Он почти изменил мiр (Acting president) (СИ) - Марков-Бабкин Владимир - Страница 37

Уже то, что его пригласили не в загородное поместье Кайкет к главе клана, а вызвали сюда в рабочие апартаменты Джону Дэвисону-младшему, могло говорить о снижении к нему интереса. Впрочем, это могло случиться и просто из-за спешности дела. Но и состоявшийся прием был чисто деловой, без прежней теплоты и, пусть и напускного, почтения. Он достаточно давно крутился в самых верхах, но впервые здесь в Америке, почувствовал трепет сходный с тем которое испытал два года назад перед русским императором в Стокгольме. Конечно того парализующего ужаса, которым по-медвежьи давил его Михаил II сегодня не было, но чувствовалось, что «Шерхан» напряжен и готов походя прихлопнуть свободной лапой «Табаки». Беседа выдалась трудной.

— Эдвард, англичане затеяли рисковую игру, — сказал Рокфеллер— младший выслушав подробности. — Мы понимаем их интерес. Нам совершенно безразличен и этот ирландец, и какой именно паралитик обитает в Белом доме. — Потому в части ирландца мы не возражаем. Но, Эдвард, твой Вайсман будет заметать следы. И отец уверен, что он постарается всё свалить на русских.

Полковник Хаус молча, поведя головой согласился с такой возможностью.

— А вот это уже может затронуть интересы здешних друзей русского самодержца. После взрыва в Уолл-стрит мы не хотели бы снова портить наши отношения с Морганом и тем более Барухами.

— Джон, я конечно укажу Вильяму, чтобы он не вмешивал в свои дела русских, но не могу ручаться, что он этого не сделает. — Хаус попытался снять с себя ответственность

— Эдвард, ты и не будешь, НЕ БУДЕШЬ ЭДВАРД, ничего такого говорить Вильяму. — Глядя прямо в глаза собеседнику твердо сказал Джон Рокфеллер-младший.

Полковник Хаус сжал кулаки.

Чёрт! Именно фразой о том, что он передаст указания Вайсману он свое положение уронил! Дурень! Сразу же понятно, что Вильям ничего не должен о сути этого разговора знать, а кому, когда, что и как сказать его патроны знают и сами. Идиот!

* * *

САСШ. НЬЮ-ЙОРК — ФРАНЦУЗСКАЯ ИМПЕРИЯ. ГРАСС КАБЛОГРАММА. 23 июня 1920 года.

Дорогая сестра.

Спасибо за посылку. Энель находит что Cuir de Russie Mury Paris может одинаково подойти и мужчинам, и женщинам, но сомневается в длительности интереса к этому аромату. Возможно эти духи лучше встретит Восток. В купаже с Chypre Egyptien Энель видит тревожные тона. В стойкости и соответствии духов можно быть уверенными. Предложу знакомым для изучения предпочтений. Подготовь пока каталоги на новый парфюм.

Твоя, Ирина.

* * *

САСШ, НЬЮ-ЙОРК. ГРЕМЕРСИ. ИРВИНГ-ПЛЕЙС, 52. 23 июня 1920 года.

АРЧИБАЛДУ

ПТИЦУ СЕСТРЕ ПЕРЕДАЛ. УХОД ОБЪЯСНИЛ. ОНИ САМИ ПОДГОТОВЯТ НЕСЛОЖНЫЙ НОМЕР.

ЮСТИНИАН

* * *

САСШ. НЬЮ-ЙОРК. ГРЕМЕРСИ-ПАРК, «ХИЛЛИ». 23 июня 1920 года.

Сегодня Михаил спокойно мог пообедать в полюбившейся таверне. Ни шумной компании русских поэтов (к счастью), ни Наташи Рамбовой (к сожалению) в этот час в «Хилли» не было. Михаил мерно жевал и вспоминал прожитый день. Из отеля он поехал на такси в свою конспиративную гарсоньетку. В обычное время связи Центр сообщил явки в Вашингтоне, куда надлежало убыть уже завтра. Энель отправил Центру шифрограмму о передаче Нины в нежные руки снежницы.

«Ещё два дня назад я и не подумал бы что Елена Михайловна Бехметева, урожденная Сперанская и есть «та самая Ирина» — размышлял Энель. «Интересно Борис то знает?» — он мысленно усмехнулся. «Борис, старый меньшевик, и супруга могла начать ещё в другой Службе…» — оценил он положение, — «Хотя, нет. Борис бы заметил, а Елена не стала бы работать против мужа. Сейчас, даже если Борис всего о жене не знает, они работают за одно». «Освобожденчество — общий крючок для него и для неё!» — решил Михаил, — «Потому не только у Государя Императора, но и у нашей Матушки Императрицы длинные руки! В кои-то веки царство наше двуглавое ещё и с обеими руками?».

По обыкновению, к кофе принесли газет. Ассортимент прессы в «Хилли» стал шире. Его стопка приросла «New Yorker Staats-Zeitung» и «Русским словом». Немецкую газету Нью-Йорка Михаил пробежал по заголовкам, зацепившись взглядом только за заметку о синемотографе: «Служба кино армии США была создана Военным министерством САСШ с целью показа фильмов на своих военных объектах по всему миру». Сразу вспомнилась Рамбова укатившая в Голливуд, и он быстро проглядел все упоминания о землетрясении в Сан-Франциско. «Похоже Наташа поторопилась с отъездом. Обошлось все в целом хорошо, здешний киношный «Новый Иллион» вовсе не пострадал,» — с тоской отметил он, — «О землетрясении пишут уже кратко и не ближе пятой страницы».

Газету на русском наверно принесли из-за зачастивших сюда русских поэтов. Но Энель не мог исключить и проверки. Потому он тщательно изображал чтение по складам каждого слова. Здесь уже знают, что он «учит русский» и не проявить интерес к «Русскому слову», как наоборот «читать по-русски бегло», он не мог. Эмигрантское издание как раз печатало новые стихи «заседающих в Государственной Думе русских поэтом». Скарятин заметил среди напечатав виршей и услышанное им здесь на днях «Места нет здесь мечтам и химерам...». На листе поэтические строки читались не менее обличительно:

«…На цилиндры, шапо и кепи

Дождик акций свистит и льёт.

Вот где вам мировые цепи,

Вот где вам мировое жульё.

Если хочешь здесь душу выржать,

То сочтут: или глуп, или пьян.

Вот она — мировая биржа,

Вот они — подлецы всех стран…»

Только в финал на печати немного изменился:

«Эти люди — гнилая рыба,

Вся Америка — жадная пасть.

Но Россия — вот это глыба!

Светоч правды — Святая рать».

Михаил не без сарказма подумал, — «Бурлюк видно был в кулачных аргументах убедителен. Но, скорее всего, Есенин не решился на бумаге их Всевеличие в одну стопу с протухшей рыбой укладывать».

Далее шло последнее слышанное Энелем, да и всеми, кто был в «Хилли» здесь же от Сергея Есенина хулиганское:

«Мне осталась одна забава:

Пальцы в рот — и веселый свист.

Прокатилась дурная слава,

Что похабник я и скандалист.

Ах! какая смешная потеря!

Много в жизни смешных потерь.

Стыдно мне, что я в бога не верил.

Горько мне, что поверил теперь…»

Михаилу снова показалось что он, когда он слушал, слова звучали иначе. «Значит поработал потом над стихом,»— подумал Скарятин, — «Есенин сам Глыба! Так честно и проникновенно писать!»

Энель перешел к англоязычной прессе. «Армия США начала выдавать новую награду — медаль Победы в Великой войне.» Скромно, но на первой странице. «И эти победители!?» — едва сдерживая возмущение подумал Скарятин, — «спору нет, их добровольцы и три бригады в последние пару месяцев Великой войны браво дрались, но после того как у нас три года миллионы кровь проливали. Союзники!». Михаилу даже захотелось снова выпить, но потом его мысли приняли более спокойный тон: «Хотя кто его знает. Если бы тогда в феврале Семнадцатого Михаил Александрович буквально за волосы не выдернул Россию из революции, как бы оно всё стало? Может и на американскую долю честных побед перепало бы с торицей …» Он уже не раз обдумывал произошедшее тогда и завершая внутренний диалог только мысленно повторил к чему пришел в своих размышлениях: «Нет. Без нас не удержали тогда бы в июле Париж — не куда бы было плыть американцам. А ведь это они у нас тогда через англичан и французов воду мутили. Читывал я секретный выдержки из допросов Сиднея Райли. Союзнички».