Коллоидный Мир (СИ) - "Cyberdawn" - Страница 25

— Любите её, Стригор Стрижичь? — с горящими глазами, причём романтикой, а не ревностью, выдала купеческая дочка, оторвавшись от важного дела.

— Ты это, не отвлекайся, — помахал членом я, тут же оказавшимся в кольце горячих губ. — Ну, не сказать что люблю, — задумался я. — Но… не хочу её обижать, хочу чтоб ей было хорошо. Потому что она, сколько себя помню, старается, чтоб хорошо было мне, — “бубие”, не прекращая минет, с уверенным взглядом. — Не думаю, но считай так. И вот что, ты только это с удом мужским делать умеешь? А приласкать?

На это девица меня реально удивила — запустив руку мне в промежность, она начала перебирать и ласкать пальчиками, от ануса до мошонки. Но это-то нормально. А вот вставшие дыбом волосяные иглы довольно неловко изогнулись и начали ласкать покалывать мошонку и пах. Блин, приятно, оценил я, да и видно, что “знает”, а не “умеет”.

И вскоре кончил, причём в финале меня выгнуло — девица, втянув семя, выпустила головку и запустила острый язычок в уретру. Неглубоко, но чертовски приятно, особенно после оргазма, аж застонал.

— Вам понравилось, Стригор Стрижич? — с искренней тревогой уставилась на меня девица. — Я много знаю, читала, но наверное умею мало и не всё получается… Но я научусь!

— Научишься, да и так очень хорошо вышло, — потеребил я ушко девицы, в ответ радостно улыбнувшейся. — Так, ладно, устал я что-то… где бы тут погадить-то? — осмотрел я дом.

— А вы… простите, — извинилась на поднятую бровь девица. — Вот сюда, Стригор Стрижич, — указала она на одно из жерл дома.

А облегчившись, ухватил я намылившуюся на выход девицу, и, со словами “со мной сегодня спишь” положил на бок, пристроился сзади, приобнял. Крикнул: “Меня не будить, сам проснусь!”

И уснул, чувствуя приятно горячее тело и думая, что в обнимку засыпать — всё же неплохо.

Конец научно-исследовательской порнухе

6. Пейзанская социология

Проснулся я в обнимку с Любой, которая ещё спала. И, даже не шевелясь, провалился в эфир: вчера я творил, говорил и планировал если не хрень, то и не самые обдуманные вещи. Именно по отношении к “купцовой дочке”, сексу с ней, неприятия варианта её секса с пейзанами и вообще, довольно неуместной в рамках местных реалий позиции “не отдам в любовницы брату”. Ему — точно будет похер, а мне, понимаешь, не годится…

В общем, начал я разбор полётов, благо “я в эфире” обладал массой субъективного времени и инструментами анализа.

И оказалась со мной такая вот фигня: марафон осеменения, конечно, некоторую роль сыграл, но весьма незначительную.

А значительную… мои собственные, причём именно личностнообразующего “эфирного я” фетиши, желания и комплексы. Итак, купеческая дочка была в ряде проявлений, частично внешне, частично в поведении и манере общения, похожа на одну лядь из Замороженного Мира. Ничего странного и удивительного, похожих людей много, но. “Но” заключается в том, что я, пусть и не будучи влюблён, к ляди той весьма привязался, строил планы на детей и будущее и вообще.

И её измену, фактически незаметно для себя, внёс в “комплексы и фетиши травматического толка”. Которые от “нетравматического” и отличить не особо-то выйдет через какое-то время, а времени прошло дохрена.

В общем, я через силу, со слабостью тела, трахал не “бедную девочку, сходящую с ума от воздержания”. Точнее её, но сознанием, объяснявшем схера ли это мне надо. А подсознательно и на самом деле, я трахал изменившую мне девку, наслаждаясь возможной властью над ней и прочими “замечательными” вещами.

В общем-то, не очень приглядно, будем честны. А, с другой стороны: и чо? То, что загнанные в подсознание комплексы и обиды скомпилировалось в подобный порыв… да и пусть. Гнобить девчонку я не собираюсь, более того — она, если проявит разум, будет приятна и полезна, причём как мне, так и Оле, в силу ряда причин довольно одинокой и ограниченной в общении с бабами в поместье.

Ну а не будет — направится на грядки, трудиться кверху жёпой на благо Стрижичей и себя, чтоб жрать что было. И никакие “травматичные воспоминания” меня от этого не отвратят. А то что в сексе со своей второй служанкой я вдобавок получаю некоторое психологически-злорадное удовольствие — ну пусть будет.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Вообще, сам факт прорыва этих обидок в реальность, анализировал я, есть режим работы над собой, в плане “слома этических ограничений”. Житие Мороза базово относило многобабство к этакой “распущенности”, “греху”, невзирая на разумный агностицизм. Отрыжка выпестованный жрецами тысячелетиями культуры.

И вот, понимая, что в рамках культуры новой я совершаю не вымышленный грех, а наношу реальный вред людям, причём “моим” следованиям этим нормам, я енти нормы расшатывал и игнорировал.

Чем радостно и воспользовались “обидки”, реализовав и свои хотелки, которые сознание почти успешно “наобъясняло”.

В общем, пусть Люба будет, если не будет косячить, окончательно решил я. Да и относиться я к ней буду… странно, но всё же хорошо, даже улыбнулся я (хорошо, что без внешних наблюдателей — морда сотканного из тьмы чёрта, с ледяными рогами и прочими соответствующими аксессуарами, делала мою кроткую и добрую улыбку немного настораживающей).

А вот с собой надо работать плотнее, порывы и желания отслеживать, и на всякую джигурду в желаниях и побуждениях не отмахиваться, в стиле “это моё, личностнообразующее, не буду трогать”, а пристрастно разбирать. А то девчонка-то ладно, но из неосознанного может такая херь непотребная вылезти, что даже представлять страшно. Не говоря о том, что я как “я” — вообще даймон на энтропийном эфире, в эфирном плане соответствующем положению души. И то, что я “человечен” по большей части — вообще может быть “остаточным явлением”, а истинной природой — байки жрецов, например.

Ну а та личность, что я сейчас есть, категорически этого не приемлет, соответственно, будем за всякими порывами и изменениями пристрастно следить.

Пришёл в себя, наткнулся на внимательный взгляд повернувшей голову Любы.

— А вы хотите, Стригор Стрижич, благого вам утра, то есть, — покраснела она.

— Сама чтоль не чувствуешь? — усмехнулся я. — Или головой можешь подумать, — легонько постучал пальцем по девичьему лбу, — сколько дев у меня на ложе вчера было.

— Ой, — совсем, вплоть до ушек и игл на голове покраснела девица. — Простите…

— Пустое. Как я вчера говорил: служанка ты моя ныне, доверенная. Будешь подле меня, беседы вести и нужды удовлетворять. И подругу свою учить и наставлять.

— Олу, служанку вашу?

— Её, но это обговорим. Ладно, поднимаемся, потрапезничаем, да в поместье направимся, — подытожил я.

Высунул морду лица из домика — а сидит на травке представительная делегация. Мёда, Мил, три мужика в летах. А окрест пейзане новые широко раскинулись.

Так, для начала, надо эти ошейники дурацкие снять, напомнил себе я, и молча, мылезовом, подозвал Индрика. Похлопал животину по акульей морде, облачился в биодоспех, извлёк кляксу мыслеуправления ошейником и отдал приказ именно им ко мне ползти. Уверенности в осуществлении не было, но весь функционал на это намекал.

И оказался я прав — змеями соскользнув с шей новеньких, не слишком быстро, но поползли ко мне ошейники. Вот пусть будут, пригодятся, рачительно рассуждал я, прибирая в индриковы сумки зверушек. Как минимум — вместо документа для каравана в Росток, если удумаю без себя направлять. Да и со мной не помешают. И вообще, моё жестокое барское сердце перспектива рабовладения тоже радует, да.

— Не рабы вы ныне, а люди мои! — огласил я. — Теперь можно говорить. И принести нам со служанкой моей новой пожрать, — ткнул я в Любу перстом.

Помимо славословий, довольно забавным были рожи подчинённого контингента, точнее трёх из них. Купцова жена, отиравшаяся неподалёку, ликом своим явила удовлетворение, неприятно напомнив несложившуюся в Замороженном Мире тёщу, но в целом — довольно комично. Мёда физиономией обозначила незаслуженную обиду, пристально Любу разглядывая, на тему “чем ента ведьма ненашенская господина Стрижича окрутила? Наши девки пригожее, ядрёнее, всем девкам девки, а не всякое понаехавшее!”