Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Из грязи и золота (СИ) - Баюн София - Страница 69


69
Изменить размер шрифта:

Он все еще ничего не видел. И Марш все еще была рядом — лежала на его плече, с той стороны, где горячо пульсировала под повязкой незатянувшаяся рана. Марш ее не тревожила. Не могла тревожить, но почему-то могла усмирить.

— Клавдий? — прошептала она. — Это я изобрела пауков, которые взорвали центр Лоры Брессон.

— А я изобрел рыбью кость, — глухо ответил он.

Терапевтические сказки

1

Это под запись? Нет, не тревожит. Уровень дискомфорта… минимальный. Даю согласие на распространение и анализ.

Есть история о человеке, который родился и вырос в башне из… неэтичного материала биологического происхождения, имеющего высокую ценность в описанный период. Однажды он покинул ее, чтобы больше никогда не вернуться. Потому что мир, который он видел из окон, оказался совсем не тем миром, который он увидел за пределами башни.

Этот человек обрел мудрость и люди очень долго радовались за него и хотели так же. Уровень художественной ценности падает? Тогда люди много веков пили обретенную им мудрость и обретали свет.

Еще один человек жил в башне. Но в его башне не было дверей, чтобы покинуть ее и окон, чтобы видеть мир, потому что за стенами не было настоящего мира. Только тот, что придумали другие люди, которые жили в таких же башнях.

Этот человек много лет ходил в придуманный мир, скрываясь за птичьей маской. Однажды он встретил женщину с достоверно аними… есть с почти живым человеческим лицом, и она сказала ему, что главная трагедия жизни в башне в том, что у людей с птичьими головами не может быть птичьих крыльев.

Та женщина не боялась показывать лицо, но боялась смерти. Это записано в открытом личном деле и не является разглашением конфиденциальной информации. Знаете, не под запись — я не особо рвался здесь сидеть и… а знаете что, не хотите ли репорт за травмирующее вторжение в процесс терапевтического творчества и за нарушение профессиональной этики?

Смерти… да, та женщина боялась смерти. И однажды она пришла к такому же трусливому говноеду, как вы, в смысле к великому мудрецу и знатоку человеческих душ, чтобы он впарил ей свою задроченную программку, в смысле исцелил…

Нет. Не так. Идите-ка вы нахер, вот что. Надо же, как ты рожу скорчил, даже аватар, сука, перекосило.

Я требую смены специалиста.

2

Я могу продолжить с того места, где остановился в прошлый раз? Очень хорошо.

Так вот, она боялась смерти. Женщина с человеческим лицом, аватар такой у нее был. А у меня, в смысле у этого безымянного мужика, аватар с птичьей головой. Что значит «почему»? Ну придумайте сами, может, клюв — это фаллическая проекция.

Боялась, да. Внезапной или насильственной смерти. Эта женщина не боялась болезни и старости, потому что знала, что они придут за каждым, только случайности или злого человека, который обманет… ну, душу башни обманет, а можно я это дерьмо метаморфическими картами выложу?

И однажды пришла к мудрецу, который сказал ей, что единственный способ перестать бояться смерти — осознать ее. Посмотреть ей в глаза. Это была очень мудрая женщина, но иногда у нее мозг отключался, знаете, и… в смысле, иногда разум отказывал ей. И она послушалась совета.

В тот же вечер она пошла на самую высокую крышу, забралась на парапет и раскусила эйфориновую капсулу. Я сказал ей «Эмма, ну ты совсем уже еб…», то есть этот, с клювом, сказал ей «о возлюбленная моя, кудри твои как мед и улыбка твоя как месяц, сойди же ко мне, не делая резких движений и не рухнув с парапета, и больше никогда, никогда, сука, так не делай!»

И что же вы думаете, она послушала? Конечно, она послушала. Она сошла с парапета, села на крышу и смеялась, говоря, что стала свободна, и надеется, что мудрец будет жить вечно, и ей совсем не жалко пособия за два месяца. Мужчина очень порадовался за нее, а потом они от греха подальше поженились. Они почему-то решили, что это отличный способ оказаться подальше от греха.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Вообще-то они тогда были очень молодые и все время нетрезвые. Переживать молодость трезвым вообще непосильная задачка. Ага, были проблемы с алкоголем. Мужик клюворылый тоже был хорош, сидел потом и ржал вместе с этой дурой, потому что раз никто не рухнул, то отчего бы не посмеяться.

Крыша синяя была. И ночь синяя. И свобода синяя, такая… завораживающе синяя. Свобода от смерти. Эмма-то не посмотрела смерти в глаза, она на улицу пялилась, а я, когда она обернулась, наверное, посмотрел.

Я потом добавил этот оттенок в реестр, так и подписал «свободный синий». Эмма потом мне галстук такой подарила.

Художественная ценность — субъективное понятие. Да хорошо, хорошо!

Страх возвращался к ней, минимум дважды в год, а иногда и чаще, ну знаете, сезонность. И она делала сраные практики, то есть медитировала с капсулой мизарикорда, зажатой в зубах, получила допуск к экстремальной терапии, да, вот такие слова в ходу были в этой башне, прыгала с причальных платформ и участвовала в реконструкции сплава леса по реке. Как это выглядело я вам все равно не скажу, потому что описание фарса с пластиковыми бревнами сделает атмосферу токсичной.

А потом она родила дочь, даже не воспользовавшись лицензией на естественные роды, потому что не захотела рисковать. Потому что есть время, когда нужно заглядывать смерти в глаза, и есть время, когда нужно отводить глаза. Ага, запишите, я не против.

Почему я злюсь? Я злюсь, потому что до сих пор не знаю, что произошло на реке Аш-Ливаз. Это было осенью. Эмма могла неудачно нырнуть, чтобы поразглядывать смерть в воде. Она не очень хорошо плавала, и здоровье у нее было слабое — зачем тогда полезла в воду? Аш-Ливаз коварная река с теплой, голубой водой и ледяными течениями. Я не думаю, что Эмма правда хотела умереть. Я думаю, что мы живем в такое время, когда верят любой херне, которую скажет мудак с сертификатом, подписанным Дафной. Эмма поверила, и я до сих пор не знаю, как она умерла.

Я бы вам это и без сказок сказал. Да, я считаю, что у меня достаточный уровень осознанности.

Что? Башня? Какая башня?

Та башня, из которой мой герой искал выход? Он придумал отмычку, которая открывала окна в стенах. Окна на стенах, не смешно? Вы никогда не работали со старым интерфейсом? Ну и ладно.

А что с отмычкой?

Отмычка не играет в этой истории совершенно никакой роли.

Глава 17. Не играет никакой роли

В тот день Клавдий проснулся на узкой тахте в общежитии студенческого объединения «Мори-шей» и был счастлив. У него никогда не было и больше никогда не будет такого жестокого похмелья, но в двадцать два года похмелье счастью никак не мешает.

Не мешает похмелье, затекшая рука, на которой спит девчонка, которую не получается разглядеть, потому что комната почему-то вся состоит из зеленых и черных растекающихся пятен. И звон стекла, рассыпающийся по улице за открытым окном, не мешает.

Клавдий был почти уверен, что окно вчера закрывал. Он только недавно купил новые очки и планшеты для моделирования, и ему вовсе не хотелось, чтобы их кто-нибудь спер. Как в прошлый раз.

Значит, окно уже разбили.

Он закрыл глаза и улыбнулся. Слепо пошарил рукой по тумбе, кровати и под подушкой. Нашел под подушкой туфлю — колючую, на длинной шпильке. Решил, что подходит, и швырнул в центр комнаты.

— Чтоб ты сдох… — простонало сразу за глухим ударом.

— О! — Клавдий обрадовался знакомому голосу.

Он не помнил, как звали девчонку. Зато помнил, что эта как-ее-там вчера плясала так, что сломала оба каблука на туфлях. Так, словно ее голову наполняла музыка, которую слышала только она. Так, что Клавдий глаз отвести не мог. Спустя два часа он нюхал с ее живота модифицированные эйфорины, и ему казалось, что он слышит музыку, наполняющую ее голову.