Плацдарм (СИ) - Звонарев Сергей - Страница 131

Троцкий чувствовал, как сгущается атмосфера в кабинете. Доклад Тухачевского слушали те, от кого во многом зависела судьба страны: Бухарин, так и не доехавший до своей любимой Москвы из-за закрытия коридоров между мирами, Литвинов, державший связь с Соединенными Штатами, от поставок которых по ленд-лизу зависела работа Танкограда, Валерий Громов, председатель Центрального штаба партизанского движения — его работа с каждым днем становилась важнее из-за растянутости коммуникаций войск.

Троцкий хотел понять, что они думают о текущей ситуации.

Дело ведь не только в наступлении. Дело в том, что во второй раз за несколько месяцев обстановка в стране кардинально поменялась. В мае, когда появились первые свидетельства о СССР из параллельного мира, никто не решался в это поверить. Однако свидетельств становилось все больше, а когда внезапно началось великое контрнаступление под Москвой, для сомнений не осталось места. И потом — это потрясение, когда они узнали, кто стоит во главе СССР! Ко бы мог подумать, что неприметный Коба достигнет таких высот? Во всяком случае, не Троцкий. Но что делать — пришлось смириться, глупо спорить с ее величеством историей. И эта встреча со Сталиным, когда они обо всем договорились — по крайней мере, так показалось…

И вот теперь еще один поворот. Только-только страна начала понемногу привыкать, что у нее есть большой брат, победивший Германию и теперь протянувший руку помощи, как вдруг — новая беда, закрытие коридоров. По эту сторону барьера еще не успели создать собственную школу изучения феномена параллельных миров, поэтому приходилось верить на слово советским специалистам. И эти специалисты во главе с профессором Громовым только разводили руками — восстановить прерывающую связь между мирами они не могли. И что это значит — Восточный Союз снова остался один? И, кстати, не стоит ли вернуться к прежнему названию: СССР?..

— Товарищ Тухачевский, разрешите вопрос?

Это был Громов, главный партизан страны.

— Пожалуйста, Валерий Георгиевич.

— Правильно я понимаю, что Котельничи контролируются немцами, и штурма города нашими войсками не планируется?

— Правильно.

— Но Котельничи — это крупный железнодорожный узел, — возразил Громов. — там депо, подвижной состав, парк грузовых вагонов. Захватив все это, мы могли бы продвигаться быстрее.

Тухачевский, секунду, помолчав, ответил:

— Согласен с вами, Валерий Георгиевич, в этом плане Котельничи имеют большое значение. Немцы тоже это прекрасно понимают, и поэтому сильно укрепили город. Сходу взять его не удалось, и если сейчас мы ввяжемся в городские бои, то потеряем темп наступления…

Они обменялись еще парой реплик, но было видно, что каждый остался при своем мнении — Громов считал важным занять Котельничи, а Тухачевский — что ради города не стоит снижать темпы наступления. К дискуссии присоединился Бухарин, высказавшийся в том духе, что за местными задачами ни в коем случае нельзя забывать о главной — соединение с войсками Говорова и защита Москвы.

Сквозь все эти замечания и реплики Троцкий почувствовал главное — никто из присутствующих не высказал сомнений в необходимости продолжать наступательную операцию, хотя связанные с ней риски были очевидны.

Тухачевский закончил доклад. Дав высказаться всем присутствующим, Троцкий задал свой вопрос:

— Товарищ маршал, какие у нас есть средства, чтобы захватить Котельничи и при этом не сбавлять темпы наступления?

Тот после секундной паузы ответил:

— Чтобы выполнить обе эти задачи, необходимо усилить ударную группировку механизированными частями и создать дополнительные штурмовые отряды для действий в городской черте.

— Мы можем это сделать?

В этот раз Тухачевский думал дольше.

— Лев Давыдович, у нас есть резервы, но они предназначены для развития наступления от Котельничей до Шарьи.

— А если снять с других участков фронта?

Тухачевский развернулся к карте. Линия фронта тянулась на юг вдоль уральского хребта. Последние три года она практически не изменилась, не считая недавнего наступления к Кирову и нынешнего броска на запад. Немцы, после успехов 1941-42 годов, дальше продвинуться так и не смогли, а армия Троцкого, пользуясь гористым рельефом и близостью Уральского промышленного региона, снабжавшего армию всем необходимым, выстроила крепкую оборону, о которую редевшие дивизии вермахта обломали зубы.

— У нас есть мобильные резервы в районе Челябинска, но они предназначены для отражения возможного наступления немцев… — начал было маршал.

— Немецкого наступления не будет, — прервал его Троцкий.

В кабинете воцарилась мертвая тишина.

— Откуда у вас такие сведения, Лев Давыдович? — наконец, спросил Тухачевский.

— Ниоткуда. — Троцкий вновь почувствовал себя в своей стихии — рискованная ситуация, которую надо точно просчитать и найти единственно верное решение. — Это результат анализа. На текущий момент немцы потеряли инициативу и реагируют на наши действия — и возле Москвы, и на нашем фронте. Уверен, они встревожены создавшимся положением, и гадают, какие еще сюрпризы можно от нас ожидать. Они не знают точно, сколько войск есть у нас, и сколько у Говорова. Товарищ Тухачевский, вы же сами говорили — немцы решили, что мы окружаем Киров?

— Да, так они считали, но это уже в прошлом…

— Я понимаю. Но сам факт такой ошибки показывает, какой разброд царит в немецких штабах на Восточном фронте. Уверен, если у них и были мысли о наступлении, то теперь их нет.

Тухачевский, помолчав, спросил:

— Вы предлагается перебросить стратегические резервы фронта на север?

— Да, я предлагаю именно это.

— Какую их часть?

— Все танковые и механизированные бригады.

Лицо Тухачевского застыло.

— Если так сделать, то на всем фронте от Уральска до Кирова у нас не останется ни одной танковой роты.

Троцкий повернулся к Геннадию Бурцеву, наркому тяжелой промышленности.

— Сергей Васильевич, — обратился он к нему, — сколько танков у нас сейчас выпускается в месяц?

— За прошлый месяц — сто тридцать семь, — ответил министр, обладавший феноменальной памятью на числа, — из них пятьдесят в Танкограде и восемьдесят семь — в Нижнем Тагиле.

— Эти машины уже переданы на фронт?

— Пока нет, экипажи проходят обучение.

— Вот, видите. — Троцкий вновь повернулся к Тухачевскому. — Скоро у вас будет целый батальон, а то и два.

— Лев Давыдович, бригада — это не только танки… — возразил маршал, но Троцкий прервал его.

— Я считаю, что риск оправдан. Нам ни в коем случае нельзя сбавлять темпы наступления, иначе отдадим инициативу в руки врага. Говоров продвигается на восток быстрее, чем мы на запад, а у него ситуация сложнее. И рискует он куда больше нас. Согласны, Михаил Николаевич?

С этим Тухачевский спорить не стал.

Первый налет на железнодорожный мост через Волгу, захваченный партизанами Орловского, начался всего через час после боя. Скорость, с которой враг отреагировал на потерю важнейшего стратегического объекта, неприятно удивила Орловского, но его бойцы были готовы к налету: оборонительные сооружения, выстроенные немцами по обоим берегам возле моста, строились на совесть и разрушить их можно было только прямым попаданием. К счастью, таковых не случилось, к тому же «Юнкерсы», не зная об отсутствии у партизан противовоздушной обороны, не рисковали пикировать прямо на позиции.

Эшелон, предназначенный для перевозки румынской пехоты и доставшийся партизанам, пострадал больше — после выгрузки боеприпасов машинист отвел его от моста на несколько километров. Поезд на открытой местности оказался легкой целью для бомбардировщиков, и после первого же захода загорелись три вагона в середине состава. Пламя быстро распространялось по эшелону, а гасить его было некому. Машинист, втягивая голову в плечи от рева пикирующих бомбардировщиков, отцепил паровоз от состава и, рискуя жизнью, повел его назад, к мосту. Машинисту повезло — к тому времени «Юнкерсы» уже практически израсходовали боезапас и ограничились пулеметными очередями, поднявшими фонтанчики песка на насыпи.