Боюсь тебя любить (СИ) - Высоцкая Мария Николаевна "Весна" - Страница 8

Что меня сподвигло вылезти из-под одеяла, не знаю.  В голове как будто перещелкнуло. И вот я уже стою за спиной Токмана в его же футболке, которую вторую ночь использую в качестве пижамы.

Вообще, последние сутки ни капли не похожи на мою прежнюю жизнь. Эмоции прорываются сквозь грудную клетку. Я постоянно о нем думаю. Токман просто засел в моей голове.

Все эти взгляды… слова. Настоящая агония для моего разума. Я словно заперта в клетке с однотипными эмоциями. Что это? Симпатия? Или просто гормональный выброс…

Ответов нет, а вопросов слишком много.

Яркий свет раздражает сетчатку, но это не мешает разглядеть происходящее до мельчайших деталей. После сна звук льющейся воды давит на барабанные перепонки, и кажется, чуть громче обычного.

Токман оборачивается, бегло касаясь меня взглядом.

У него все лицо в крови.

Красная субстанция смешивается с водой и очень быстро направляется к сливу в раковине. Закручивается волчком, прежде чем совсем исчезнуть.

В голове хаос. Страх. Непонимание.

Что с ним произошло?

Насмешливый ответ про падение, конечно же, ложь.

Вытягиваю руку, едва касаясь пальцами Ванькиного подбородка. Прошибает. Электрический разряд проходит сквозь тело быстрой молнией. Вздрагиваю. Сжимаюсь, плечи тяжелеют, а воздуха с каждой пройденной секундой становится все меньше.

Не знаю, что мною руководит, но я как будто бы чувствую эту боль на себе. Морщусь.  Хочу пожалеть? Поддержать?

Смотрю в его глаза и забываю, как дышать. Голова становится тяжелой, подходящих слов тоже не находится. Пространство вокруг теряет четкость.

Нужно принести лед. Спохватываюсь и убираю руку.

Токман никак не реагирует. Даже не моргает. Просто гипнотизирует меня взглядом.  Поджимаю пальчики на ногах, облизывая пересохшие губы.

Нужно уйти. Обеспечить себе передышку. Именно это я и делаю.

Открываю морозильную камеру в поисках льда, правда, его здесь, кажется, отродясь не было. Беру кусок замороженного мяса и заворачиваю его в тонкое вафельное полотенце.

Возвращаюсь.

Ваня так и сидит на краю ванны. Как только я появляюсь рядом, опускает взгляд к моим босым ступням.

Сглатываю и незамедлительно вручаю ему полотенце.

– Нужно приложить к переносице, – нервно кусаю губы.

– Спасибо.

Смотрю на его руки со сбитыми костяшками и никак не могу отпустить полотенце. Чувствую легкие прикосновения мужских пальцев к тыльной стороне ладони. Кожу жжет от этих касаний. Отдергиваю руку и начинаю быстренько приглаживать волосы.

– Зачем ты носишь линзы?

Ванька морщится, когда холодненькое мясо соприкасается с разбитой переносицей.

– Что?

Часто моргаю. Терпеть не могу свои уродливые глаза, это нужно сильно постараться, чтобы родиться с таким дефектом. Разноглазая, как собака. Я ношу цветные линзы лет с шестнадцати, они настоящее спасение. Никто не заглядывает тебе в лицо, не задает тупых вопросов и не смотрит как на какую-то невидаль.

Потому что слушать годами одно и то же – настоящая пытка.

Когда я знакомилась с людьми, первое, что их интересовало, это моя гетерохромия. Не то, какой я человек, а то, почему мои радужки разного цвета.

– Это мило. Это не дефект.

– Ты издеваешься, да?

– Нет.

Ванька убирает полотенце и кладет его в раковину. Ополаскивает лицо, а когда выпрямляется, смотрит на мое отражение в зеркале.  В глаза смотрит.

Как он не понимает, что не делает сейчас ничего хорошего? Ничего. Только заставляет меня снова чувствовать себя убогой.

Лучше бы он не знал.

– Это только твои заморочки, – продолжает нести весь этот бред.

Злит. Все это очень сильно меня злит.

– Ты ничего обо мне не знаешь.

Отвожу взгляд. Губы подрагивают, еще немного, и я, кажется, расплачусь.

– Дальше сам, – взмахиваю рукой и вылетаю за дверь, плотно прижимаясь к ней спиной по ту сторону.

Зачем он вообще завел этот разговор?

Мило… мило…

Сердце сокращается как ненормальное. Лицо краснеет от переизбытка поступающей крови.

Вдох-выдох.

Тру щеки и проскальзываю в кухню черной кошкой. Крадусь сквозь повисшую в квартире темноту. Наливаю в стакан воды. Пара глотков холодной жидкости и сжатые до боли в кулак пальцы.

Где-то на задворках сознания слышу, как открывается дверь. Слышу тихие шаги.

Чувствую его всеми фибрами души. По звукам, запахам.

Становится еще тише, темнее. Так сложно различить в этом мраке ночи хоть один предмет интерьера.

Токман подходит сзади. Чувствую его близость, исходящее тепло. Между нами пара миллиметров…

Жар кожи, и крепче сжатый в руке стакан.

Раз, два, три…

Меня немного ведет. Мозг отказывается соображать, все мысли лишь о близости. Об этих чертовых разделяющих нас миллиметрах.

И снова его слова… Мило…

Они убивают. Я не знаю, как реагировать и как себя вести – тоже. Мне сложно.

Оборачиваюсь. Резче, чем хотела. Ищу глазами его фигуру, темные очертания и практически сразу попадаю в ловушку рук.

Иван обхватывает мои щеки ладонями.

Целует. Прижимает к себе невероятно близко.

Разжимаю пальцы, и стакан летит на пол, судя по звуку, разлетается на мелкие осколки.

Тело содрогается. Крупная дрожь сопровождается колкими мурашками.

Дергаюсь. Срабатывает защитная реакция, мне так хочется его оттолкнуть, но в то же время закричать, чтобы не прекращал.

Всхлипываю в его губы, теряясь в моменте. Закрываю глаза. Проникаюсь жадными и немного грубыми прикосновениями.

Мир вокруг разваливается на две части. Все, что было, уходит в небытие. Остается только здесь и сейчас.

– Что ты делаешь? – шепчу в его губы, разрывая поцелуй.

Льну к нему. Упираясь лбом в колючий подбородок, не открывая глаз. Создаю свою собственную темноту, ту, в которой безопасно. Ту, что я смогу контролировать.

– Я же спрашивал, уверена ли ты, что хочешь остаться здесь на три дня? – копирует мою манеру речи. Голос не повышает. Улыбается. Знаю, что улыбается.

– Нет… да… – тараторю, а Ванька проворно приподнимает меня над полом.

Два шага – и кожа соприкасается с прохладной столешницей, на которой я теперь сижу.

14

Иван

Бешеное, не терпящее отлагательств желание.

Ультиматум, который я сам себе выставляю. Смотрю на уже ставшую прозрачной воду, медленно поднимая взгляд к зеркалу. Снимаю свитер и кидаю его в машинку.

Тот еще красавец. Егоркины друзья постарались на славу. За дверью ванной тишина. Только тиканье часов. Прохожу мимо комнаты, которая пустует. Сворачиваю в кухню.

Вижу лишь нечетко прорисованный силуэт. Занавески плотно задернуты, темно.

В голове полный раздрай.

Ее губы, голос, руки. Этот поцелуй – не яркая вспышка чего-то неожиданного, нет. Эта навязчивая мысль последних суток. Настойчивое, сводящее с ума желание.

Под ладонями ее тело. Тонкая талия. Легкие доверху забиты запахом персикового шампуня, которым она моет голову.

Трогаю темные волосы, едва касаясь нежной кожи красивого лица.

Здесь практически ничего не видно, но я могу визуализировать. Нарисовать в своей голове точь-в-точь, по миллиметру.

Втягиваю этот сладкий аромат, оказываясь еще ближе.

Дыхание сбивается.

Все запреты летят к чертям.

Если так хочется, то можно…

Новые эмоции. Ощущения. Что-то запредельно приятное, правильное.

– Сними футболку.

Говорю громче, нарушаю эту повисшую тишину.

Говорю, и она делает. Ткань летит на пол. Тотальное послушание, все, как я и думал.

– Ты планировал это с самого начала? – не повышая голос.

– Еще бы, – собираю в кулак пряди коротких волос, пытаясь разглядеть ее лицо.

– Это против правил, Ванечка, против правил, – продолжает находиться катастрофически близко. – Нечестно.

– Как и всегда.

– Зачем?

– Хочется. Но ты можешь отказаться, – шепотом, склоняясь к ее лицу, – ты всегда можешь отказаться.