Плацдарм (СИ) - Звонарев Сергей - Страница 33

Штирнер прочно прописался в голове Саши.

С одной стороны, он убеждал себя в правоте Громова — немец не сможет пробраться в Подмосковье незамеченным. С другой стороны, Саша уже много раз имел возможность убедиться в изобретательности Штирнера. А еще в том, что ему способствует удача — начиная с открытия коридора в Тюрингии и заканчивая побегом из замка практически на глазах у американцев. Еще и записную книжку с планом операции «Тайфун-2» сумел вернуть! Мысли о том, что сейчас делает Штирнер, донимали, словно назойливые мухи в летний день.

И на следующий день после разговора с Громовым, Саша, наконец, понял, в чем тут дело. После ежедневного совещания, когда все разошлись, он попросил уделить ему пять минут.

— Да, конечно, — согласился профессор, — в чем дело?

— Вы говорили, что Штирнеру будет сложно добраться до Москвы.

— Разумеется. Ты не согласен?

— Согласен. Более того, его задача на самом деле гораздо сложнее, чем кажется на первый взгляд.

Громов явно заинтересовался.

— Что ты имеешь в виду?

— Ему надо не просто добраться до Москвы. Это еще полдела. Дальше ему надо собрать установку, которая обеспечит открытие коридора в параллельный мир с нашей стороны. Для этого требуются генераторы высокочастотного поля, трансформаторы, аккумуляторы, магниты, бесперебойный источник электричества. Как он достанет все это, постоянно прячась ото всех?

— Никак, — признал Громов.

— Вот именно!

— То есть мы можем спать спокойно? — спросил профессор. — Нам не угрожает немецкое вторжение под Москвой?

— Хотел бы я, чтобы это было так, — признался Саша, — но, знаете, иногда минус на минус дает плюс.

— А подробнее?

— Его могут вывезти с другими немецкими учеными в Советский Союз. Вы же знаете, что такая программа есть.

Громов встал с кресла и прошелся по кабинету.

— Да такая программа есть, — сказал он после паузы, — ею занимается управление специальных институтов НКВД. Но я тебе об этом не говорил, понял?

Саша кивнул.

— Ты считаешь, что Штирнер сможет представить свою работу как имеющую оборонное значение для СССР и таким образом получить необходимые ресурсы?

— Да.

Громов провел рукой по волосам.

— Думаю, ты прав. Разумеется, он использует другое имя, наверняка у него есть документы на такой случай…

Профессор задумался.

— Его нужно найти, — сказал Саша, — думаю, это реально.

Громов кивнул.

— Я займусь этим. — Он строго посмотрел на своего ученика. — Никому ни слова, понял?

Дважды повторять не пришлось.

Состав, резко дернувшись, остановился.

В наступившей тишине стали слышны звуки вагонной жизни: негромкий разговор в соседнем купе, звон чайной ложки о стакан. Где-то рядом поехала и стукнулась о косяк дверь. Штирнер выглянул в окно. Несмотря на ранний час уже рассвело, косые лучи летнего солнца заглядывали в окно купе.

Штирнер аккуратно, чтобы не потревожить еще спящих товарищей, спустился на пол, обулся и вышел в коридор. В окне виднелась длинная пустая платформа — только вдалеке стоял одинокий солдат с винтовкой. Справа Штирнер разглядел небольшой станционный павильон с названием на фронтоне — «Монино». Сердце забилось сильнее — это была удача: совсем рядом от того места, где он должен был сделать свою часть работы по сооружению прохода между мирами. Поедем дальше или это конечный пункт?

В такой неопределенности прошло примерно полчаса, и тем дольше они стояли, тем вероятнее было, что их путешествие окончено. Наконец, снаружи вагона послышались голоса, скрипнула входная дверь, и в тамбур вошел комендант поезда в сопровождении начальника охраны.

— Всем собираться, — распорядился комендант зычным голосом, — даю десять минут.

Мне везет, подумал Штирнер, мысленно ликуя, как же мне везет! Невероятно смелый план, согласованный с теми, кто по ту сторону барьера, шаг за шагом выполнялся. Однако самый сложный этап — сборка установки — еще впереди. За те четыре дня, пока поезд тащился из пригорода Берлина в Подмосковье, Штирнер уже перезнакомился почти со всеми попутчиками. Слава богу, раньше он ни с кем из них не сталкивался, так что о его прошлой жизни никто не знал. Дилемма была теперь такая: использовать инженеров втемную, или найти одного — максимум двух — истинных арийцев, которым можно довериться. В первом случае работа займет больше времени, но во втором есть риск предательства. Штирнер пока не решил, какой именно вариант выберет: сначала надо присмотреться к товарищам по работе получше. Есть ли те, кто откликнется, если их позовут на борьбу? Те, кто готов рискнуть своей жизнью — и жизнями товарищей — во имя великой идеи? Или же все, кто ехал в этом поезде, уже утратили боевой дух и превратились в ремесленников, готовых безропотно работать на любого хозяина, даже на вчерашнего врага? Пока что Штирнер этого не знал.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Но он не сомневался, что скоро узнает.

Генерал Грачев, начальник управления специальных институтов НКВД, открыл досье, которое ему только что принесли. На обложке папки стоял штамп «Совершенно секретно». За свою долгую карьеру генерал привык к тому, что зачастую под этим грифом скрывается всякая ерунда, но на этот раз, похоже, все было всерьез. С возрастающим интересом он прочитал краткую — меньше страницы печатного текста — справку о деятельности Отто Штирнера, и почему его скорейшее задержание имеет исключительную важность для безопасности государства. Генерал усмехнулся про себя — ожесточенные бои в Тюрингии с неизвестно откуда взявшейся там крупной армейской группой вермахта, о которых ходили самые разнообразные слухи, — теперь получили объяснение. Потрясающе! Интересно, сколько вообще человек во всем Советском Союзе знает об этом? Ну что ж, теперь и он относится к кругу посвященных.

Грачев понимал, что такое доверие надо оправдывать, и как можно скорее. Раскрепив страницы в папке, он вытащил фотографию Штирнера. Ее следовало размножить и направить во все отделения милиции Москвы и области. Имя, разумеется, будет вымышленное. А вот тем, кто занимается организацией институтов, можно сообщить и настоящее.

Грачев закрыл папку, вызвал секретаршу и приказал отнести фото в типографию — пусть там размножат. Затем вызвал двух заместителей, занимавшихся перемещением людей и материальных ценностей из Германии на территорию Советского Союза. Генерал считал, что дело не должно быть сложным — если этот немец здесь, то его вычислят довольно скоро.

Днем Маша вся была в делах, которых у старшей медсестры в санитарном поезде всегда хватает, но вот перед сном, когда заботы прошедшего дня отступали, ее одолевали сомнения: а верно ли она поступила? Может, надо было остаться в Германии и устроиться в ту самую машиносчетную станцию? Как там сказал Саша? «Хорошая работа для девушек, тебя всему научат». Но как только Маша в своих мыслях доходила до этого места, ее разбирала обида: что значит работа для девушек? Почему не для юношей, например? Предполагается, что девушки больше подходят для простой механической работы, где требуется только внимание и аккуратность?

Маша чувствовала, что ее это обижает, и тут же думала — а может, надо было задавить обиду? Все ведь так поступают, упрекала она себя, вспоминая подруг. Лежа на верхней полке санитарного вагона с открытыми глазами, Маша прислушивалась к себе в поисках ответа, и не находила, пока сон не одолевал ее. А потом начинался новый день, полный забот, и на размышления о собственной судьбе просто не оставалось времени.

Состав тащился медленно, со многими остановками. Легко раненых и выздоровевших выписывали, так что поезд, изначально битком набитый, понемногу пустел. Наконец, добрались до Москвы. Маша думала, что это конечный пункт их путешествия, но оказалось не так. Поезд стоял на Белорусском вокзале почти неделю, и многие пациенты, не дожидаясь официальной выписки, ушли в самоволку — в самом деле, когда еще придется погулять по столице? Главврач со дня на день ожидал приказа о расформировании состава, но так и не дождался, а вместо этого пришло распоряжение — двигаться дальше, в подмосковный поселок Монино. Именно там на базе местной поликлиники следовало организовать Госпиталь № 3 министерства обороны СССР для демобилизованных военнослужащих. Маша, узнав об этом, испытала облегчение — хотя какая-то определенность. По крайней мере, у них появится адрес, и она сможет написать Саше.