Блок-шот. Дерзкий форвард (СИ) - Беспалова Екатерина - Страница 32

— Те фото, и ранний визит в субботу, и то, что вы правда не похожи… Боже, я такая дура, Рустам!

— А вот теперь погорячилась ты: мы же разговариваем.

— Ты обижаешься?

— Я ж не красна девица, — улыбнулся он.

Во взгляде увидела нежность. Тогда в чём дело?.. Почему не покидало ощущение, что была нежеланным гостем? Василиса положила ладонь ему на прессовые мышцы, однако крепкая рука тут же перехватила её: остановила, но не отпустила.

— Злишься? — продолжала гадать Гущина.

— Люблю.

Рустам склонил голову набок, наблюдая, как она начала смущаться.

— Когда улыбаешься, люблю. Когда краснеешь, как сейчас, тоже люблю. Я тебя люблю, — уверенно произнёс Тедеев, не разрывая их зрительного контакта, — но твоя жалость нужна мне меньше всего.

В комнате воцарилось молчание.

— То, что рассказала Аня… — Он нахмурился. — Я не хочу, чтобы ты считала меня бедным и несчастным, Вась, — это не так; не хочу, чтобы была рядом потому, что я — сирота. Мне нормально, я привык, смирился. И самое главное…

— У тебя слишком много комплексов, Рустам, — перебила его Василиса. — Вот что самое главное. Несмотря на твоё умение уболтать кого угодно и искромётный юмор, ты под завязку набит комплексами. Бедный и несчастный, сирота, ущербный, мальчик в депрессии, не мажористый самец с изъянами — всё? Или я что-то упустила?

Нападение оказалось неожиданным, но тем лучше.

— Однако, сколько общаемся, я ни разу так не подумала. Ни разу, Рустам! Потому что все люди разные. И только ты не меняешься. Стабильность — это хорошо, только не в твоём случае. — Василиса улыбнулась. — Ты не делаешь выводов. Или не хочешь делать.

— Я сделал, — мрачно произнёс он. Ему не нравилось, куда она клонила. Запретная зона — табу.

— Ты спрятал свою боль, но люди не могут быть вечно сильными. Нельзя молчать, когда хочется кричать. Нужно уметь просить о помощи.

— Ты не знаешь… — Тишина. Эмоции сменяли одна другую. — Ты… — Он осёкся на полуслове. — Я не плакса и не слабак, — наконец ровно отчеканил каждое слово Рустам.

— А я не Анжелика, — также уверенно, не отводя взгляда, произнесла Василиса. — На меня не надо производить впечатление. Я просто прошу: говори со мной. Не только когда тебе хорошо, но и когда плохо. Я, может, импульсивная, но не эгоистка. Когда я спросила о твоей травме, если бы ты рассказал хотя бы часть из того, что рассказала Аня, возможно, всё не зашло бы так далеко.

Рустам с силой стиснул челюсти. В её словах был смысл, но только в словах. На деле же…

— Я сам решаю свои проблемы.

Василиса печально улыбнулась:

— Никто не собирается забирать твои проблемы и решать их. Пожалуйста, решай. Просто проси о помощи тех людей, которые находятся рядом. Впусти их.

— Кого «их»? — усмехнулся Рустам. — Кого? Думаешь, здесь большая очередь?

Секундное колебание — и Вася, не раздумывая, ответила:

— Меня. Впусти, пока, пожалуйста, хотя бы меня.

— Ты уже и так вошла, — прошептал тихо. — Вошла и надёжно обосновалась. Так надёжно, что иногда становится страшно, что я позволил себе стать настолько зависимым.

Вот это откровение! Которое, наверняка, далось с трудом. Пожалуй, не стоило больше давить. Мгновение — и Василиса подалась ему навстречу, приникнув к губам. Как ни крути, но в этой ссоре виновата она.

Ответ последовал незамедлительно. Рустам мгновенно перехватил инициативу. Он зарылся рукой в волнистые локоны и буквально впился в её рот. Аромат, по которому успел так соскучиться, дурманил, близость лишала рассудка. Ему хотелось верить, что она не такая. Чёрт, да она была другая! Но прошлое прочно засело в башке, не желая отпускать.

— Я люблю тебя, Вась.

Он хотел притянуть её ближе, но стоило только изменить положение тела, как из груди вырвалось глухое шипение. Рустам перехватил Васину руку, которая поползла от талии к груди, и откинулся на спинку дивана. Короткий вдох и выход, ещё один такой же вдох и выдох.

Василиса открыла глаза, растерянно глядя на то, как он пытается выровнять дыхание:

— Что такое?

— Всё в порядке, — соврал, болезненно улыбаясь. — Я просто задыхаюсь от нежности, — пропел, едва попадая в ноты[1].

Но шутка не произвела должного эффекта. Гущина положила ладонь на его живот, которую он снова перехватил рукою.

— Что там?

— Всё в порядке.

— Покажи.

Прозвучавшее требование не подразумевало вариантов, но ответом на него снова стало молчание.

— Ты уже видела? — на лестнице совсем не вовремя показалась Аня.

Рустам сощурился — двойной напор точно не выдержит. Василиса отвлеклась от парня и посмотрела на подругу:

— Что?

— По-моему, сегодня кто-то слишком много болтает, — нахмурился Тедеев.

— Что я должна была увидеть?

Молчание.

— Рус?..

Он колебался, а потом поднял край футболки. Взгляд Васи переместился на его оголённый живот, и на доли секунды дар речи отнялся.

— Что это? Откуда?.. — Она посмотрела сначала на Аню, затем на Рустама, а потом снова вернулась туда, где в области рёбер располагалась тёмная гематома.

— Была бы его воля, он бы сказал, что с лестницы свалился, — ответила вместо брата Аня. — Запутался в лапше, которую собирался вешать, и нечаянно упал. В пору посочувствовать, а у меня только одно желание: навалять ему ещё.

Рустам скорчил рожицу и отвернулся от сестры.

— Знаешь почему? — та посмотрела на Василису. — Потому что он не собирается никому ничего говорить.

— Ань, что это?

— Я вообще-то здесь, — послышался его обиженный голос.

— А толку? — парировала Вася, ожидая ответа. — Ты же всё равно не расскажешь. Господи, чувствую себя гестапо, ей-богу.

— Чупрунов подарил, — наконец ответила мрачно Аня. — Перелома нет, но трещина в ребре достаточно глубокая. Плюс ушиб. По крайней мере, мне так рассказал наш партизан, когда я приехала.

Гущина бросила гневный взгляд на парня:

— Это правда?

Тишина.

— Правда?

— Правда, — ответил тихо Рустам.

— Он третий день на обезболивающем.

— Боже…

Василиса встала с дивана и подошла к камину. Развернувшись, она посмотрела на Тедеева, который по-прежнему хранил молчание.

— Ты должен заявить. Распоряжение ректора…

— Хватит! — не выдержал он, переводя сердитый взгляд с одной девушки на другую. — Вас двое и вы в тельняшках, я понял. Второго августа сопровожу до фонтана. А теперь послушали меня. Обе! — Он сделал паузу, переводя дыхание. — Об этом… — Указательный палец показал на гематому. — … не узнает ни одна душа. Ни одна. Чёртова. Душа. Уяснили?

Василиса и Аня молчали.

— Я спросил: уяснили?

Когда они синхронно кивнули, Рустам продолжил:

— Факта драки никто не видел, а значит, всё в полном порядке: солнце светит, птички поют. Если Самарин узнает о травме, меня не допустят до игры, «Разящие» проиграют, так и не поборовшись за победу.

— Рустам! — выкрикнула Гущина, нарушив его складный, но до жути безумный монолог. — Ты вообще слышишь себя? Какая игра? Какие «Разящие»?

— У меня ещё две недели.

— Господи… — Она коснулась лба ладонью. — Ань, дай мне что потяжелее.

— Ты же сама с пеной у рта кричала, что тренер из кожи вон лез, чтобы университет вышел на внешние игры. В чём тогда проблема?

В гостиной снова стало тихо.

— В том, что ты болен, — тихо произнесла Вася, опустившись в кресло.

— Не отрицаю. На всю голову, и вам обеим это известно. Известно, что за своих пойду до конца. Именно поэтому повторяю: ни одна из вас никому ничего не скажет. В противном случае, мне придётся прибегнуть к радикальным мерам.

— Каким? — посмотрела на него исподлобья Василиса.

— Ещё не придумал.

— Учитывая, что ты полностью зависишь от нас, я бы не спешила толкать пафосные речи. Радикалист, ё-моё, — нахмурилась Аня.

Между ними образовалась тишина. Каждый обдумывал прозвучавшее требование и каждый понимал, что нужно делать. Но и аргумент Тедеева не был лишён смысла. Драку и впрямь никто не видел, ни одна камера не зафиксировала факт избиения, а значит, Чупрунов мог быть ни причём. Да мало ли с кем Рустам находился не в ладах? А может, и вовсе, как сказала Аня, с лестницы упал.