескольких месяцев, ему нужно было успеть пройти всего за три недели. Из них оставалась всего одна. Конечно, программа была сокращена до разумного минимума, сжата до возможного предела, но времени все равно не хватало. Спать приходилось по три-четыре часа — и снова зубрежка, тренировки, тренировки, зубрежка… Старицкому теорию читал питерский профессор, Андрею же пришлось ее постигать по оставшимся от предшественника книгам и конспектам.

Но на теорию БИВ уже особо и не давил, не до нее было, так — лишь бы Камнерухов имел общие представления о Марсе. А вот практическую сторону подготовки он курировал лично. Андрей исходил и избегал в тяжеленном скафандре уже не один десяток километров, выливая из него после каждой тренировки по пол-литра пота. Единственное, что его при этом утешало, — на Марсе сила тяжести почти в три раза меньше земной.

Инструкции от Брюханкова были получены ясные и четкие, давно вызубренные наизусть и десятки раз повторенные. И тем не менее БИВ каждый день заставлял повторять порядок его действий на Марсе. И каждый день Андрей докладывал: